POV Гродно
Моя новенькая переднеприводная «Джили-Атлас» наконец пересекла городскую черту, миновав большой знак «Мінск — горад-герой». Оставалось совсем немного до встречи с родичем, и я приободрился. Первыми, кто поприветствовал меня, стали огромные цветные высотки, протыкавшие низкое белорусское небо и занимавшие огромные поля бывших пустырей: окраины столицы разрастались с удивительной скоростью. Когда я был тут в прошлый раз, этого микрорайона еще попросту не существовало — а теперь здесь тоже живут люди, работают заправки, школы и магазины, вон поликлиника открылась своя… Минск растет. Наверное, однажды, несмотря на старания властей как-то сдерживать этот рост, развивая города-спутники, он все равно поглотит все близлежащие поселки. Подивившись окраинами, я поехал дальше, сбросив скорость и усилив внимательность: движение внутри города становилось все интенсивнее и сложнее. Выруливая между бессчетными легковушками и грузовиками, а также — такси, троллейбусами, автобусами, маршрутками и даже электробусами, я постоянно крутил головой, проклиная местный трафик и сумасшедшую столичную жизнь, а заодно чувствовал себя в своем кроссовере как в неповоротливом танке даже на широких проспектах. Нет, мне такое безобразие, когда все вечно куда-то спешат, летят и бегут, решительно не подходит! Другое дело — моя тихая, аккуратная провинция. Никогда не понимал гродненцев, мигрировавших в Минск в поисках лучшей доли. Наконец, преодолев немало разъездов и светофоров, я таки добрался до старого доброго дворика в центральном районе, где жил мой друг. Здесь, как всегда, было тихо и зелено. Припарковавшись на свободном местечке, я заглушил мотор, открыл дверцу и невольно улыбнулся: тишина стояла невообразимая. Невысокие домики с покатыми крышами, построенные еще во времена СССР и ничуть с тех пор не изменившиеся, тонули в густой зелени таких же старых деревьев, в зарослях беззаботно чирикали птички, а столичный шум был тут едва ли слышен. «Какое же это все-таки чудесное место, — подумал я. — Достаточно свернуть с главного проспекта да нырнуть во двор, чтобы оказаться словно бы за городом. И не верится даже, что ты в центре Минска, в двух шагах от толпы». Выйдя из машины, я с удовольствием размял спину: она хрустела после часов, проведенных сидя. Кажется, я понимал, почему Мирка не желает съезжать отсюда и даже в их родовое имение, что возле Минского моря, наведывается нечасто: здесь особая атмосфера. Особая атмосфера городской тишины. На звонок домофона сперва никто не ответил. Я потоптался на отбитом пороге низкого домика, оглядываясь в поисках соседей, чтобы они помогли мне зайти в подъезд, но рядом никого не было: послеобеденное время четверга большинство жителей проводило или во сне, или на работе. Наконец, когда я уже совсем отчаялся и полез в карман за смартфоном, домофон пикнул, и знакомый, слегка раздосадованный голос спросил: «Кто там?». — Это Гродно, — представился я. — Открывай, минчук. — Да, сейчас. Заходи. Квартира не заперта. Замок щелкнул, абонент положил трубку, и я прошествовал в тесный темный подъезд, где сразу, на мое счастье, зажегся светильник, снабженный датчиком движения. Прогресс в действии. Поднявшись на второй этаж, я нажал на ручку знакомой двери, вошел в уютную прихожую и услышал шум воды: хозяин принимал душ. На стук закрывшейся двери со стороны ванной донеслось «располагайся, я скоро выйду». — Не торопись, — громко ответил я, пристраивая на вешалке свой летний пиджак и снимая ботинки. В кухне я сцапал начатую бутылку минералки, не посмотрев название, отхлебнул: с дороги хотелось пить, — но сразу скривился. Прочел, вздохнув, этикетку и отставил воду: соленая «Дарида» мне никогда не нравилась. Прошествовав в гостиную, я поставил