Время в кредит

Стратеги обречены, Когда в их мыслях весна. «Кармен Хоррендум» Зимовье зверей На вопрос «сколько тебе лет?» здесь принято называть ту цифру, что следует после двадцати пяти. Иногда так и говорят: «двадцать пять и десять», «двадцать пять и девяносто шесть», «двадцать пять и двести пятнадцать». Сильвии Вайз двадцать пять и семнадцать, но обычно она называет другое число. Она просыпается и засыпает под отзвук постоянно тикающих часов, сменяющих друг друга зеленых цифр, вплавленных в руку. Десять подаренных отцом лет кажутся бесконечными, потому что на каждый день рождения отец Сильвии, временной магнат Филипп Вайз, негласный хозяин Нью-Гринвича и окрестностей, дарит своей дочери еще один год. Сильвия Вайз верит, что будет жить вечно. Или, по меньшей мере, очень-очень долго. В первый раз она видит гетто в детстве, когда ей еще нет двадцати пяти, и таймер на руке молчит пронзительно-зеленым. Сбежав от неусыпного контроля нянек и воспитателей, маленькая Сильвия забирается на самый высокий выступ скалы, на которой расположен их особняк (почти что замок!), чтобы посмотреть на раскинувшийся под ногами город. Город расползается концентрическими кругами. Так бегут по воде круги от камня, брошенного в центр озера. Камень — это их, Вайзов, дом. Каждый район города — это круг. Самый маленький — Нью-Гринвич, и дальше по расходящейся. Дальше всех Дейтон, гетто, его маленькой Сильвии не видно, но она знает, что такой район есть и те, кто живут там, никогда не будут жить вечно. Слова «никогда» Сильвия не понимает, хотя отец говорит ей, что это просто обратная сторона «вечно». Во второй раз она видит Дейтон на свой двадцать четвертый день рождения и запоминает — на всю жизнь. Точнее — до следующего раза. Отец тогда особенно учтив, как бывает всегда, когда он особенно зол. — Ты не даешь мне дышать, — в который раз говорит мать, разглядывая перед зеркалом несуществующие морщины. Рыжая, высокая, навсегда двадцатипятилетняя, она намного, на несколько порядков, красивее Сильвии. Как же Сильвия ее ненавидит… — Ты никому не даешь дышать, — повторяет Лола (мать Сильвии зовут не Лола, но Филипп и Сильвия называют ее только так), водостойкая тушь размазывается у нее под глазами чернильными пятнами. — Сегодня я открываю очередной банк «Вайз. Время в кредит», — невыносимо вежливо говорит Филипп. — Ты поедешь со мной. — Не поеду, — отвечает Лола, и Сильвии кажется, что она вот-вот топнет ножкой, как маленькая девочка. — Никуда я с тобой не поеду. Мистер Вайз звереет — это выражается в том, какими прозрачными, почти стеклянными становятся его глаза. Он никогда не поднимает руку на Лолу, он никогда ни на кого не поднимает руку. Он просто подходит и берет за запястье — и, если его не остановить, он отберет все до секунды. Он очень сильный и очень жестокий человек, этот временной магнат Филипп Вайз. Он делает шаг, и Лола сжимается, мертвенно-бледная под толстым слоем румян. — Сделаешь мне подарок на день рождения, — спрашивает Сильвия и добавляет, копируя неприятную улыбку отца, — папа? Потом они едут в Дейтон. Изнутри гетто не похоже ни на что, что придумывала себе маленькая (все еще маленькая) Сильвия Вайз. Никаких тебе больших домов, ухоженных аллей и дорогих машин — ничего, что есть в Нью-Гринвиче. На улицах гетто пусто и грязно. Приземистые многоквартирные дома, потемневшие от старости, зияют черными провалами окон, многие из которых выбиты. Из устремленных в темное низкое небо многочисленных заводских труб тянется густой разноцветный дым, красный, черный, серый, даже фиолетовый где-то, но в этих цветах нет ровным счетом ничего от радуги. А воздух в гетто имеет привкус чего-то сладкого, вязкого, тошнотворно-приторного. «Так пахнет смерть», — думает Сильвия за несколько секунд до того, как видит труп. Она не кричит только потому, что Филипп Вайз до боли сжимает ее руку повыше запястья, впиваясь пальцами прямо в зеленые молчащие цифры. Покойник лежит на асфальте, раскинув