Странные соседи

Со стороны окна послышался стук. Гермиона обернулась и увидела знакомую трепещущую сову с зажатым в клюве письмо. Она встала со стула и впустила сову. Она подлетела к ее рабочему столу, уронила письмо и нахохлилась, гордясь выполненной работой. Гермиона вернулась на свое место и взяла письмо.       Миона,       Может быть, ты захочешь прийти сегодня ко мне на ужин? Я даже могу попробовать приготовить что-нибудь, если хочешь.       С любовью,       Оливер Гермиона улыбнулась про себя. Она сверилась с ежедневником, взяла маленькую бумажку и написала:       Оливер,       Я с удовольствием приду. Освобожусь около пяти. Ради всего святого, не вздумай готовить. В прошлый раз мне хватило твоего фиаско. Просто закажи доставку, будем есть прямо из упаковок, как животные, — самое то для нас.       С любовью,       Гермиона Она одобрительно кивнула и отдала письмо сове, которая зажала его в клюве и вылетела через все еще открытое окно. Она закрыла его и вернулась обратно к работе, отсчитывая часы до встречи со своим парнем.

***

Гермиона вышла из камина и тут же оказалась в объятиях Оливера, который запечатлел на ее губах страстный поцелуй. Она удивленно хихикнула, но ответила. Через минуту они отстранились, и она с подозрением посмотрела на него. — К чему это? — спросила она, приподняв одну бровь. Он улыбнулся. — Я просто хотел поцеловать тебя, — ответил Оливер. — Это очень мило, — сказала она, улыбнувшись в ответ. — Итак, что у нас на ужин? — Гермиона прошла через гостиную в маленькую кухню. После того, как она впервые оказалась в его доме, она без конца дразнила его из-за минималистично обставленной кухни и мусорного ведра, забитого упаковками еды на вынос. Конечно, это была здоровая пища — как-никак, он был профессиональным спортсменом, — но это было одновременно и смешно, и ужасно для любителя готовки. На столе стояло несколько белых бумажных забитых до отказа пакетов, от которых шел пар. — Твое любимое, — ответил Оливер, подходя сзади и обнимая девушку за талию. Он делал так часто, и Гермиона находила это восхитительным и успокаивающим. — Ты взял невероятно вкусную и ужасно вредную китайскую еду? Она не только услышала, но и почувствовала, как Оливер захихикал у нее за спиной. — Да-да, так и есть. Гермиона широко улыбнулась и подошла ближе, чтобы открыть пакеты и радостно осмотреть содержимое. Здесь были все ее любимые блюда. Он даже купил ей дополнительную порцию печенья с предсказаниями, которое она любила, несмотря на то, как часто он смеялся над их рифмами. Она закрыла глаза и вдохнула чудесные запахи, смешавшиеся на кухне. Гермиона открыла глаза и огляделась. Оливер наблюдал за ней, и легкая грустная улыбка тронула уголки его губ; одной рука потирая затылок — она уже давно знала, они с Джорджем так делали, когда нервничали или грустили. — Оливер, все в порядке? — тихо спросила она. Казалось, он пришел в себя. Он улыбнулся и подошел ближе, как будто все хорошо. Она видела, что в его глазах не было ни тени улыбки, но он оказался рядом и толкнул ее бедром, доставая упаковку. Она рассмеялась и оттолкнула его, забыв о его печальных глазах, пока они перешучивались и боролись за еду.