пакет возле дивана, а сам устроился в кресле напротив. — Тебе Вильнюс подарок передала, — крикнул я вглубь маленькой, но уютной квартиры Минска, правда, отклика не дождался: то ли полощущийся минчанин не услышал меня, то ли решил не орать ничего в ответ. Я огляделся. Здесь ничего не поменялось: тот же приятный домашний интерьер, та же классическая мебель, наверняка «Пинскдрева», те же простые, хотя и вполне симпатичные бумажные обои на стенах — тоже наверняка отечественные. На низком столике стояла ваза с полевыми цветами — вероятно, Минск привез их из загородней поездки, а может, то был подарок кого из девчат на службе: все они Мирослава любят, и, поскольку их офисный коллектив преимущественно женский, пан Юшкевич пользуется заслуженным вниманием прекрасной половины горисполкома. Рядом с цветами виднелась корзинка с яблоками. Я расслабленно отклонился на спинку кресла. Как же здесь хорошо: вдали от городской суеты, от ежедневных проблем, бесконечных бумаг, встреч, собраний и совещаний… В тихой хрущевке с деревянными советскими окнами и советскими же шторами из тонкой ткани в цветочек. Через приоткрытую форточку залетает ветер, на тумбочке чуть слышно тикают часы. Мой ленивый взгляд скользнул по предметам в комнате, сосредоточился на корешках книг — историческая и художественная литература, в основном белорусская. А затем, совершенно неожиданно, замер на пакете… Я сглотнул. Во мне тотчас же зашевелилось странное желание, между прочим, спавшее раньше: открыть чужой подарок и посмотреть, что внутри. Не знаю, чем бы завершилась моя отчаянная борьба с собственной совестью, если бы спустя пару минут в ванной не выключили воду. Потом дверь приоткрылась, по квартире поплыли приятные ароматы свежести, мыла и лаванды. Я принюхался, расплывшись в улыбке: тоже люблю «Белиту», особенно их новую серию средств для душа. Хозяин вошел в гостиную, на ходу вытирая волосы полотенцем: с мокрых концов еще капало, хотя он усиленно старался промокнуть их. Юшкевич был в теплом банном халате, под который он надел хлопковые штаны и футболку — шляхтич вроде него не вышел бы к гостю, наскоро обмотавшись полотенцем, пусть даже этот гость — я, знающий его как облупленного и видевший не раз вовсе без одежды. Но гонор есть гонор. Я сам такой. — Я привез тебе презент от Виталии. Или от Витаутаса, как она себя сейчас величает. Торис передал, — объявил я, махнув в сторону пакета. — Торис, Витаутас… Булкас с макос, — задумчиво пробормотал минчук словно бы сам себе, а следом добавил, уже громче: — Посмотри, что там, — и спокойно пожал плечами, словно подобное значилось у нас в порядке вещей. Я растерялся, сморгнув и хмыкнув. — Но это ведь твой подарок. — И что? Я всецело доверяю тебе. Он прошел по комнате, отложил полотенце на диван и, взяв со стола расческу, принялся старательно вычесывать свои волосы: Минск снова сильно оброс, пряди на его затылке вовсю требовали стрижки. — Тебе опять пора в парикмахерскую, — отметил я, почему-то вдруг припомнив, какими длинными бывали волосы Юшки в княжеские времена: он с трудом с ними справлялся, и Наталья потом по-матерински отчитывала его, долго-долго расчесывая эти непослушные пасмы да убирая в косу. Иногда, дабы проучить Мирку, она вплетала ему под шумок девчачью ленту, и мы подтрунивали над Менском, потешаясь да хохоча, а он злился, звал нас гарэзамі. Я в те славные дни тоже мог похвастать роскошной шевелюрой — таковой была мода среди литвинской шляхты — так что все мы значились в постоянных клиентах у Арловской. До сих пор помню прикосновение ее нежных, но цепких пальцев: то погладят, то, наоборот, причинят тянущую боль, в которой тоже есть, как и в самом процессе, где ты отдаешься во власть женских рук, некая пикантная