Это было так...

      Я, опасливо озираясь, шла по тёмной ночной улице. На дворе стоял октябрь, темнело рано, а меня, к несчастью, угораздило задержаться на работе… Чёрт бы побрал эти камеральные проверки! Поэтому добираться до дома пришлось в темноте, ибо фонари, по закону подлости и чрезмерной экономности властей города, не горели. И, знаете, это на самом деле жутко! Трусихой меня, конечно, назвать сложно, да и темноты я уже давно не боюсь, но… Глядя на чёрные провалы переулков, мне почему-то полезли в голову все фильмы ужасов, которые я когда-либо видела. И тот факт, что начинались они все именно так — одинокая девушка идёт по пустой улице ночью, и…       «А-а-а!»       Меня кто-то схватил за руку! Оказывается, правду говорят, что если подумал о плохом — плюнуть надо через левое плечо, и три раза постучать по дереву, а то сбудется. Раньше я в такое, конечно, не верила, но сейчас твёрдо уверена: я сама себя сглазила, чёрт возьми!       А иначе как объяснить то, что меня уже оттаскивали за руку (хорошо, что человек, а не любой из тех, кого я представила!) куда-то вглубь подворотни, в самую темень. Я запоздало завизжала, но к моему рту тут же прижали грязную и вонючую ладонь, затыкая. Это заставило содрогнуться от отвращения и попытаться убрать эту кошмарную руку даже не ради того, чтобы закричать, а от чистого омерзения, но мне не позволили этого сделать, грубо и со всего размаха вжимая в стену. Хорошо, что на мне была пусть тонкая, но шапка, она хоть как-то смягчила удар. Мне в лицо дыхнули жутким перегаром (меня снова передёрнуло), и сиплый, охрипший мужской голос произнёс: — Попалась, цыпочка! Ох, как же мы с тобой сейчас развлечемся…       И этот… Этот… Стал сдирать с меня ветровку и беспорядочно шарить по груди, то сжимая, то пытаясь расстегнуть пуговицы блузки! Боже, какая гадость! Да это же… Он же… Да меня же сейчас просто!.. — Не-е-ет! Отпусти меня, урод! Помогите!!! А-а-а-а!!!       Я в панике старалась оттолкнуть от себя пьяницу, кричала, била во все места, куда только могла достать, лягалась и даже пробовала кусаться. Однако его это совершенно не останавливало, и отвратительные руки лишь быстрее стали сдёргивать блузку, которая уже грозила порваться, ветровка уже висела где-то на поясе. А вот после второго моего крика он, видимо, не выдержал и залепил мне такую пощёчину, что в голове зазвенело: — Ещё раз ты хоть пикнешь, тварь, я тебя пришибу!       Потом, почти до конца сбросив блузку, одной рукой принялся жадно мять мою грудь, а второй резко задрал юбку, разорвал тонкие колготки и, судя по звукам, стал расстёгивать ширинку.       Меня трясло, в горле стоял солёный ком, а из глаз уже вовсю лились слёзы. Боже, как же это мерзко, гадко, грязно! Только не это!!! Неужели он меня прямо сейчас…       Внезапно неподалёку от меня, со стороны улицы раздался металлический щелчок (предохранитель?), и вслед за этим настороженный, но уверенный мужской голос спросил: — Кто здесь?       А голос-то не пропитый, как у этого алкаша! Значит, это вряд ли его дружок, и у меня есть шанс… — Я здесь! Здесь! Помогите, пожалу-       Пьяница вновь впечатал меня в стену, пребольно стукнув головой об неё, и зло прошипел: — А ну заткнись, шлюха! Ну всё, я тебя предупреждал, ты…       Но прежде, чем он успел закончить фразу, я услышала какой-то шелест, а затем несостоявшегося, к счастью, насильника кто-то сбил с ног. Я, не теряя времени, бросилась вон из переулка на более-менее светлую, по сравнению с ним, улицу. Выбежала — и стала спешно застёгивать блузку и куртку, одновременно стараясь поправить юбку, но растрёпанные волосы и совсем порванные колготки выдавали меня с головой и упрямо напоминали о произошедшем: этих грязных руках, запахе перегара у самого лица…       Вдруг со стороны того самого, до боли знакомого переулка послышался крик, а потом в его кромешной тьме мне почудилось какое-то движение. Я в испуге отступила на несколько шагов назад, готовясь в любой момент сорваться и бежать как можно дольше, опасаясь, что это опять мой знакомый пьяница, но нет. Навстречу мне вышел высокий, хорошо сложенный мужчина с красными, чуть растрёпанными волосами и в светлой куртке. Вот странно! Она у него какая-то слишком чистая для того, кто только что, скорее всего, дрался... За меня дрался.       Внезапно мне стало нехорошо. Замутило от осознания того, что меня сейчас чуть не лишили невинности. Это же надо! Если бы не этот небезразличный и смелый человек, то я бы…       И тут мир перед глазами покачнулся и куда-то поплыл, а ноги стали такими ватными, что не смогли удержать ставшее каким-то чересчур тяжёлым тело… Последним, что я запомнила, были встревоженные глаза незнакомца, и его губы, говорящие беззвучные для меня фразы, а после этого всё окончательно померкло.

