Искусство ниндзя: Стокгольмский синдром

Потратив какое-то количество времени, девушке удалось приготовить в импровизированной посуде рагу из овощей и даже заварить горячий травяной чай. На секунду замешкавшись, она затем уверенно поставила на стол еще одну тарелку и кружку, на случай если Учиха все же захочет к ней присоединиться. По убежищу разнесся приятный запах трав и горячих овощей, а Ино, подогнув под себя ноги, села на скамью, принимаясь за еду и едва ли не довольно урча от уюта и внутреннего умиротворения. Камень стен уже прогрелся до того состояния, что щедро отдает тепло, поэтому тот факт, что солнце уже начинало заходить, совсем не добавлял желания кутаться в одежду. Ветер уже почти прекратился, и лишь тонкие, призрачные горсти снежинок извивались в причудливом танце около убежища. Легкие порывы ветра изредка отдавались легким свистом, наткнувшись на особо острые скалы, разрезающие воздушные потоки, но кроме этих нечастых звуков, на милю вокруг царила ошеломляющая тишина, не считая легкого покашливания одного больного нукенина и звона тарелок его невольной пленницы. Перед этим Ино выходила на улицу, но Учиха подозревал, что она вернется. Вряд ли она до конца смирилась со своей участью, однако и во время их путешествия, и сейчас, казалось, что она осознала тот факт, что Итачи ее просто не может отпустить. Была ли это обыкновенная педантичность нукенина, или же что-то патологическое, легкая паранойя при виде сенсора — сейчас он уже не мог сказать точно, снова и снова перематывая в памяти ту встречу. Одно было ясно с самого начала — убийство было неприемлемым, но почему же он просто не прошел мимо, загнав блондинку в иллюзию? Учиха и сам не знал ответа на этот вопрос. Скорее всего, просто решил максимально обезопасить себя. Все-таки, девчонка сенсор, кто знает, вдруг иллюзия не оказалась бы для нее настолько убедительной с течением времени, а тогда уже начали бы копаться в ее мозгах, и это был бы худший сценарий из всех. Теперь же, с течением пройденных дней, между ними возникли какие-то другие отношения, а учитывая последние события, можно было вполне в них запутаться. Он не мог позволить себе раскрыться перед ней, да и не было в этом смысла, не было такой необходимости. Но груз одиночества и вины, который он нес на своих плечах так много лет, становился немного легче, когда кто-то проявлял к нему подобное тепло. А таким человеком, в общем-то, за все это время, стала только эта светловолосая девчонка. И по-человечески, он страшно нуждался в ком-то, кто не осудит, но будет достаточно и того, что просто выслушает, потому что каменные стены глухих убежищ и звенящая тишина вокруг — не лучшие друзья и слушатели в любом случае. Из тревожных и непонятных дум его вывел запах готовой еды, и Итачи вышел из комнаты, застав там Ино, с аппетитом поедающую блюдо собственного приготовления. Ее растерянность и тревожность сдуло, как порывом горного ветра — сейчас она выглядела гораздо лучше, чем когда-либо Учиха ее наблюдал, и это не могло не сказаться на ее красоте. Перед глазами на мгновение всплыло ее лицо несколько дней назад, на озере, когда он сказал, что пора идти — покорное, безжизненное. Все же, размеренность и живость во взгляде идут ей гораздо больше, чем потухшие, обессиленные глаза. На столе стоял еще один набор посуды, но только недавно поевший брюнет не был голоден — однако кружку с чаем, приятно согревающую ладони все же взял, подойдя к столу ближе. Хотелось прервать молчание, но что сказать? На долю секунды в голове мелькнула мысль просто взять и отпустить блондинку, взяв с нее честное слово, что она никому не расскажет — почему-то, очень хотелось ей доверять — но дума миражом растаяла среди сотен других. Слишком много «но». И все же, клона Учиха решил больше не оставлять — достаточно будет пары ворон, приглядывать, все ли с ней в порядке. Теперь он поймал себя на мысли, что еще больше переживает за безопасность девушки, нежели за то, что она сбежит. И сейчас уже эта мысль нашла подкрепление в голове, потому что это казалось правильным — ведь теперь он буквально отвечает за ее жизнь. — Я отправлюсь на рассвете. Меня не будет несколько дней, — коротко и тихо сказал брюнет, поставив на стол стакан, из которого так и не сделал ни одного глотка, снова повязнув в своих мыслях. Немногословно, как и всегда. Пусть в глазах некоторых это могло прослыть неуважением, но Учиха жил, словно всему в его жизни отведено ровно столько времени и слов, сколько нужно, и