руки, как спящий. На нем мятая красная куртка и джинсы со множеством карманов, ботинки уже сняли, а на его руке (Сильвия успевает разглядеть, хотя водитель нажимает на газ и машина проносится мимо так быстро, что распластанная на асфальте мертвая фигура смазывается перед глазами) выжженные нули, остановившийся таймер. Сильвия впервые видит, как это бывает. — Поэтому Лола не хотела ехать с тобой? — после долгой паузы, заполненной шуршанием мотора, спрашивает она отца. Сильвия никогда не называет Лолу мамой. — И поэтому тоже, — неохотно откликается Филипп. Новый банк «Вайз. Время в кредит» похож на все остальные, в огромных количествах выстроенные по всему городу. Сильвия разглядывает бедно одетую недоброжелательную толпу, перед которой распинается Филипп, и хорошо понимает, что, если бы не кордон телохранителей, эти люди не стали бы слушать ее отца. Эти люди разорвали бы его на части. Позже, поздно вечером, Филипп Вайз тяжко пьет, а Сильвия смотрит по телевизору последние новости об открытии банка в Дейтоне. Она находит, что хорошо смотрится на экране, и что гетто маловато одного банка. В третий раз она видит Дейтон случайно, и эта встреча переворачивает всю ее жизнь. Часы на ее руке уже идут, но это ровным счетом ничего не меняет в течении ее жизни. — Мне нужно время, — с порога говорит она отцу, входя в главное здание «Корпорации Вайз». «У тебя есть десять лет», — говорит его взгляд, мельком брошенный на нее. Филипп Вайз продолжает говорить по телефону медовым, елейным голосом и улыбаться невидимому собеседнику. — Ты даже не скажешь, что я маленькая и самовлюбленная? — продолжает Сильвия весело, обходя кабинет по кругу и разглядывая пульсирующие временем электронные карты на стенах. — Ради всего святого, помолчи хоть минуту, — в отчаянии просит Филипп, прикрывая ладонью трубку, и продолжает разговор, когда Сильвия обиженно поджимает губы. Мистер Вайз разговаривает еще ровно пятьдесят девять секунд, потом кладет трубку на рычаг и неприязненно кривит полные губы. — Ублюдки, — с чувством говорит он. — Кто? — оживляется Сильвия: Филипп ругается безумно редко, примерно раз в два-три года. — Геттовцы, — бросает мужчина и поднимается из-за стола. «Геттовцы», — думает Сильвия, перекатывая слово во рту, как конфетку. — Это с ними ты так любезничал? — спрашивает она вслух, и Вайз раздраженно кривится. — Да я просто так любопытствую, — добавляет Сильвия, заглаживая вину и предвкушая развлечение. И оно не заставляет себя долго ждать: — Поедешь со мной? — спрашивает Филипп. О том, что в Дейтоне есть тюрьма, Сильвия не знает. — А куда их еще-то девать? — усмехается Филипп Вайз, ловя ее недоуменный взгляд, и выходит из машины, придерживая для нее дверь. На пороге их встречают стражи времени. Так близко Сильвия тоже видит их впервые. — Меня зовут Раймонд Леон, — говорит один из стражей, выходя вперед. — Я занимаюсь делом Брайана Саласа. Глаза у стража времени такие прозрачные, что кажутся почти стеклянными. Он невысокий, чуть ниже Сильвии, узкоплечий и старый. Намного старше Филиппа. Это ощущение старости, взрослости, скрытой в молодом двадцатипятилетнем теле, заставляет Сильвию сделать один крохотный шажок по направлению к мужчине по имени Раймонд. — Моя дочь — Сильвия Вайз, — с каменным лицом представляет ее Филипп. Раймонд Леон наклоняет голову ровно настолько, насколько требуют правила приличия, и снова поворачивается к мистеру Вайзу. — Вы хотели поговорить с преступником? Потом они идут гулкими тюремными коридорами, серыми и холодными. — Как долго здесь держат заключенных? — спрашивает Сильвия, борясь с желанием заглянуть в зарешеченные окошки редких встречающихся по пути дверей. — Пока не кончится время, — откликается Леон, и от равнодушия, которым до краев полон его голос, становится страшно. — И как много их у вас? — насмешливо спрашивает Сильвия, пытаясь прогнать страх. Раймонд поворачивается к ней и смотрит долгим, пронзительным взглядом. — Больше, чем