***

      Я пришла в себя от резкого и очень-очень противного запаха, бьющего в нос. Закашлявшись, я отстранилась от его источника, и тут обнаружила, что лежу на небольшом диванчике, уже без верхней одежды и обуви и заботливо укрытая пледом, а надо мной с ваткой в руке нависает мой вчерашний спаситель. И, видимо, дважды спаситель…       Мужчина же, заметив, что я очнулась, как-то торопливо выпрямился, и оказалось, что он сидит на полу возле меня. Одет он был также, как и при нашей встрече, разве что куртку снял. В его руке я увидела небольшую склянку из тёмного стекла — судя по вони, это нашатырь, которым он и привёл меня в чувство. Кстати, об этом… Наверное, я из-за пережитого стресса отключилась.       Ох, стыдно-то как. Мало того, что совершенно незнакомый человек меня спас из такой, скажем так, довольно неприятной и деликатной ситуации, так я ещё и в обморок свалиться умудрилась! Как будто бы без этого у него проблем не было.       После некоторых колебаний, я набралась смелости и прервала неловкое молчание благодарным: — Спасибо вам большое, вы так меня выручили! И, — я немного запнулась, опуская взгляд, — простите, что доставила столько проблем.       Незнакомец смутился и запустил руку в волосы на затылке, пытаясь это скрыть, но потом прочистил горло и с доброжелательной, хоть и чуть напряжённой улыбкой, ответил: — Всё в порядке, не берите в голову. Такая помощь ничего мне не сто́ит. И, уверен, на моём месте каждый уважающий себя мужчина поступил бы также. — Но всё же… — я попыталась возразить, однако он меня перебил. — Нет-нет, не надо. Лучше скажите вот что: с вами всё в порядке? Тот… Человек ничего не успел вам сделать? Я не врач, и проводить осмотр не берусь, но вполне могу отвезти вас в ближайшую больницу.       Не знаю, может быть, мне просто почудилось, или мой новый знакомый на самом деле подразумевал что-то вроде «Не собираешься ли ты опять падать в обморок?» В любом случае, я постаралась ответить насколько только могла дружелюбно: — Благодаря вам, не успел. И, если вы не против, я бы попросила вас представиться и перейти на «ты». Думаю, после всего того, что вы для меня сделали, такие формальности становятся неуместными… — я покраснела, понимая, что путаюсь в словах, как школьница на экзамене, но закончила: — Особенно с вашей стороны.       Он, кажется, немного опешил, но ответил спокойно (мне показалось, что это состояние для него вполне естественное): — Как скажешь. Хм… Моё имя Ода Сакуноске, можно просто Ода. А ты?.. — Я — Т/и Кусанаги. Очень приятно! — Я протянула мужчине ладонь для рукопожатия. Он, по-моему, немного удивился, но пожал её. И после неожиданно предложил: — Послушай, а как насчёт чая? Ты наверняка полностью придёшь в себя, если выпьешь чего-то горячего. К тому же, у меня, кажется, где-то тут был шоколад… Ты уж извини, я не сладкоежка.       Хм… Да, я знаю, что это странно. Да, я знаю, что именно таким способом обычно стараются затащить в постель и в большинстве фильмов, и в жизни. И да, я знаю, что пить чай и вообще задерживаться в гостях у малознакомого мужчины, о котором толком ничего не знаешь — глупо и недальновидно. Но, чёрт побери, этот человек меня спас уже дважды — чем не веский повод наплевать на предрассудки?       Уверена, я об этом не пожалею.       Спустя минут десять мы уже сидели за обеденным столом на небольшой, но очень уютной кухне. Наверное, новообретённый знакомый жил один, ибо никаких следов пребывания девушки или (упаси боже) мамы я не заметила. Никаких милых безделушек, создающих уют, никаких вязаных салфеточек, плюшевых игрушек, пушистых пледов и прочего тут тоже не наблюдалось. Наоборот: посторонних предметов было совсем немного, а помещения выглядели строго и безлико, как будто хозяин здесь или вовсе не живёт, или появляется достаточно редко.       