***

Несколько часов спустя после ужина, после долгих объятий, Оливер стал вести себя беспокойно. Он начал слегка дергаться, так что Гермиона села, прислонившись к его груди, и повернулась к нему лицом, вытянув ноги почти до конца дивана. Оливер сидел на другом конце и явно нервничал, хоть и старался это скрыть. — Ты уже целый час мучаешься. Что случилось? — Он пожал плечами, словно отвечая "Все в порядке", но она нахмурилась. — Оливер Вуд, что тебя расстроило до нервного тика? Оливер вздохнул и выпрямился, прислонившись спиной к подлокотнику дивана. — Боже, я не хочу этого делать, — пробормотал он себе под нос, потирая лицо руками. — Что ты не хочешь делать? — с любопытством и легким беспокойством спросила она. Оливер перевел взгляд на Гермиону, и, когда одна пара карих глаз встретилась с другой, Гермиона увидела, что Оливер пытается пересилить себя. Она смущенно склонила голову набок, но промолчала, понимая, что ему трудно выразить свои чувства в расстроенном состоянии. — Ладно, я не хочу этого делать, но думаю, самый умный способ побороть это — начать. Самый умный способ, на который я способен. Потому что ты умная и действуешь исходя из разума и логики, — начал он, явно пытаясь выдавить из себя нужные слова. — Ты же знаешь, что сказал слово "умный" три раза, верно? — усмехнулась Гермиона. Улыбка тронула сжатые губы Оливера, и он вздохнул. — Прекрати быть Гермионой хоть на секунду, ты все усложняешь, — сказал он полушутя. Несмотря на то что она знала, что это серьезная тема, Гермиона улыбнулась, понимая, что он имеет в виду, — он постоянно поддразнивал ее, говоря, что она ведет себя как "Гермиона", каждый раз, когда она делала что-то, что сделала бы младшекурсница из Хогвартса. Она не знала, когда начала пытаться рассмешить собеседника в серьезных ситуациях. Она никогда не делала этого прежде. Вероятно, она переняла это у Джорджа. — Хорошо. М-м. Позволь начать так: я бы никогда не подумал, что буду встречаться с Гермионой Грейнджер. Если бы мне это рассказали раньше, я бы смеялся до смерти. Гермиона усмехнулась. — И я бы посмеялась. Чтобы я встречалась с чересчур агрессивным игроком в квиддич, который доставал моего друга вечными тренировками? Оливер улыбнулся в ответ. — Да, ты права. И... наше знакомство показало мне, что противоположности иногда идеально подходят друг другу. — Он сделал глубокий вдох, уголки его рта тут же опустились, а брови нахмурились. — Я думаю, что мы близки к совершенству. Но я не считаю, что идеально подхожу тебе. После этих слов последовала пауза. Гермиона была уверена, что это расставание, но она совсем не понимала причин. Она почувствовала, как ее сердце забилось быстрее, в носу защипало, в глазах застыли слезы. Она прочистила горло. Он был прав; она действительно действовала исходя из разума, так что ей пришлось дослушать его, прежде чем позволить эмоциям взять верх. — Думаю, я чертовски близок к этому, — продолжил Оливер, поджав губы. Он, казалось, тоже боролся со своими эмоциями. — Но я знаю, что есть кое-кто более подходящий тебе. И я... я не знаю... Черт. — Он снова потер лицо ладонями. — Ты мне очень дорога, Гермиона. В самом деле. И я абсолютно уверен, что влюбился бы в тебя. У Гермионы перехватило дыхание, когда он заговорил. Пытаться сдерживать эмоции было бесполезно — слезы стекали по ее щекам. Она грустно улыбнулась и потянулась вперед, взяв его руки в свои. Он посмотрел на нее, и она увидела, что его глаза блестят. Он прикусил щеку с внутренней стороны, и она понимала, что он сделает все, чтобы не дать слезам пролиться. Он ненавидел проявлять слабость. Она считала это глупым проявлением мужественности, но в то же время милым. Он сжал ее руки и глубоко, прерывисто вздохнул. — Я искренне верю в то, — сказал он, и его голос чуть дрогнул, — что есть кое-то, кто безумно влюблен в тебя, кто предпочел, чтобы ты была счастлива, пусть и не с ним. — Гермиона в замешательстве нахмурилась и открыла рот, чтобы спросить, но он продолжил, зажмурив глаза, как будто слова причиняли ему физическую боль. — И... и я знаю, что ты тоже его любишь. Это правда, я знаю. Даже если вы вдвоем настолько глупы, чтобы заметить это, остальные это уже давно знают. Я хочу... Я... Черт... Как глупо... Я... Он открыл глаза, и Гермиона, переставшая плакать, пока он говорил, безошибочно определила невыносимую боль в его взгляде. — Я не хочу этого делать. Поверь мне, я не хочу. — Тогда не надо, — прошептала Гермиона, понимая, что он ответит. — Но я должен, — в отчаянии воскликнул он. — Разве ты не видишь? Я должен это сделать. Ради нас обоих. Мерлин, Гермиона, я хотел бы послать любого, чтобы мы остались вместе, я бы безумно