Это было так...

      Опустив руки в карманы дорогого сюртука, светловолосый мужчина стоял на носу небольшой частной яхты и смотрел на город впереди. Со стороны могло бы показаться, что он любуется видом Йокогамы, на которую уже начала спускаться ночь, но глаза его были словно стеклянными. Он вспоминал. В следующее мгновение он полностью отдался во власть воспоминаний, накативших словно морской прибой на песок пляжа, как наяву видя то, что произошло много лет назад. Возможно, это самые лучшие моменты его жизни…

***

— Фрэнс! Ха-ха-ха, прекрати! Слышишь, перестань, я больше не могу! Аха-х…       Красивая девушка с бледной кожей и золотистыми волосами, в которых яркими пятнами выделялись летние цветы, сидела на коленях у своего русоволосого возлюбленного и извивалась от безудержного смеха, пытаясь вырваться из его рук. Но парень специально держал её как можно крепче, явно не желая «проигрывать», и продолжал щекотать, наслаждаясь звонким смехом и беззаботно смеясь в ответ. — Т/и, ты как ребёнок, честное слово! А ну признавайся, куда это волшебным образом подевался мой новый пиджак? Мне через час нужно уже быть на той встрече с торговыми партнёрами, хулиганка ты маленькая… — Ничего не знаю, ха-ха… Я — твоя невеста, а тебя дома вечно нет, так что никуда ты не пойдёшь… А-ха-ха! Уф…       Фрэнсис наконец отпустил Т/и. Он по-прежнему немного хмурился, пытаясь выглядеть сердитым, но вся эта серьёзность на его лице тут же превращалась в смех и шутливость, растворяясь в веселье возлюбленной. Он откинулся на спинку мягкого кресла, и девушка сразу же устроила голову на его груди, переложив мужскую руку себе на талию, и расслабилась. Что же, её жених был совсем не против. — Любимая… — более мягко позвал он. — Я ведь говорил тебе, что со следующей недели беру отпуск на нашу свадьбу. И потом, после неё у нас впереди целый медовый месяц. Я ещё успею тебе надоесть, дорогая! Так что отдавай мне пиджак по-хорошему, и я пойду…       Но Т/и не собиралась отпускать жениха так быстро и признавать поражение. Поэтому она с удивительной быстротой снова выпрямилась и, притянув Фицджеральда к себе за воротник, прижалась своими губами к его.       Парень, сначала немного опешивший от такой наглости, опомнился и перехватил инициативу, углубляя поцелуй. Одна рука на талии сжалась ещё сильнее, а вторая обняла девушку за спину, прижимая к себе и поглаживая… Пока сквозь одежду. Прервав поцелуй, Фрэнсис прошептал заметно охрипшим голосом: — Пожалуй, меня подождут, раз моя невеста не хочет подчиниться мне по-хорошему, не правда ли? Похоже, придётся провести серьёзную воспитательную беседу… И в этот момент снять и запрятать куда подальше всю их одежду захотел и он сам.