притягательность. Сладость… Кажется, я начинал понимать мазохиста Ториса, черт возьми! Слова Минска вернули меня в реальность. — Уже давно пора, — сказал он, вздохнув. — Ты видел мои окраины: мои волосы растут так же быстро, как новостройки. Я за ними просто не поспеваю. А что в пакете? — В пакете? — сморгнул я. — Ну, в подарке от Вильни. Посмотри, а то руки заняты. Мой внутренний черт ликовал, убеждая ангела, что он вообще не при чем: Юшкевич сам захотел, чтобы в его личную посылку залезли. Но я, притворившись, будто мне все равно, молча поднялся с кресла и, подобрав пакет, расположился с ним на диване. Внутри оказалась коробка и незапечатанный почтовый конверт, подписанный аккуратным почерком Вильни: «Пану Юшкевичусу», — по-русски. — Здесь конверт, — я показал его Мирке. — А в нем что? — Открытка с изображением панорамы Вильнюса и фотокарточка. Ух ты, — выдохнул я, мигом растеряв все слова: со снимка на меня смотрела прекрасная пани в милом офисном платье из клетчатой бело-зеленой ткани, с отложным воротником, короткими рукавами и плетеным поясом. На стройных ножках в тонких колготках изящно смотрелись белые туфли-лодочки на небольшом устойчивом каблуке, правое запястье обрамляли дорогие часы. Короткая стрижка, возможно, больше подходящая мужчине, прекрасно дополняла строгий, однако свежий образ истиной бизнес-леди. Меня привлекают такие женщины. Хочется соответствовать: вести себя как будто бы с ней на равных, но при этом незаметно ухаживать за ней (скажем, придержать дверь), а потом, когда эта феминистка сделает тебе замечание, извиниться, представив, как она, шэльма, толкнет тебя на кровать и… Кажется, я снова понимал Ториса. Езус Мария! Я проморгался: сомнений не оставалось — это был Витаутас Даукантас, Вильнюс, ёкарный бабай! Или, если точнее — Виталия Даукантайте. Потому что на каблуках и в платье. Ущипните меня. — Тут твоя краля, — глухо пробормотал я, почесывая макушку. — В юбке. — И развернул карточку минчанину, дабы показать, что ничего не придумываю. Он подошел поближе, близоруко всмотрелся в фотографию и даже приоткрыл рот. — Матка Боска, — наконец, выдавил растерянный Минск. — Не думаю, — я хмыкнул, отложив снимок, — скорее Мария Магдалена, если бы та жила в наши дни, но направление мыслей верное. Интересно, что же в коробке. С этими словами я открыл крышку и если бы не сидел, наверняка бы грохнулся: там лежало аккуратно сложенное платье. То самое, судя по клетчатой ткани и пряжке пояса, которое было на Вильне с фотки. Наверху, приколотая за воротник, поблескивала заколка для галстука, инкрустированная янтарем. — Прочитай открытку, — велел мне Мирка, опять вытирая свои волосы: как выяснилось, он не до конца избавил их от воды, и та успела знатно натечь ему за шиворот. Я послушался. — Mielas Minskas! — значилось на обороте карточки. — Как видишь, я выполнил условия договора: эта фотография сделана на работе Торисом. Он, кстати, особо не удивился: с эксцентричными друзьями вроде Лукашевича привыкнешь и не к такому. Теперь твоя очередь. Жду ответного снимка. Успехов, пане! P.S.: Прими зажим для галстука как маленький сувенир: я покупал такой себе, смотрится прилично. Нахмурившись, я молча посмотрел на Юшкевича, дабы понять хоть что-то, но, как ни странно, он воспринял это диковатое послание совершенно спокойно. Потрогав заколку, он улыбнулся и произнес: — Файна. Возьму завтра на работу. Он уже собирался уходить, когда я поймал его за рукав и потребовал: — Что это значит, Юшка? С какого переляку Вильнюс снова носит на службу платье и что она имела в виду под «твоей очередью»? Я не понимаю. — Мы просто поспорили, — на губах минчанина появилась его привычная скромная улыбка. — Как-то раз я ляпнул сдуру, что если она считает себя мужчиной, то