мне бы хотелось, — отвечает он. Преступник Брайан Салас широкоплеч, сероглаз и весел. — Я всегда хотел сделать что-нибудь великое, — говорит он Филиппу и улыбается Сильвии. — Например, ограбить мой банк? — мрачно интересуется мистер Вайз. — Например, уравнять всех во времени, — уточняет Салас. — Согласитесь, красиво вышло. Вышло действительно красиво: Брайан Салас въехал в стену банка на грузовике, разрушив каменную кладку аккурат там, где находилось хранилище, а потом покорно дождался стражей времени. — Что ты можешь сказать в свое оправдание? — сухо спрашивает Филипп. — А почему я должен оправдываться? — вскидывается Салас. — Ваше время никуда не делось, просто у нас будет меньше покойников на улицах. Сильвия ежится, вспоминая, что свой первый (и единственный) труп она видела в гетто три с лишним года назад. — Потому что это ограбление, — говорит мистер Вайз, и от его голоса по стенам начинает ползти иней. — И причинение ущерба моей компании. — Надеюсь, вы не разорились, — язвительно говорит Салас. — Перестаньте, — просит Раймонд Леон, и голос у него такой, что даже Филипп Вайз замирает, не успев сделать шаг. — Я считаю, допрос окончен. Мистер Вайз? — Казните его, — хрипловато говорит Филипп. Леон улыбается неприятной, искусственно-вежливой улыбкой. — Здесь я выбираю наказание, — мягко напоминает он и едва заметно кивает на дверь. Филипп Вайз с трудом улыбается и молча уходит. Сильвия идет за ним, отставая на шаг, и чувствует взгляды затянутой в корсет спиной. — Хорошенькая, да? — вполголоса спрашивает Салас. — Не про твою честь, — откликается Леон, и она знает, что он улыбается. Вечером, после короткого, оглушительного скандала с отцом, Сильвия лежит в постели, закрыв глаза, и водит кончиками пальцев по собственному телу. Ей который год двадцать пять, и ощущение собственной бархатистой кожи под пальцами завораживает. «Я хочу этого мужчину», — сказала Сильвия отцу, чеканя слова. Он понял сразу, без имен, без намеков. Посмотрел долгим тяжелым взглядом и холодно ответил, отказывая ей впервые в жизни: «Нет». Больше он не сказал ничего, не начал уговаривать, объяснять и упрашивать. Просто отказал, и этот отказ нельзя было нарушить. Сильвия думает о страже времени по имени Раймонд Леон. О его прозрачных, как любимые фужеры Лолы, глазах, о рефлекторном движении рук (так, Сильвия знает, сжимают пистолет), о призрачном, едва уловимом горьковатом запахе его туалетной воды. Сильвия не помнит, хотела ли она кого-нибудь так же сильно, как этого немолодого, безумно опасного стража времени. Возбуждение не приходит, и жесткое «нет» отца застывает где-то на подкорке. Сильвия поглаживает собственные соски, легонько пощипывает, но внутри по-прежнему сухо, и она раздраженно убирает руку и поворачивается на бок, до шеи натягивая одеяло. И понимает, что помнит лицо Брайана Саласа намного лучше, чем лицо Раймонда Леона. В ее семье не положено работать, но принято учиться. Сильвия учится всему, что связано с поиском людей во всех на свете сетях. К тому моменту, когда она овладевает системами взлома, она уже знает, что Брайан Салас женился на женщине по имени Рэйчел (она симпатичная, но Сильвия красивее) и что у них есть сын (о, попробовал бы кто-нибудь в Нью-Гринвиче завести законного ребенка до свадьбы!). Про Раймонда Леона Сильвия не может найти ровным счетом ничего. А потом ее захлестывает водоворот светской жизни, и поисковые системы отходят на второй план, а потом и вовсе забываются. Сильвия устраивает вечера, флиртует с Константином (телохранитель отвратительно целуется и возбуждается от одного только легкого прикосновения к плечу) и надеется, что отец однажды подарит ей часть акций компаний «Вайз». Сильвия не считает время, потому что в зеркале ей всегда двадцать пять. Внизу медленно набирает обороты официальный вечер, но в ее комнате на верхнем этаже особняка слышны только отголоски музыки и голосов. Сильвия сидит в кресле, расслабленно положив руки на подлокотники, а