влюбился в тебя и меня бы не заботили чувства других. Я бы хотел этого. Но я знаю, что не могу так поступить ни с кем из нас. Потому что знаю, что ты всегда будешь любить его, просто скрыто. Ты бы продолжила отрицать это, несмотря на то, что все остальные знают правду уже много месяцев. Я бы пытался закрывать на это глаза, игнорировать это. Но я не хочу быть утешительным призом, Гермиона. Просто не могу. Я знаю, что ты так не считаешь, но я буду всегда так себя чувствовать. Это погубит его и, может быть, тебя. И это точно убьет меня. Гермиона больше не могла этого вынести. — Кто это? — воскликнула она, не потрудившись вытереть слезы, текущие по щекам и по подбородку. — В кого я якобы влюблена? Я не понимаю, о чем ты говоришь! Я не влюблена в другого, Оливер! Оливер покачал головой. Он снова взял ее за руки и крепко сжал их. — Гермиона, можешь посмотреть мне в глаза и сказать, что любишь меня? — Конечно, — тут же ответила она. Оливер поморщился: — Но это неправда. Клянусь тебе, это не так. Ты думаешь, что сможешь, но у тебя не выйдет. Гермиона выпрямилась, не желая отступать. — Оливер, — решительно начала она, — Я люблю... — она запнулась. Она понимала, что должна произнести это самое обычное слово, которое она говорит тысячу раз за день. Тебя. Четыре буквы. Два слога. Это не может быть трудно. И все же она не могла выдавить из себя ни слова. Когда она посмотрела на Оливера, то вспомнила Малкольма, который был худшим вариантом для нее, который заставлял ее чувствовать себя никчемной. Она вспомнила, как Джордж прижал Малкольма к стене так, что его ноги болтались в воздухе, после чего Джордж смерил его убийственным взглядом. После разрыва она провела с Джорджем еще два дня, он взял выходные за свой счет, чтобы убедиться, что она ест и ходит по дому. Она вспомнила Эванджелину в день их знакомства, ее глаза сияли, а рука по-собственнически сжимает руку Джорджа. Она вспомнила, как Оливер поцеловал ее у дверей "Ужастиков Умников Уизли". Она вспомнила Джорджа, который наблюдал за ней на воскресном ужине в Норе. Она вспомнила ту ночь, когда они чуть не поцеловались. Она вспомнила, как он расстроился, когда она побежала обнимать Оливера. Она замерла. Оливер сидел перед ней с опустошенным, но понимающим выражением лица. Осознание поразило ее, как оглушающее заклятие. Она судорожно вздохнула, и из ее груди вырвался громкий всхлип. Она быстро прикрыла рот дрожащий рукой. — О Боже, — прошептала она, ее голос отказывался звучать обычно. — О Боже, Оливер, мне очень жаль. Мне очень жаль. Она пододвинулась ближе к Оливеру и уткнулась лицом ему в шею. Его теплые и сильные руки обвились вокруг ее талии. Он наклонил голову, зарывшись лицом в ее волосы. Она крепко держалась за него, пока прерывистые рыдания вырывались из нее, из-за которых горло начало саднить, а грудь вздымалась, как от нехватки кислорода. Оливер крепко прижимал ее к себе, его дыхание было неровным и тяжелым, хотя он пытался держать себя в руках. Она отстранилась, глядя ему в глаза и пытаясь подобрать нужные слова. — Ты не был утешительным призом, Оливер. Тебе стоит знать. Ты был для меня первым. — Он слабо улыбнулся ей. — И я уверена, что тоже могла бы влюбиться в тебя, если бы... — она запнулась, но он кивнул. — Если бы ты не влюбилась в него раньше, — закончил он с глухим смешком. — Да, — с грустной улыбкой ответила она. — Оливер, мне очень жаль. — Я знаю, — сказал он, нежно заправив ее выбившуюся прядь за ухо. — И мне тоже жаль. — Я могу заверить тебя, что ты был лучшим парнем из всех, с кем я встречалась... и, вероятно, с кем буду встречаться? — улыбнулась она. Он рассмеялся. — В это я легко могу поверить. Она тоже засмеялась. — Я очень завидую той девушке, которой однажды посчастливится назвать тебя своим мужем, — тихо сказала она. — Наверное, ты ревнуешь так же, как и я к нему. Но мы же умные люди, которые делают все по-умному, да? Они снова рассмеялись. Гермиона вытерла нос и закашлялась. От всех переживаний у нее разболелась голова. — Вот и все, — тихо сказала она. — Да, — согласился он, и его лицо снова стало серьезным. Они молча смотрели друг на друга. Гермиона шагнула вперед и обняла Оливера, а он крепко прижал ее к себе, хотя они оба чувствовали, что все изменилось. Она прижалась лбом к изгибу его шеи, а он прижался щекой к ее кудрям. Она наклонила голову, нежно поцеловала его в шею и почувствовала, как он улыбнулся. — Оливер? — тихо позвала она. — Да? — Спасибо тебе. За все. — Я бы сделал все это еще раз ради тебя, Гермиона Грейнджер, — мягко сказал он, гладя ее по волосам. — Я знаю. И я думаю, что часть меня всегда будет любить тебя. — Это все, о чем я могу просить.