ни на йоту более. Перфекционизм? Отчасти и так. А может, он просто не тратил попусту лишнюю энергию, понимая, что будут еще вещи важнее. Сейчас время — единственный ресурс, который имел для него значение. Яманака взяла в руки кружку с чаем и сделала пару больших глотков. Не смотря на то, что разгуляться здесь, как на обычной кухне, не получилось, она была очень довольна и едой и тем более чаем — после такого долгого и холодного перехода, это было очень кстати. — Мм. — едва слышно произнесла она, хотя и не было особой необходимости отвечать, давая знать, что его слова не были слепо проигнорированы, как раньше. Его нахождение рядом почему-то больше не заставляло Ино сжиматься в комок и кидать нервные взгляды. Учиха подошел к столу и взял в руки стакан горячего чая, хотя по наблюдениям девушки, так и не сделал ни одного глотка. Блондинка выслушала его, даже не подняв глаз, когда он подошел — настолько расслабленно она себя чувствовала. Наверное, потому что мрачный и пугающий образ взрослого мужчины из запретной организации внезапно рассыпался в воздухе, когда она увидела кашляющего кровью мальчишку, который свесился с кровати, беспомощно заходясь приступом. То, что она помогла ему… теперь даже думать об этом, как о чем-то неправильном, не приходилось. Она просто не смогла бы поступить иначе, потому что когда она пошла в ученицы к госпоже Цунаде, первое, что она усвоила — что спасти нужно как можно больше жизней, даже если это преступник — у него есть ценные сведения. Однако… Внутри в самом деле что-то перевернулось. Из головы не шли его темные глаза, в которых она увидела столько отчаяния и боли, сколько не видела, наверное, никогда в жизни. В буквальном смысле почувствовала, как это на него давит. Но когда он оказался стоящим прямо перед ней, она так и не решилась его спросить. Это было бы, наверное, слишком. Не стал бы он с ней обсуждать подобное, Ино была в этом абсолютно уверена. Он хотел отправиться на закате, но решил, что после приступа лучше отдохнуть и покинуть это место немного позднее. А может, оправдывался, чтобы остаться здесь подольше. Кровать была довольно широкой, чтобы места в ней хватило двоим, а Итачи не был тем человеком, что раскидывает руки или пинается во сне. Заняв одну треть широкой каменной плиты, поверх которой были накинуты всевозможные текстильные принадлежности, и закрыв глаза, он быстро провалился в размеренный сон без сновидений. Какое-то время после ужина куноичи провела за уборкой посуды и разглядыванием продуктов, а затем уселась рядом с огнем. Удостоверившись, что нукенин ушел из общей комнаты, она достала из внутреннего кармана плаща последнюю свою сетку. Она была намерена оставить ее как след, который должен привести к ней поисковый отряд, но сейчас задумчиво вертела ее в руках. Мысли о доме постепенно становились бытовыми и привычными в ее голове, и уже перестали так сильно терзать душу, потому что она понимала, что если бы Учиха хотел убить ее — уже убил бы. Она знала, что с ним безопасно, по крайней мере сейчас. А что дальше? Может, ей удастся внедриться в ряды Акацки? Что если она станет двойным шпионом? Нет, наверняка, с Учихой такая тактика не пройдет, его шаринган способен заглянуть в ее разум и сразу же раскусит ее план, а там уже ей точно не попасть домой… Куноичи снова убрала сетку в карман плаща. За тяжелыми раздумьями Ино и не заметила сразу, что Учихи нет в общей комнате довольно давно. Наверное, ушел спать. Прошло около двух часов ее нахождения в тишине, наедине со своими мыслями. Оказывается, время летит удивительно быстро, когда сидишь в уединении со своей головой. Внутренние диалоги — настоящие, глубокие и осознанные, растворяют часы, превращая их в минуты. Давно она не прислушивалась так внимательно к себе и своим мыслям. В рутине бесконечных дел, вечном напряжении и страхе опоздать, не успеть, не наверстать позже, она совсем забыла, что такое внутренний голос. Глаза уже слипались, по всей видимости, было уже очень поздно — комнату освещало лишь пламя очага. Сладко зевнув и чувствуя, как на плечи тяжело навалилась дневная усталость, Яманака поднялась с пола, но вдруг осеклась — если нукенин спит в комнате, значит… Ну нет, не может же она просто взять и лечь рядом. Спать рядом с убийцей! Нет. Ни за что. Осторожными шагами, куноичи подошла к пологу спальни и отодвинула его рукой — у стенки тихо спал нукенин. Ей сначала даже показалось, будто это вовсе и не он — весьма противоречивое чувство он у нее