устроившийся между ее ног Константин ласкает ее языком. Ей нравится видеть собственное отражение в зеркале во время оргазма, но телохранитель медлителен и не слишком искушен. От скуки Сильвия подкрашивает губы и поправляет волосы, и иногда, когда Константин касается особенно удачно, позволяет себе застонать. Она так и не кончает, отталкивает охранника и поправляет чуть сбившееся бальное платье. Нереализованное возбуждение противно ноет где-то внизу живота, но тянуть больше нельзя: Сильвия знает, что Филипп уже ищет ее по всему замку. Первый, кого она видит, спускаясь в зал, — страж времени Раймонд Леон. — Все стражи такие скучные? — спрашивает Леона Сильвия, замечая, как он отставляет на стол нетронутый бокал шампанского. — Я пришел сюда не развлекаться, — не улыбается страж. — А зачем ты сюда пришел? Потом они оказываются в ее постели. Под плащом страж времени носит бронежилет, тяжелый и твердый. Сильвия постукивает по нему костяшками пальцев где-то на уровне сердца стража. — Тебя что же, даже ранить нельзя? — спрашивает она разочарованно. — Можно, — откликается Леон, и его горячая ладонь ложится на ее обнаженное плечо. — В руку, например. От его голоса, от горько-сладкого запаха кофе и лекарств (на амфетаминах он, что ли?), от тяжести его руки на плече у Сильвии кружится голова. Она ведет ладонью выше, от затянутой в бронежилет груди мужчины к шее, зарывается пальцами в коротко подстриженные волосы, и, пьянея от наглости, целует его в губы. Леон отвечает, жарко и сладко, и есть что-то невозможно притягательное в том, что этот холодный, ко всему равнодушный мужчина целуется — так. — Стрелять меня научишь? — шальным голосом спрашивает Сильвия в его губы. — Прямо сейчас? — откликается Раймонд, и целует ее снова, горячо и крепко. Она не успевает заметить, когда оказывается опрокинутой на спину и платье расходится на груди, и совершенно неясно, как страж умудряется расстегивать мелкие, спрятанные в кружевах крючки одной рукой. Раймонд Леон не задает дурацких вопросов, всех этих ненавидимых Сильвией «почему я?» и «какой я по счету?» и не спрашивает ничего вроде «как тебе нравится?» и «что мне сделать?» Он просто наклоняется и целует ее в шею, прихватывая губами нежную кожу, посасывает, а потом кусает, и Сильвия охает и сводит ноги, запоздало пугаясь. Леон отпускает ее, вылизывает место укуса по-кошачьи шершавым языком. Его ладонь, горячая, сильная, сжимает ее грудь, это могло бы быть больно, если бы уверенные пальцы не касались соска, лаская и пощипывая, и от этого хорошо так, что темнеет в глазах. Сильвия обхватывает стража руками, царапает, но пальцы натыкаются на железо бронежилета. — Сними это, черт бы тебя побрал, — хрипло просит мисс Вайз. — Приличным девушкам не пристало ругаться, — укоризненно говорит Леон. Вместо того чтобы раздеться, он отпускает ее грудь, проводит горячими ладонями по все еще затянутому в платье животу, бедрам, поглаживает колени, а потом, когда она расслабляется, доверившись, разводит ей ноги, ловко просовывая колено. — Даже не думай, что я дам себя изнасиловать, — сообщает Сильвия резко. — Даже не думай, что это будет насилие, — обещает Леон. Она складывает руки под грудью, так, чтобы возбужденные соски остро торчали вверх и насмешливо фыркает. Раймонд Леон не делает ничего, просто усаживается между ее разведенных ног и легонько поглаживает ей колени теплыми ладонями. — На мне нет трусиков, — говорит Сильвия, когда становится невозможно терпеть. — Жаль, — откликается Леон. — Я люблю, когда на женщине есть белье. Сильвия расцепляет замок рук, собирает пальцами кружевные юбки, тянет вверх, обнажая стройные бедра. Это действует всегда и на всех, даже на ледяных стражей времени. Руки Раймонда замирают на ее коленях, несколько секунд он заворожено смотрит на незагорелый след от белья, не скрываемый складками платья, а потом ведет рукой по бедру и дальше, и Сильвия уже влажная настолько, что его палец входит в нее легко и