настоящему мужчине не зазорно надеть женское платье, потому как он все равно останется мужчиной. А она поймала меня на слове. В общем, в итоге я прислал ей этот наряд с просьбой надеть и отправить мне свое фото — как видишь, она с заданием справилась. Теперь я должен повторить ее подвиг, или за мной бочка медовухи. — Чушь некая, — охнул я. Вот уж эти женщины, пусть даже и переодетые мужиками — как придумают очередную хрень… — Как понимаю, ты уже размышляешь, где достать столько выпивки? Могу подсобить: у меня есть знакомый пивовар в Лиде… — Не, я думаю, что платье было достаточно широкое, чтобы я в него уместился, — перебил меня Мирослав. — Поможешь надеть? Мое лицо вытянулось. Ошарашенно уставившись на своего хрупкого приятеля, я глупо сглотнул, зачем-то представив его в том же образе, что и Витаутаса. С уложенными на бок волосами, в дамских колготках… — Ты собрался в этом в исполком переться, вар’ят? — едва слышно промямлил я. — Жартуеш? — фыркнул Минск, покрутив пальцем у виска. — Я пока что в своем уме. — Да вас, столиц, не поймешь, — я растерянно почесал затылок, радуясь, что не угадал. — Вы ж павінны быть в тренде: гендерно-нейтральные, еврогейские… то есть, европейские… — Витка, прошу цябе, — закатив глаза к потолку, Юшкевич замученно выдохнул: — Всего для одного кадра — чтоб Вильне не проспорить. Она позабыла, что мы ничего не говорили про работу или другое общественное место — только что напялим это чертово платье при свидетелях. Одного свидетеля вполне хватит. Разумееш? Ну же, будь другом. Я промолчал. Посмотрел на Мирку, потом на платье, потом снова на Мирку… — Черт с тобой. Негоже шляхтичу проигрывать даме. — Вздохнув, я нашарил в кармане свой телефон, рассудив, что если сниму минчанина на фоне его обоев, получится вполне себе сносно, если в кадр, естественно, не попадут его голые небритые ноги. — Не понимаю, брате, как ты все это терпишь? — покачав головой, я повторил собственные слова, сказанные недавно летувису. — Она же ж веревки из тебя вьет. — Да не знаю, — Юшкевич хмуро пожал плечами. — Мне здаецца, что если я приму ее такой, какая она есть, я скорее завоюю ее смелое сердце. Я хмыкнул. Кажется, где-то я уже это слышал: и про принятие, и про завоевания, и про то, что нынче мужчины гораздо чаще добровольно служат властным женщинам, чым раней. А может, так оно всегда было?.. Нет, вряд ли: это продукт современности, где все смешалось. И, вздохнув, я не без иронии подытожил: — О дивный новый мир.The end
Написано и отредактировано: 20–29.05.2020 г. Минск, Беларусь
Примечания: М6 — автомобильная магистраль, соединяющая Минск с Гродно. Начинается от пересечения улицы Притыцкого с Минской кольцевой автодорогой и следует на запад, через Воложин, Ивье, Лиду, Щучин, Скидель до Гродно, соединяясь с улицей Белуша. Радио «Мир» — одна из популярных белорусских радиостанций. «LT» — буквы, означающие Литву на автомобильных номерных знаках. Четвертый регион, упоминаемый здесь, в разговорной речи является синонимом Гродненской области. В белорусских номерах машин последняя цифра (от 1 до 7) обозначает регион регистрации: 1 — Брестскую область, 2 — Витебскую, 3 — Гомельскую, 4 — Гродненскую, 5 — Минскую, 6 — Могилевскую, 7 — город Минск (Минск официально не входит в состав Минской области, являясь самостоятельной административно-территориальной единицей). «Вацлав Всеволодович»: Всеволод Городенский — первый упоминаемый в летописях князь Гродно, который в 1127 году был послан на полоцкие земли великим князем Киевским Мстиславом Владимировичем. Официальным годом основания Гродно считается 1128, хотя сам город появился раньше: первые сведенья о нем восходят к 1005 году. Gardinas (Гардинас) — «Гродно» по-литовски. Шакотис — традиционный литовский