вызывал до сих пор. Она была уверена, что убийцы и преступники так не делают — не оставляют в живых свидетелей, не кормят их, не устраивают им удобства, в конце концов не общаются с ними, как с равными и тем более не говорят им спасибо. Что же делать… Яманака тихонько прошла в комнатку и опустилась на пол рядом с кроватью, прижимая к груди свой собранный в кучу плащ. Он лежал на спине. Темные глаза были закрыты, грудная клетка размеренно ходила вверх-вниз, свидетельствуя о том, что кашель его больше не беспокоит. Видимо, во сне он иногда ворочается, потому что сейчас длинные пряди волос были небрежно набросаны на его лице. Девушка слегка наклонилась вперед и протянула было руку, но замерла. Если он сейчас не спит, то она может нажить себе проблем. Он ведь не станет больше погружать ее в гендзюцу только из-за того, что она прикоснулась? Ведь с лечением — не стал даже сбрасывать ее руку. Пока она провалилась в размышления, ее рука уже действовала сама по себе. Ино подогнула под себя ноги и наклонилась вперед, пальцами осторожно убрав волосы с его лица. Так спокойно спит… будто никакой бури нет внутри. Согнув руку на краю кровати, она оперлась на нее подбородком и слегка наклонила голову чуть вбок, убирая руку с его лица, но прежде оставляя невесомое прикосновение по щеке. Интересно, сколько слез пролилось по этим щекам. Ты ни капли не похож на того, каким тебя описывали. Вместо ярости в тебе пугающее спокойствие, вместо агрессии — плавность и твердость, вместо моря ненависти — море боли. Что же заставило тебя стать тем, кто ты есть? . . . Из глубин забытья, самых черных вод, куда не проникает солнечный свет, и редкие гости этих мест — лишь рыбы-удильщики и фосфорные малявки, где давление воды убьет любого человека без снаряжения — из этой непроглядно-мрачной спутанности образов сурового и очерствевшего нукенина, не гнушающегося самыми мерзкими и страшными делами, вывело прикосновение к щеке. Пробуждение не происходит сразу, и чтобы разум подготовился к настоящему, ему требуется пройти из самого дна подсознания к верхам высшей нервной деятельности. В этот момент настоящее может интерпретироваться по-разному. Безусловно, бывалый шиноби спит, как правило, очень чутко и малейшее дуновение ветра или шорох, прозвучавший не так, как он должен был, вырывают сознание из мира грез в мгновение ока, но на этот раз Учиха почему-то заснул так, будто находится дома, в родном квартале, и нежная рука, которая провела по его щеке, в момент пробуждения ассоциировалась с давно забытой лаской его матери — настолько безмятежно и расслаблено Итачи себя чувствовал. Такого не случалось уже давно, но это не могло не радовать, ведь покой ему, как правило, только снился. Но чаще, даже и не снился вовсе. Медленно открыв глаза, молодой шиноби повернул голову и увидел перед собой девушку. Блондинка мирно спала, лежа головой на кровати на своем сложенном в несколько раз плаще. Одна ее рука лежала под головой, а другая вытянулась на кровати, едва ли не касаясь его предплечья. Итачи не был удивлен — как будто все происходящее было само собой разумеющимся, потому что, как часто происходит после крепкого сна, все это еще казалось ему продолжением сновидения. Брюнет осторожно поднялся, стараясь не разбудить Ино, и спустил босые ноги на пол. Он спал действительно крепко, поэтому сознание возвращалось к нему понемногу. И мало-помалу он начинал понимать всю абсурдность ситуации. Да уж. Действительно подумал, что она спокойно ляжет спать в одну кровать с тем, кто взял ее в плен и увёз от семьи. Идиот. По стене напротив едва заметно плясали рыжие огоньки — отблески пламени в камине. Оно все еще не потухло, значит пленница вовремя подкинула дров. Потерев пальцами глаз, он с полминуты смотрел в стену, пытаясь вернуть себе трезвый фокус взгляда. Сейчас он был похож больше на абсолютно обычного молодого парня, сонного, немного растрепанного, сильно уставшего. Он наклонился чуть вперед, опираясь локтями на колени. Учиха мог позволить себе не торопиться сейчас — просыпаться медленно, не бояться выглядеть, как обычный человек, в какой-то степени показать свою человечную сторону, потому что знал — она этого не увидит. Брюнет перевел взгляд на девушку. Ее лицо было таким умиротворенным, будто она спит дома, а не в каменном убежище в другой стране, под надзором похитителя. Ни тени скорби, боли, тоски, ничего такого — только спокойствие и размеренность. Люди выглядят удивительно красиво, когда их лица не искажены