сразу. — Не торопись, — жалобно просит Сильвия, задыхаясь от возбуждения. — У меня мало времени, — отвечает страж холодно и трахает ее пальцем, уверенно, сильно и оглушительно хорошо. Какое-то время Сильвия сдерживается, только дышит хрипло и кусает губы, а потом Раймонд добавляет второй палец, или два сразу — она уже не может разобрать, — и ее оглушает волной накатывающим удовольствием. Наследница корпорации «Вайз» бьется на постели, бесстыдно разведя ноги, и стонет невнятно, срываясь на хриплые крики, и, если не открывать глаза, можно представить, что Раймонд Леон смотрит на нее с вожделением и восторгом, а не с равнодушной скукой. — Эй, ты что, меня не трахнешь? — потерянно спрашивает Сильвия, сдерживаясь, чтобы не кончить сразу. — А чем я сейчас занимаюсь? — весело интересуется Леон. Он наклоняется и проводит языком у нее между ног, широко и сильно, и Сильвия кончает, захлебываясь криком. Пока он надевает плащ, она пытается перевести дух, а потом ловит его за руку дрожащими пальцами и отводит рукав. — У тебя всего два часа? — Два часа двадцать две минуты, — уточняет Леон, мягко высвобождая руку. — Я потратил на тебя полчаса. — Пошел вон, гребаный ублюдок! — взрывается Сильвия. — Ты!.. Да ты даже не представляешь, кто я такая!.. — Очень маленькая, очень глупая девочка, — грустно говорит Раймонд, уходя. И Сильвия плачет, только когда за ним закрывается дверь. — Он вне моей юрисдикции, Сильвия, дорогая, — мягко говорит Филипп Вайз, указывая ей на стул. — Он отпустил преступника! — Сильвия бросает на стол перед отцом распечатки файлов, касающиеся Брайана Саласа. — Преступника, ограбившего твой банк! — Это был широкий жест с моей стороны, — неохотно отвечает Филипп. — И это было очень давно. — И что, его даже наказать нельзя? — девушка меряет шагами кабинет, и ее каблуки гулко отстукивают по паркету. — Дался тебе этот страж времени! — восклицает мистер Вайз устало, и Сильвия замечает черные синяки под его глазами и горькие морщины у губ. — Ты влюбилась, что ли? — Даже не думай, — отвечает она, смягчая резкость голоса, и Филипп Вайз понимающе улыбается. — День начинается с попытки выдать меня замуж? — вполголоса интересуется Сильвия у отца, когда тот отодвигает для нее стул. Они завтракают в маленькой уютной кофейне в самом центре Нью-Гринвича. Филипп чуть улыбается, то и дело поглядывая на часы: очередной жених непозволительно сильно опаздывает. Он подходит со спины, и поэтому Сильвия сначала слышит только его голос, произносящий: — Простите. Дела. Филипп негромко хмыкает и благосклонно склоняет голову, и гость выходит вперед и садится между отцом и дочерью. — Генри Гамильтон, — представляет мистер Вайз. — Это моя дочь — Сильвия. Генри высок и хорошо сложен, он носит светлые пиджаки, и его одеколон пахнет полевыми цветами (немного женский запах). А глаза у мистера Гамильтона старые, усталые и совершенно отчаянные. — Он работал за пределами Нью-Гринвича, в других городах и временных зонах. Мы познакомились до твоего рождения, — рассказывает Филипп, и по его голосу слышно, что Гамильтоном он гордится больше, чем собственной дочерью. — Кто вы? — интересуется Сильвия у Генри, разглядывая мужчину. — Сильный мира сего, — откликается Гамильтон без тени бравады в голосе и делает такое движение рукой, как будто собирается отодвинуть рукав пиджака. — Я верю, — улыбается Сильвия. Генри Гамильтон не нравится ей сразу и бесповоротно. В Нью-Гринвиче стабильная погода. Иногда чуть-чуть жарковато, иногда проходит редкий дождь, но в общем и целом, в центре мегаполиса всегда тепло и сухо. Вокруг особняка Вайзов цветут магнолии и розы. Лола каждый раз жалуется, что от смеси запахов у нее болит голова, но каждый год вокруг особняка высаживают только эти цветы. Сильвия проводит время с Генри Гамильтоном, выезжает с ним на конные прогулки (мистер Вайз считает, что лошади — это анахронизм), бродит по бутикам, завтракает по выходным и танцует на званых вечерах. А потом он сбегает. В