Мы пили чай (кстати, не просто так, а с бутербродами — в качестве компенсации за то, что шоколадки всё-таки не нашлось), разговаривали на нейтральные темы и, не сговариваясь, не упоминали о сегодняшнем. С Одой было удивительно легко и приятно общаться: помимо уникальной, как я уже успела заметить, вежливости (не напускной и фальшивой, а как будто свойственной ему по характеру), он обладал ещё и прекрасным чувством юмора, поэтому разговор не напрягал. И как-то незаметно речь зашла о том, как он вообще оказался на той злосчастной улице так поздно. Не то, чтобы мне было очень интересно, но всё же любопытство это вызывало; интересно же, благодаря чему Ода меня так вовремя заметил и спас! Однако, к моему удивлению, Одасаку, как он разрешил себя называть, вдруг заметно занервничал, пробормотал что-то невнятное и поспешил сменить тему. — Э-э… В общем, неважно. Дела у меня там неподалёку были, а наша встреча — очень счастливая, но случайность. Тебе сделать ещё один бутерброд?       Я не стала отказываться. Ода встал, взял доску с ножом, и стал, как мне показалось, всё ещё немного нервно отрезать кусок хлеба.       Вдруг верхняя фаланга его пальца на левой руке почти мгновенно окрасилась в алый. Мамочки! Он ведь порезался! А вдруг глубоко? Я ему сейчас помогу, мне бы аптечку найти…       Тем временем он сам сердито, но очень тихо чертыхнулся и, зажимая палец ладонью, стал что-то выискивать глазами. — Ода, идём, я тебе порез обработаю, — я призывно махнула рукой, мол, пошли, возражений не принимаю, и направилась к единственной незнакомой мне двери. Как я и предполагала, как раз за ней находилась ванная комната. К моему приятному удивлению, Одасаку не стал упорствовать и проявлять неуместную в таком положении гордость (обычно этим многие мужчины грешат), и просто молча пошёл за мной в уже обнаруженную уборную.       Когда мы вошли, я бегло оглядела помещение, и оно показалось мне на редкость чистым и опрятным. Идеально белая ванная, такая же раковина. Прямо напротив неё слишком громоздкая для тесной ванной комнаты стиральная машина. Но лично меня особенно порадовал обширный ассортимент всевозможных лекарственных средств наружного применения в зеркальном шкафчике на стене. Из всего этого разнообразия я уверенно выбрала перекись водорода и ватный диск, после чего повернулась к всё ещё держащему свой палец Одасаку. — Опусти палец, пожалуйста, под прохладную воду, а я помогу тебе промыть ранку.       Он послушался, оставаясь каким-то подозрительно молчаливым, словно такая забота была для него непривычна. Зашумел поток воды из крана, и я поняла, что пора начинать что-то делать. Я, насколько только могла нежно, взяла руку Оды в свою, и также осторожно провела пальцем вдоль пореза, чтобы стереть кровь. От этого прикосновения мужчина неожиданно вздрогнул и напрягся. Я поспешно выключила воду и обеспокоенно спросила: — Тебе больно? Прости, это, наверное, я неаккуратно…       Ода в ответ резко выдохнул, и чуть охрипшим (или мне показалось?) голосом сказал: — Всё хорошо, Т/и. Можешь продолжать.       Я всё же встревоженно покосилась на него, но решила ничего не говорить. Мало ли, может, горло горячим чаем немного обжег… В любом случае, сейчас есть дело поважнее.       