торт необычной формы из яичного теста, испеченный на открытом огне с помощью вертела. В переводе с литовского — «ветвистый». Часто привозится туристами из Литвы в качестве съедобного сувенира. Кибинай — одно из самых популярных литовских блюд, пирожки с различными начинками (традиционно готовятся с бараниной, но сегодня ее часто заменяют другим мясом или даже творогом с зеленью). У литовцев есть легенда, что мелкий янтарь — это слезы морской богини Юрате, которые она проливает по своему возлюбленному, простому рыбаку Каститису. Крупный же янтарь — обломки ее замка, разрушенного богом Перкунасом, узнавшем об их запретной любви. «Sveiki atvykę į Lietuvą!» (лит.) — «Добро пожаловать в Литву!». Женские литовские фамилии отличаются от мужских, образуясь от основы фамилии отца с помощью суффиксов -айт-, -ит-, -ут-, -ют- и окончания -е (Даукантас — Даукантайте, Буткус — Буткуте, Лоринайтис — Лоринайтите). Фамилии замужних женщин образуются с помощью суффикса -ен- и окончания -е (Варнас — Варнене, Даукантас — Даукантене, Лоринайтис — Лоринайтене). При замужестве женщины меняют фамилии, указывая, что они замужем. Смена же фамилии на одинаковую с мужем не обязательна. С 2003 года женщинам также разрешено выбирать вариант фамилии без указания семейного статуса, без суффиксов, добавляя к основе фамилии окончание -е (Даукантас — Дауканте, Варнас — Варне, Лоринайтис — Лоринайте). Станция, про которую говорят герои — Острошицкая АЭС, строительство и запуск которой активно обсуждается в последнее время на высшем уровне. Расположена в Гродненской области. Официальная Литва выступает против станции, утверждая, что та представляет угрозу экологии, Беларусь же считает собственную АЭС решением энергетического вопроса. Данная проблема сегодня вызывает немало споров между Беларусью и Литвой. «Наша кава» — кофейня в Гродно, в старом городе на Замковой улице. На Немане и его притоках помимо Гродно расположены такие города, как Столбцы, Березовка, Мосты, Русне, Друскининкай, Смалининкай, Лида, Скидель и многие другие, что в этой истории имеют воплощения женского пола. Все они — сестры Гродно, родные и двоюродные. «Рута» — популярная в Беларуси украинская марка салфеток, туалетной бумаги и пр. «Джили-Атлас» (Geely Atlas) — модель кроссовера белорусско-китайской автомобильной марки. «Дарида» — марка белорусской минеральной воды. «Белита» — косметики. Минское море — местное название Заславского водохранилища, располагающегося на северо-западе белорусской столицы. «Mielas Minskas!» (лит.) — «Дорогой Минск!». Белорусские слова из рассказа: «здаецца» — «кажется», «шкада» — «жаль», «звычайна» — «обычно», «смаката» — «вкуснотища», «як заўсёды» — «как всегда», «спадзяюся» — «надеюсь», «небарака» — «несчастный», «дурнаваты» — «дурной», «пасмы» — «пряди», «гарэзы» — «баловни», «файна» — «отлично», «вар’ят» — «сумасшедший», «жартуеш» — «шутишь», «цябе» — «тебя», «разумееш» — «понимаешь», «чым раней» — «чем раньше». Диалектные слова и фразы: «непотребные» — «ненужные», «минчук» — «минчанин», «с какого переляку» — «с какого перепугу». О родителях стран я нарочно не пишу ничего однозначного, хотя и предполагаю, что ими могут быть этносы, населявшие эти земли до образования первых государств. Так что в моих работах матери и отцы стран — человеческие воплощения этносов, матери же городов — реки, на которых стоят города, а отцы — правители-основатели. Я не знаю, где точно проживает мой Мирослав, но думаю про район Золотой Горки: именно там, в той невероятной для центра тишине, я очень люблю гулять, там же меня посетило множество идей, впоследствии воплощенных на страницах моих работ. Так что, в благодарность старым районам Минска, я поселил его воплощение где-то в тех уютных домах.