негативными отпечатками сознания. Итачи наклонился еще немного ниже, перекрещивая руки и с некоторым усилием и прищуром всматриваясь в ее лицо. Почему-то очень хотелось запомнить его в мелких деталях. Ее красота была не только в ухоженных волосах приятного оттенка, в общих чертах лица, но и в мелочах. В выбившейся из хвоста, но все равно идеально лежащей на лбу прядке волос, в аккуратной маленькой сережке в ухе, в длинных, красивых пальцах и аккуратном маникюре. Разглядывать ее было приятно, хотя и очень ново — перед его глазами мелькают только окровавленные тела врагов, их изуродованные шрамами и яростью лица, бледные, с застывшим ужасом за мгновение до смерти. И ее такое светлое, красивое лицо, было совсем другим, и тем еще ярче выделялось на фоне того, что он привык видеть своими полуслепыми глазами. Я не хочу держать тебя взаперти, словно животное, ты этого не заслужила. Но пока я не придумаю, что с тобой делать дальше, у меня нет другого выхода. Потерпи. Все, что я могу сейчас сделать — это стать тебе каким-никаким… скорее, никаким… но другом. А ведь она могла попробовать застать его врасплох, пока он спал. Или воспользоваться приступом, чтобы огреть по голове чем-то тяжелым и сбежать. Значит ли это, что она больше не держит на него зла? Исключено. Даже самое милое и умиротворенное выражение ее лица во время сна не отменяет того факта, что он похитил ее и удерживает силой. Однако, увидев его состояние, она не мешкая оказала помощь. Значит, помимо того, что она — способный сенсор, она еще и обладает медицинскими навыками, а это делало подобного пленника невероятно ценным. И все же, ему очень хотелось надеяться, что рано или поздно она сможет его простить. Понять — сможет, он уверен, что сможет. Но хватит ли ее не изуродованного сердца, чтобы его простить — совсем другой вопрос. И если он никогда не искал прощения за свои деяния у страны, у родины, у людей — то сейчас мысль о прощении была более реальной. Он бы хотел его получить от нее. Поднявшись на ноги, Учиха стащил с кровати теплое покрывало, которое служило одеялом и накинул на плечи блондинки. Факт того, что через несколько часов пока она спит огонь окончательно догорит, и в помещении станет сильно прохладнее — тем более, на полу — не позволил оставить ее в холоде. Потому как ему уже давным-давно пора было уходить. Накинув на плечи плащ, утеплившись, он зацепил на поясе небольшую походную сумку с боеприпасами и с усилием открыл тяжелую дверь на улицу. В помещение тут же ворвался утренний свет и поток холодного свежего воздуха, снежинки укололи лицо, проникая внутрь помещения и моментально растворяясь в тепле прогретой комнаты. — Мои вóроны присмотрят за тобой. — сказал он в пустоту, зная, что она не услышит его, а затем вышел на улицу, закрыв за собой дверь. Послышался легкий шум, едва различимый хруст снега под его ногами. Где-то вдалеке громко закаркал ворон, а затем — все стихло, кроме догорающих тихонько потрескивающих угольков в камине. . . . Она проснулась от того, что ее босые ноги, торчащие из-под кучи одеял и меховых отрезков, буквально заледенели — видимо, слишком долго пробыли снаружи, потому что на самом деле под такой охапкой покрывал не было холодно. Девушка нехотя открыла глаза, которые слезились спросонья и спрятала холодные ступни. Часа три назад блондинка проснулась из-за сильно затекших ног, и в полусне перебралась на кровать, увидев, что она теперь пустует. Судя по тому, как сильно заметало на улице, проспала она довольно долго. Но, учитывая, что сенсор была очень вымотана сложным переходом, а затем теплая еда и горячий чай окончательно ее сморили — это вовсе неудивительно. Немного болели ноги, ныла шея и плечи от неудобной позы начала сна, но в целом она чувствовала себя гораздо лучше. Сев на кровати в позе лотоса, Яманака накинула одно из одеял на голову, закутавшись в кулёк, как ребенок, и сладко зевнула. Значит, ушел уже. Все так же укутанная в одеяло с головой, блондинка кое-как слезла с кровати, и как маленький пингвинчик доковыляла до камина в большой комнате. Возможно, в этом убежище было не так уж и плохо, когда на улице была ясная погода, но сейчас из-за метели, было довольно холодно. А помимо этого еще и немного страшно — за окном завывало так сильно, что ходуном ходили деревянные полуразвалившиеся ставни крошечного подобия окошка, которое она только сейчас заметила слева от двери. Оно было накрыто плотным куском ткани, и если бы не противный звук, может быть, она