Mechanism animae

…Безвольные, больные, поникшие цветы Гибнут на оледеневшем окне Предчувствуя паденье ещё одной звезды Я прикасаюсь к тебе во сне… (с)Flёur

Его прикосновения – раскалённый металл. Кажется, ещё чуть-чуть – и на спине останется ожог. Там, где его пальцы так нежно скользят по коже, рисуя изящный узор из страсти и тепла. И не вздохнуть, не выдохнуть в самых сильных и властных объятьях. А в голове лишь одна мысль за секунду до того, как пожар его губ охватит её полностью: слишком горячо. Это не любовь, это лабиринт внутри неё. Мрачные стены роскошной темницы, и её волосы - кровавое золото в ладонях Джерара. Она сама шагнула сюда, в бесконечный мир переходов и тупиков, где есть лишь иллюзия выхода и мечта о свободе. Она сама выбрала свою дорогу в ад и сама окунулась в эту пустоту. Пустота – не одиночество, она не пахнет болью и не оставляет привкуса горечи. Пустота – это лишь чувство, обычное чувство её каждой секунды. Пустота сладковатая, как цветочная смерть белых хризантем на подоконнике в комнате Эльзы. Пустота безжизненна, прекрасна. Пустота – это её всё. Её идеальный капкан, внутри которого – лишь безмолвное подчинение. И пепел крыльев чёрной бабочки. Огненное кольцо из страсти и странного трепета парализует, лишает воли и разума. Страсть Джерара – это её личная пытка. В каждой улыбке, в каждом поцелуе. В каждой секунде рядом и в каждом дыхании. Его жажда осушала, лишая всего. Его желание пленит, а она так устала бороться… Он всегда был требователен к ней. Когда исчезла магия, и всё потеряло смысл, он приказал ей жить и искупать «свои грехи». И за что, перед кем она виновата? Перед Фаустом, что не смогла отстоять его дело до конца? Перед жителями Эдораса, для которых желала вечного волшебства? Или же перед ним, этим новоявленным повелителем, что оказалась по другую сторону? Она не знала, и вины своей не видела, не признавала. Но приказ есть приказ, Эльза Найтуокер привыкла подчиняться. Ей уже нет разницы: охотится ли за «феями» или «строить новым мир». Потому что в её глазах всё это лишилось смысла. Ей не нужен новый мир, она любила тот, старый Эдорас, его небесные реки, летающие острова и самые причудливые формы магии. А теперь нет ничего. Даже воспоминаний, ибо они утонули в серой реальности и холодных осенних вечерах. А она продолжала жить. Криво и косо, от одного сна до другого, но, как умела, жила. Едва смирившись, командир бывшего магического отряда получила новое требование: принять. Новый порядок и нового правителя. И снова молчание, и вот она уже бесшумно ступает за спиной Джерара, вот разбирает дела суда и подавляет бунты, вот она служит ему, как некогда Фаусту, безмолвно платит своей кровью и верностью. «Охотница на Фей» стала цепной собакой, променяв свободу и хоть какой-то шанс на жизнь «как хочется» в обмен на чувство нужности своему королевству и исполнение долга перед своим домом. Хотя, нет, это просто красивые слова, что она придумала в своей голове как оправдание собственной слабости. На самом деле она не хотела что-то менять, да и что можно изменить в человеке, который всю свою жизнь только и умел, что убивать и подчиняться. Рвать глотки врагам и не сметь возразить даже на самый безумный приказ. Найтуокер всегда останется Найтуокер, как бы ни изменился мир, каким бы ни был её хозяин: бесчувственной, холодной. Почти мёртвой. Обычной тенью за спиной владыки Эдораса. Она привыкла, иного выбора и не было. Отстранилась от мира за стеной своего одиночества, всё больше и больше прячась в своём лабиринте и путаясь в его бесконечных переходах. Тупиком которого было отчаяние и осознание того, что её судьба совсем не в её руках. Какую-то слабую надежду дарили слова алого отражения – Скарлет. Отчего-то как никогда хотелось в них верить. Хотелось… Вот только двойник с Земли была рабыней, вырвавшей свою свободу, а она, Эльза Найтуокер, добровольно сдавшейся в плен. Скарлет сняла свои цепи, она же – надела. Свобода ей не нужна… И чем спокойнее была маска её пустого лица, тем сильнее разрывали душу сомнения. А потом случилось то, что и вовсе перекрыло весь кислород, лишило спасительно сна и погрузило её хрупкий осенний мирок в вечную зиму. Король выдвинул новое требование. Нет, не сразу. Сначала было безумие и ощущение беспомощности в его руках. Странное и новое чувство, никогда, даже лишившись своего копья, она не чувствовала себя настолько беззащитной. Маска была сломлена под напором сильных пальцев, и её король слишком близко. Тот поцелуй Джерара был требовательным и скорее любопытным, нежели жаждущим. Бессмысленным и глупым, как шалость избалованного ребёнка. Но именно с этого момента начался её персональный ад. Нет, открылись двери бесконечного лабиринта. Какая-то заинтересованность, а затем и нескрываемый интерес в летних глазах, что в итоге перерос в бушующий пожар и бесконечную череду новых требований. Улыбаться, не отводить взгляда, пить вместе чай, не носить такой мрачный шарф и звать его по имени. Оставить меч, забросить опасные тренировки и больше не участвовать в военных походах. Сменить облегчённую броню на шёлковое платье, перчатки железные – на невесомые, из атласа. Эльза молчала, как и раньше, только на смену подчинения пришло игнорирование этих капризов и самого Джерара. Впервые ей как никогда хотелось уйти. Просто уйти, гордо подняв голову и сказав «нет». Снять с себя эти оковы верности непонятно чему, что держат сильнее стальной цепи. Громко рассмеяться в лицо тому, кто без капли крови завоевал Эдорас и прокричать: «Извините, Ваше Величество, но у Вас и так есть целый мир, меня вы не получите!». Хочется снова быть наглой и дерзкой, безумной в своём упрямстве и железной воле. Снова хочется чувства крови на губах и ощущения власти над чужой жизнью. Снова хочется убивать. Только лишь потому, что убийцу любить сложнее. Почти невозможно. Держаться, бороться с этим наваждением. Она так решила, она не сдастся, она никогда не простит ему свои сломанные мечты. И только страх внутри, как змея кольцом вокруг шеи: близко не подходить! Иначе не сможет, не вырвется, и лабиринт чувств навсегда закроет свои двери за её спиной. Она это знала. Вот только если бы одно только знание могло уберечь… И снова то странное чувство беспомощности… …когда пальцы Джерара аккуратно стянули с её шеи шарф, а губы едва ощутимо коснулись старого шрама на шее. - Такой глубокий… После таких ран редко выживают… Откуда он у тебя? Она молчит, не говорить же, что в том сражении она одна выжила, и то по какому-то капризу судьбы. Засада волшебников вне закона и обычная бойня военного, но не магического отряда. Бессмысленная и кровавая, она навсегда оставила уродливую полосу, и не только на шее. Именно тогда она возненавидела их, волшебников из гильдий, что обладают силой, несоизмеримой с их разумом. Именно тогда она, Эльза Найтуокер, отринула все те глупые сантименты, что называются «человечностью» и впервые захотела собственноручно перерезать глотку своим врагам, чтобы сполна окунуться в сладковатый запах крови. Она хотела убивать, она хотела мстить. Нет, не за тех, кто погиб, им уже всё равно, у них отняли бесценное – жизнь – и её не вернуть. Она мстила за себя. За отнятую у неё веру, за надежду, за несостоявшуюся любовь. За то, кем она стала – бесчувственной Охотницей без сомнений и жалости. Она выжила в аду, но не вырвалась из него. Наверное, она умерла в тот момент, когда удар вражьего меча изуродовал её тело. Нет, она умирает сейчас, устав бороться и сдаваясь тьме глаз цвета лета напротив неё. - Отпусти, - отчаянный шёпот на грани безумия. Она не хочет, слишком мало воздуха и слишком много испепеляющей нежности. - Только если будешь моей, - голос Джерара тихий и мягкий, но отчего-то она невольно вздрагивает. Почему ей так больно, когда он так близко!? - Никогда, - это самое жестокое слово - её молитва и приговор, её жалкая попытка отвоевать себе ещё хотя бы секунду дыхания без него, отбиться. Всего лишь слово, всего лишь отсрочка. Улыбка. И едва уловимое прикосновение губ к кончикам её волос. - Интересно, сколько ещё шрамов у тебя на теле? И первый шаг в раскалённый лабиринт. Что-то оборвалось в ней, навсегда оборвалось. Наверное, желание бороться. Нет, желание жить. Потому что свою главную битву она проиграла. Она проиграла Джерару. Она простит. Его, но не себя. И утром будет прятаться за стеной своего равнодушия, за холодом одиночества, за стальной ненавистью. Молчать и отводить взгляд, когда король целого мира будет легонько перебирать такими сильными и красивыми пальцами пряди алой чёлки. Не заметит белых цветов на окне и проигнорирует любимый чай с гибискусом. Будет кусать в презрении губы и кутаться в всё тот же старый шарф. Вот только дерзко смотреть в летние глаза не сможет. Страшно, теперь он видит её насквозь, он знает её всю. До каждой родинки на спине, до самого дна её бездны, что поэты так красиво называют душой. Слишком хорошо знает, в чём её ложь, но никогда не скажет об этом. Он умеет быть заботливым, понимающим. Эльза узнает это. Как никто другой с ней он внимательный, трепетный, нежный. Словно с пойманной бабочкой в сжатых ладонях. Она привыкнет. К его страсти и нежности, и непонятной грусти в летних глазах. И порой до странности крепким объятьям, что не имеют и тени желания, только тепло и необъяснимую тоску. Словно шёпот: «Не уходи! Ты нужна мне, ты, не твоё тело, а ты, Эльза!». Привыкнет, примет, не смирится. Будет сжимать в пальцах шёлковую простыню и никогда не скажет, что знает, что он долго смотрит в её лицо, прежде чем разбудить на рассвете. Не скажет, что порой так сильно хочется заплакать, уткнуться в крепкое плечо, вдыхая ставший таким привычным и родным запах, и тихо прошептать: «Почему, за что ты так со мной, Джерар? Неужели ты не видишь, что я совсем потерялась? Мне страшно, мне холодно в этом лабиринте! Отпусти…». Как же больно. Он знает её лучше всех, нет, её король один знает её. Тогда почему, почему продолжает мучить, хотя сам уже давно жалеет о … Наверное, ему тоже страшно. Только просыпаться одному, без неё. Иначе бы он не прятал лицо в её алых волосах каждую ночь. Она понимает его. И поэтому всегда невольно прикасается к лицу своего спящего мучителя, убирая за ухо прядь синих волос. И улыбается в одиночестве.