этот день на пороге особняка Вайзов снова появляется Раймонд Леон. — Он мог бы быть хорошей партией для вашей дочери, — говорит страж времени без улыбки. — Вы пришли намекать мне, какой шанс я упустил? — холодно интересуется Филипп. — Нет, я пришел попросить разрешения поговорить с Сильвией о мистере Гамильтоне, — официально отчитывается Леон. Мистер Вайз удовлетворенно улыбается и оставляет их вдвоем в своем кабинете. — Для протокола, — говорит Сильвия, кивая на разложенные перед Раймондом листы, — я не буду с тобой спать. — Хорошо, — легко соглашается страж. — Я скучал, кстати. — Какая новость! — И меня повысили. Сильвия постукивает пальцами по столу, но любопытство сильнее обиды, уже потускневшей от времени. — В чем выражается это повышение? — интересуется она после паузы. — Я занимаюсь делом Гамильтона, и у меня двое подчиненных, — улыбается Леон, и Сильвия не знает, что именно было ответом. — Сколько у тебя времени? — спрашивает она. — На тебя? — уточняет страж. — Сорок минут. — Не смей пихать в меня свои пальцы, — предупреждает она, но Раймонд уже целует ее властно и крепко, и опрокидывает спиной на заваленный бумагами стол Филиппа Вайза. Слишком короткую юбку Сильвии он задирает одним уверенным движением и коротко присвистывает, когда его рука натыкается на кружевные трусики. — Тебе нравится? — улыбается Сильвия ему в губы и откидывает голову, когда он покрывает поцелуями ее лицо и шею. Его жадные пальцы ласкают ее через тонкую ткань белья. Сильвия вздрагивает, обхватывает его ногами, пытаясь прижаться теснее, ближе, но Леон удерживает ее легко и крепко, а его пальцы движутся все быстрее и жестче, но так и не касаются кожи. Сильвия стонет, дергается под ним, зарывается пальцами в его короткие волосы и всхлипывает от удовольствия. — Раздень меня уже… — слабо просит она и срывается на крик, кончая. Леон помогает ей слезть со стола и придерживает за плечи, не давая упасть. Сильвия цепляется за лацканы его длинного кожаного плаща и зарывается лицом в шею, пытаясь запомнить его горьковатый, всегда чужой запах. — Время вышло, — мягко говорит страж, отстраняя ее. — Сколько у тебя времени? — спрашивает Сильвия только потому, что ее пугает гнетущая тишина кабинета отца. — Только суточные, — Раймонд улыбается и целует ее в уголок губ, легко и нежно, и Сильвия закрывает глаза, чтобы не пытаться его удержать. Через двое суток она встречает в маленькой кофейне в центре Нью-Гринвича парня, неудержимо похожего на Брайана Саласа. Сильвия хорошо знает, что это не он. Не только потому, что у Саласа никогда не было столько времени, чтобы позволить себе обедать в Нью-Гринвиче. Просто Брайан Салас был застрелен при повторной попытке ограбления банка «Вайз. Время в кредит» стражем времени Раймондом Леоном почти двадцать лет назад. В этот же день Сильвия взламывает базу данных стражей времени. В этот же день на пороге особняка Вайзов снова появляется Раймонд Леон. — Я видела его, — говорит ему Сильвия. — Я обещал научить тебя стрелять, — уголками губ улыбается Леон. «Кого ты видела?» — спрашивает он глазами. — Саласа-младшего. Потом он учит ее стрелять на пустынном заднем дворе особняка Вайзов. — Целься внимательнее, ты стреляешь в неподвижную мишень, тебе нужно просто попасть. — У него время Генри Гамильтона, да? Выстрел. — Плохо. Ты очень проницательна. Не напрягайся так, пистолет никуда не денется из твоих рук. — Ты выдворишь его обратно, когда поймаешь? Выстрел. — Уже лучше. Да. Таковы правила. — Как думаешь, он может запасть на меня? Выстрел. — Хорошо. Не связывайся с ним — он отчаянный. И он будет делать глупости. — Ты ревнуешь, да? Сильвия поворачивается и прижимает пистолет к груди Раймонда на уровне сердца. Она знает, что он никогда не снимает бронежилет. Леон мягко отводит дуло пистолета в сторону. — Тренироваться легко, но стрелять в кого-то — гораздо сложнее. Потому что по ту сторону пистолета может стоять кто-то, кого ты знаешь. Сможешь ты тогда