даже и не поняла, что оно там есть. . . . Прошла почти неделя с тех пор, как он покинул убежище в горах. Все это время бушевала яростная буря, и Ино коротала время, включая всю свою фантазию и изобретательность для приготовления блюд, поддерживая огонь в камине, напевая какие-то старые любимые песни. На одной из каменных стен, к которой был приставлен стол, красивым полотном раскинулись крупные грозди цветков азалии, нарисованные черным угольком. Однажды, не найдя себе занятия, Яманака бросила взгляд на большую каменную чашу, куда вычищала остатки сгоревшего пепла и золы из камина, так как ходить на улицу в такую бурю совсем не хотелось. Небольшой кусочек черного угля, который оказался на самой верхушке горсти остывшей золы, стал для нее инструментом. С тех пор она иногда бралась за него. Так на стене появились азалии — цветы одиночества и скорби. А у изголовья кровати в маленькой спальне красовалась изящная веточка акации, которую девушка по наитию набросала, задумавшись о том, как долго он не возвращался. Пока бушевала буря, ей несколько раз приходилось все же выбегать на улицу — большим ведром она черпала с ближайших ко входу сугробов снег, чтобы растопить его на огне и согреть воду. Сегодня днем ей тоже пришлось — запас питьевой воды еще был, не обязательно было топить снег, но чтобы провести процедуры и просто прогретая, а не кипяченая вода была вполне годной. Ино залезла в широкое жестяное корытце — единственное, что позволяло хоть как-то поддерживать гигиену, потому что только в него она могла хотя бы поместиться с согнутыми ногами. Оно расположилась прямо напротив камина, а вода была горячее, чем обычно — сегодня она особенно замерзала. Впрочем, сегодня ее голова так же была какой-то на удивление тихой — внутренний голос почти не проявлял себя, голова была как будто пуста — как и она сама. На смену бодрости и позитиву, с которым она проводила последнее время, надеясь, что ветер разнесет ее запах от сеток дальше по территории, и, возможно, ее все-таки найдут, пришла апатия и смирение. Разговаривать было не с кем, и даже все внутренние диалоги были исчерпаны, а эмоции пережиты. Опустив голову, блондинка зачерпнула горячей воды небольшой чашкой и полила себя сверху. Длинные пшеничные волосы, напитавшись водой, словно полупрозрачная ткань опутали ее тело, спадая до самого дна корытца. Уже было все: и злость и ярость, и презрение — и к себе, и к нему, и ко всему миру — и обида с горечью, что никто не ищет ее или не может найти, и внезапно вспыхнувшее чувство одиночества, которое в последние годы терзало ее крайне редко, а сейчас жрало изнутри; и маленькое, почти незаметное, ощущение тоски по его присутствию. Запертая в своей каменной клетке, оставшись наедине со своим внутренним я и не способная сделать ничего, чтобы исправить свое положение — она чувствовала невыносимую тоску. Даже если брюнет ничего не говорил — ощущение комфорта и уюта, а главное — безопасности — сопровождало ее то короткое время, когда он находился рядом. Зажмурившись, Яманака окатила себя очередной порцией воды и отставила чашку, с силой потирая глаза, будто это помогло бы ей перенестись куда-то в привычный мир, домой, к семье, и забыть все это, словно кошмарный сон. Соберись, Ино. Так нельзя. Ее терзало смутное и неприятное чувство тошноты и ожидания чего-то плохого, но девушка, погрязшая в своих тоскливых мыслях, даже не смогла отличить это ощущение от того водоворота негативных чувств, которые сейчас расползались и хозяйничали в ее голове и душе. Куноичи просидела еще какое-то время в воде, пока та совсем не остыла, а затем накинула на себя платье из толстой грубой ткани — не платье даже, а скорее сарафан чуть ниже колена, да и то просто лоскут на лямках — пришлось импровизировать, используя небольшой загнутый гвоздь для прокола отверстий и кусочек тонкой, но прочной лески, которая скрепляла грязные лоскуты на заколоченном окошке. Такое платье и одеждой то назвать было трудно, и все же, выглядело оно, для обстоятельств своего создания, вполне годным, и было уж точно куда теплее и практичнее, чем топ и юбка-шорты. Отставив в сторону корыто с водой, девушка налила себе горячий чай из шиповника и залезла с ногами на скамью с накинутым на нее меховым отрезком. Но только лишь поднеся к губам кружку, она вдруг замерла. Что это? В метрах двадцати от входной двери куноичи вдруг ощутила источник чакры. И мало того, что он оказался ей абсолютно незнакомым — источников еще и было несколько.