Аккуратно сбрызнув ватный диск перекисью, я, почти не дыша, поднесла его к ранке. Было очень страшно из-за того, что я могла сделать неприятно Одасаку, пусть и не специально; отчего-то эта мысль совершенно не давала покоя, и мне страшно не хотелось, чтобы ему было больно. Поэтому, когда Ода вдруг вздрогнул, даже немного подула на порез. И тут же отстранилась, ужасно смущаясь, понимая, что перешла границу дозволенного, и уже готова была сотню раз извиниться за такое фривольное поведение…       Выпрямившись, я встретилась взглядом с мужчиной и замерла. Красно-карие, как свежий чай, глаза Одасаку сейчас потемнели, сделавшись почти чёрными, и это очень… Завораживало. Мне хотелось вглядываться в них целую вечность, раз за разом улавливая в них разные эмоции. Казалось, в этих глазах можно было прочесть любые, начиная со смущения и неловкости, и заканчивая, пожалуй… Желанием?       С трудом оторвавшись от столь притягательного взгляда, я постаралась успокоиться и не обращать на это внимания. В конце концов, мы с Одой едва знакомы, и не думаю, что вот такой вот излишне длинный зрительный контакт — показатель какого-то там особенного ко мне отношения. И тревожить сердце переживаниями и домыслами буквально на пустом месте — глупо. Хватит, не один раз уже обжигалась на этом.       Я развернулась и попыталась красиво выйти из ванной, но тут моя нога заскользила по мокроватому полу (оказывается, мы маленькую лужу налили на пол!) и я чуть не упала спиной на Одасаку. Он-то, конечно, меня подхватил, но так вышло, что моя, хм… Та самая задняя часть, на которую обычно ищут неприятности, упёрлась в пах мужчине. Неожиданно я почувствовала, что в неё мне упирается что-то твёрдое. А потом пришло понимание, что именно это может быть, и щёки тут же жарко покраснели. Я почему-то сильнее прижалась к Оде, и, совершенно случайно, немного потёрлась о тот бугорок. Это и стало моей роковой ошибкой.       После моего невольного действия он едва слышно выдохнул, подхватил меня на руки, и через несколько секунд уже вновь посадил… На обеденный стол. Впрочем, эта мысль была тут же сметена властным напором его губ.       Одасаку стремился подчинить меня, заставляя ответить на его поцелуй, как будто я яростно сопротивлялась, и словно говоря: ты — моя, и я не приму ответ «нет»! И если сначала я пыталась хоть как-то усмирить себя, мягко оттолкнуть Оду, отрезвить свой собственный, опьянённый этим поцелуем разум мыслями из разряда «я ему не нужна», «это просто мимолётное наваждение», то потом, осознав бессмысленность таких потуг, окончательно сдалась на милость победителя. В руки Оды.       И когда уже такие желанные губы вдруг отстранились от моих, даже недовольно нахмурилась: зачем это?       А Ода чуть хрипловатым и до одури прекрасным голосом прошептал мне на ухо, резко вклиниваясь между разведённых ног: — Прости меня. Я никогда не поступаю так с девушками, которых я встретил недавно, но ты… Я… В общем, бесконечно извиняюсь.       Напоследок, тот самый человек, который показался мне едва ли не самым спокойным из всех, кого я знаю, тихо ругнулся и окончательно задрал мою многострадальную юбку, оставив её болтаться на талии. Блузу постигла участь хуже: мужчина, не церемонясь, просто сорвал её с меня, откидывая куда-то в сторону.       Я же в ответ прошлась пальчиками по пуговицам его рубашки, быстро и ловко их расстёгивая. Вот что значит — женские руки!       Наконец, рубашка вместе с брюками полетела, кажется, на соседний стул, куда за ней последовало и бельё. Я смутилась, пытаясь прикрыться, но Ода пресёк это, пригвоздив меня за запястья к столу, и навалился сверху, вынуждая откинуться на спину… — Попалась, красавица, — выдохнул он. — Не прикрывайся. Ты восхитительная. В этот момент весь мир сузился до меня и Одасаку, а все более-менее трезвые мысли были вытеснены его движениями, словами… Губами. Рассуждения и размышления пока подождут.