выстрелить? Сильвия молчит несколько секунд, а потом возвращает стражу пистолет, рукоятью вперед. — Смогу, — отвечает она. На следующий день Филипп Вайз приглашает на закрытую вечеринку парня, которого, Сильвия уже знает, зовут Уилл Салас. Салас-младший настолько похож на отца, что это даже удивительно — то, что Филипп его не узнает. Впрочем, Филипп не тратил месяцы на слежку за Брайаном Саласом в общемировых сетях. Филипп Вайз предпочитает вообще не замечать людей. — Потанцуешь со мной? — спрашивает Сильвия Уилла. Он не умеет танцевать, зато его рука лежит на ее талии действительно нежно. От Саласа сильно пахнет дорогим парфюмом (месяца два за маленький флакончик), но под этим запахом легко разобрать запах гари и металла — запах гетто. — Ты ведь не отсюда? — полувопросительно-полуутвердительно говорит Сильвия. — Ты не родился здесь. Ты бегаешь. Уилл Салас неопределенно пожимает плечом. — Бедные умирают, а богатые не живут. Какой смысл жить вечно, если за эту жизнь ты не сделаешь ничего рискованного? Вообще ничего. Ты хотел бы попробовать рискнуть? Он улыбается, и Сильвия думает: «Почему бы и нет?» Почему бы, черт возьми, и нет, когда этот Уилл Салас так улыбается, когда у него такие мягкие руки и он из гетто? Когда Салас берет ее за руку и бежит к выходу, Сильвия бежит за ним. Потом они купаются в море, к которому выходит веранда особняка. Уилл неплохо плавает, но Сильвия — лучше. — Кто ты? Откуда ты? Почему у тебя столько времени? На самом деле Сильвия знает, кто, откуда и почему, и Салас не отвечает, но эта негласная игра доставляет удовольствие им обоим. Уилл ест глазами полуобнаженное тело Сильвии, и она опять думает «а почему бы и нет?» — и эти мысли доставляют почти физическую боль. Она уже не помнит предупреждение Раймонда Леона, но помнит его горячие злые руки. Когда они возвращаются, вечеринка в самом разгаре. Сильвия поправляет мокрые волосы и очаровательно улыбается отцу. И с секундным опозданием, по взгляду Филиппа, по его напряженно сжатым губам и рефлекторному движению пальцев, понимает, что он узнал Уилла Саласа. А потом в особняк врываются стражи времени. И события закручиваются тугой воронкой. — Я хочу поговорить с вашим другом, — говорит Раймонд Леон, и Сильвия понимает, что все случится здесь и сейчас. И еще — что здесь и сейчас она нужна ему только для того, чтобы поймать Уилла Саласа. Пальцы Филиппа Вайза сжимаются на ее руке железными кандалами, еще немного — и останутся синяки. — Здесь полно стражей времени, — говорит Сильвия. — Если уж они нас не защитят, то кто защитит? Филипп смотрит сначала на нее, потом на Лолу, невозмутимо отпивающую шампанское, потом на стражей времени, уводящих вверх по лестнице Уилла Саласа. Потом он разжимает пальцы. И Сильвия уходит, чтобы пройти за колонну и столкнуться там с Раймондом Леоном. — Ты скучал? — спрашивает она охрипшим голосом, но страж не отвечает. Просто ловит ее в охапку и целует в губы, горячо, сладко и властно, и от мятного вкуса его губ у Сильвии кружится голова. В этом поцелуе нет ни капли благодарности, ни грамма лжи, одна только откровенная, оглушительная страсть, ослепляющая и безудержная. — Я скучал, — отвечает Леон, когда Сильвии перестает хватать воздуха. — Я все время скучаю. — У тебя не так много времени, чтобы тратить его все на тоску по мне, — фыркает Сильвия, и Раймонд забрасывает в рот жвачку, а это значит, что работа занимает его гораздо больше, чем кто бы то ни было вокруг. — Когда все закончится, ты?.. — спрашивает Сильвия, чувствуя себя очень маленькой и очень глупой — опять. — А что-то начиналось? — с усмешкой спрашивает Раймонд, и ей стоит усилий не ударить его по лицу. Когда Сильвия быстро спускается по лестнице, отстукивая каблуками злобный ритм своей обиды, ее горло захлестывает чужая сильная рука и к виску прижимается холодное дуло пистолета. Она не слышит, что кричит преследователям Уилл Салас, только чувствует, что что-то меняется — окончательно и бесповоротно.