***

      Огромный зал, украшенный в бело-золотых тонах, поражал своим великолепием. Хрустальные люстры с лампами вместо свеч сверкали и переливались, да так, что на них было больно смотреть, а многочисленные подвески на них чуть покачивались, казалось, даже в такт торжественной музыке. Красная ковровая дорожка проходила через всё помещение, начинаясь у массивных белых дверей и заканчиваясь у алтаря, обильно украшенного белоснежными цветами и лентами. Гости стояли по бокам от дорожки. Их было очень много, но отнюдь не все разделяли радостное настроение всего зала; лица некоторых, вопреки всеобщему празднику, искажали непомерная зависть и злоба. У алтаря стояли трое.       Больше всего в глаза бросалась прекрасная девушка в белом свадебном платье, скромном по фасону, но сияющем вместе с ней самой не хуже звёзд, чьё лицо лучилось счастьем. Рядом с ней не менее красивый и счастливый жених, облачённый в изысканный серо-белый костюм с сияющим чистотой белоснежным шейным платком, элегантно повязанным вместо галстука, как это было принято у аристократов.       Старик-священник, стоящий между ними с книгой в руках, тоже улыбался. Про себя он отметил, что это одна из самых запоминающихся свадеб в его жизни, не столько из-за роскоши, сколько из-за того, что было видно с первого взгляда — эти молодые люди искренне любят друг друга, что в сочетании с редким богатством одного из них создавало просто невообразимое впечатление. Тихо прокашлявшись, священник прочитал весь положенный текст, после чего перешёл к самому главному вопросу. — Итак, мистер Фрэнсис Скотт Кей Фицджеральд. Согласны ли вы взять в жёны мисс Т/и Т/ф и быть вместе с нею и в горе, и в радости, пока смерть не разлучит вас? Парень, несколько заторможенный от осознания своего счастья, ответил: — Согласен. — Хорошо. А теперь вы, госпожа Т/и Т/ф. Согласны ли вы взять в мужья господина Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, и быть с ним вместе и в трудностях, и в радостях до самой смерти? Сияющая Т/и тут же выпалила, ни на секунду не усомнившись в ответе: — Да! — Тогда отныне, — священник сделал небольшую паузу, давая насладиться моментом, и затем торжественно продолжил, — я нарекаю вас мужем и женой!       Фрэнсис одел своей невесте изящное и очень нежное кольцо в виде двух переплетающихся стебельков с цветком, в сердцевине которого переливался чудесный багряный камень. Она же в ответ одела ему на руку кольцо-отражение своего, только в мужском стиле. Два рубина в кольцах сверкнули, словно подтверждая обмен и закрепляя этот договор.       Держась за руки, теперь уже молодожёны соединили губы в поцелуе; он вышел по-детски невинным, почти невесомым, показывая настоящую искренность их чувств. Но вспыхнувший на мгновение огонёк в глазах мужа обещал, что всю свою страсть и любовь он непременно покажет ночью. Брачной ночью.       Встав на приличное расстояние друг от друга, муж и жена вышли в зал, к гостям. Их тут же окружили, заваливая поздравлениями, объятиями и пожеланиями счастья в супружеской жизни.       Позже банкет продолжился. Новоявленная чета Фицджеральдов в основном разговаривала с ближайшими друзьями и роднёй, избегая много пить и есть. Оба не могли дождаться, когда же наконец закончится торжество, и они смогут уединиться и окунуться в море счастья и страсти, ведь главное-то в свадьбе что? Правильно, первая брачная ночь! И они никому не позволят себя её лишить. Никаким гостям! ***       Фрэнсис и Т/и сидели за большим обеденным столом. С момента той незабываемой свадьбы прошло уже несколько лет, но детей всё ещё не было. Однако, в отличие от девушки, её мужа это не сильно огорчало, так как «ты же полностью здорова, а значит, они всё равно появятся. В любом случае, нам пока стоит до конца свыкнуться с тем фактом, что мы теперь супруги».       Фицджеральд, одетый в домашнюю одежду, доедал изысканный луковый суп по какому-то там редкому рецепту, приготовленный любящей и очень изобретательной женой. Когда же он допил и чай, Т/и, которая за всё время обеда не проронила ни слова, быстро убрала тарелки и снова села напротив мужчины. Нервно сжав подол платья в руках, она произнесла чуть подрагивающим голосом: — Фрэнс, нам нужно серьёзно поговорить. Сам счастливый и наевшийся муж, до этого сидевший расслабленно, ощутимо напрягся. Голос его наполнился неподдельной тревогой, и Фицджеральд принялся засыпать жену вопросами один другого нелепее, категорически не понимая, в чём дело: — Что случилось? С тобой всё хорошо, никто не обижал? Если что, только скажи, и я… А может, ты потеряла что-то важное? Или ты… ты меня больше не любишь? Т/и покраснела, и заикаясь от волнения ответила: — Конечно, л-люблю. И ничего не теряла. Со мной всё в порядке, ну, почти. Понимаешь, я… Я сегодня узнала, что б-беременна. Вот.       Лицо Фицджеральда сначала отразило крайнее недоумение, как будто он не понял смысла фразы, сказанной только что. Но мгновением позже оно выразило всю гамму эмоций, начиная с поистине безграничного счастья и заканчивая лёгким помешательством; по крайней мере, выглядел он в этот момент не совсем адекватно.       Он подскочил со стула и подняв жену на руках, закружил ту по комнате, всё время повторяя: — Ребёнок! Ребёнок! У нас будет ребёнок!.. Наконец, видимо, вдоволь нарадовавшись, Фрэнсис опустил Т/и на ноги, вновь посерьёзнел и сказал строго: — Ну всё! Больше никаких домашних дел! Теперь мы точно нанимаем домработницу, а тебя я завтра же веду ко врачу. Мне нужно знать, как тебя кормить и за тобой ухаживать!       А счастливая Т/и просто стояла и соглашалась со всем, даже не возмущаясь, что её теперь, похоже, считают маленьким и неразумным ребёнком, который сам о себе позаботиться не может. В конце концов, всё это не так важно. Главное — что теперь у неё внутри растёт их дочка. Точно дочка, иначе и быть не может!

***

      Вздохнув, мужчина, стоящий на носу яхты вынырнул из тех воспоминаний, сладкой тоской отдавшихся где-то в груди, и устремил уже осмысленный взгляд на небо. Удивительно, ведь совсем недавно ещё весь небосклон был затянут тучами, и вот-вот обещал пойти дождь, а теперь не было ни облачка, и уже успевшая подняться луна заливала холодным светом палубу одинокой яхты. Возможно, его… Момент слабости продлился дольше, чем он сам предполагал…       Вдруг идиллию разрушил резкий и громкий звонок телефона. Фицджеральд взял трубку: — Да. Из больницы? Я вас слушаю.       Через несколько минут он закончил разговор. И тут Фрэнс впервые за долгое время улыбнулся. Да ещё как улыбнулся! Его рот, обычно кривящийся в саркастичной ухмылке или сжимающийся в тонкую полоску, растянулся в прекрасную широкую улыбку, в которой все, кто знал его достаточно давно, могли узнать его прежнего. Счастье переполняло его, согревая давно забытым теплом изнутри.       Только что ему звонили из больницы, в которой лежала его жена. Врач сказал, что она пришла в себя и теперь стремительно пойдёт на поправку. Снова подняв глаза к чистому небу, Фицджеральд прошептал лишь одно-единственное слово, как будто ни к кому и не обращаясь: — Спасибо.