Навстречу Тьме

      Неугомонная Леля вновь выманила сестёр на праздник в Яви. Мара осуждающе качала головой, отказывалась, однако заканчивающаяся материя для прядения и запах древесины, уже горчивший на языке приторной сладостью, не оставил ей обратного пути. Скрутив нити, она поднялась, поправила расшитый серебром венец и многозначительно приподняла бровь:       — Ну что ж, сестрицы, воля ваша. Будем веселиться.       И тут же содрогнулась от горячих объятий сестёр.       Мара шумно дышит, содрогаясь от зябкого холодка, скользящего по босым ногам. В голове ещё шумит жёсткий северный ветер, царапающий изнеженную кожу любимых дочерей Сварога. Тело, изнеженное танцами на молодой сладко пахнущей траве, покалывает от стягивающих пут. Мара морщится, и пытается распахнуть отяжелевшие веки.       Только что они веселились, танцевали, обласканные златыми лучами солнца, а сейчас в какой-то келье, скованные по лодыжкам и запястьям тонкими чёрными нитями, что прочнее любого металла. Мара поджимает босые ноги и оглядывается. Леля и Жива сидят подле неё, в беспамятстве, бледнее обычного. От губ и щёк отхлынула кровь.       Мара никогда ранее не бывала в темнице. Слышала, конечно, что есть таковая в отцовском тереме, куда провинившихся духов и слишком шаловливую нечисть отсылают, но не было туда пути дочерям Сварога. Сейчас Мара понимает, что оказалась в темнице. Холод, полумрак, тонкие цепи, сплетающие их.       Мара морщится: пытается вспомнить, что же случилось.       Танцы, веселье — непозволительная беспечность.       Слухи людские о чёрном вихре, похищающем девиц. Заливистый Лелин смех и заверения Живы, что их отец не позволит никому прикоснуться к ним. Чёрный вихрь, одним мгновением схвативший их, расцарапавший нежную кожу, распутавший косы.       Мара качает головой, и гладкие пряди волос скользят по шее змеями. Отчего-то становится труднее дышать. Как глупо было верить в собственную неприкосновенность. Злодеям неведом страх.       Во тьме впереди Маре чудится что-то могучее, сильное, переливающееся ониксовыми отблесками. Туго сглотнув, она распрямляется и высоко поднимает голову. Наследнице Рода, дочери Лады и Сварога, повелительнице зимы не под стать сидеть, ссутулившись в страхе и унижении. Грудь колышется часто, взволнованно.       — Кто ты?.. — голос словно бы чужой, чуть сиплый, и приходится откашляться, чтобы зазвякал лёд: — Покажись!       Тьма шуршит шорохом чешуек, переливается углём и ониксом, свистит по-змеиному.       — Боюс-сь, изнеженным богиням не понравится мой вид.       — Явись, ежели не трус! — цепи тоненько звенят в унисон натянутым до предела голосовым связкам.       Тьма перекатывается сухим скрежетом, и на бледный свет, льющий из малюсенького окошка под самым потолком, является чешуйчатое существо. Не то бог, не то зверь — весь покрыт чешуёю, как кольчугой, присвистывает раздвоенным языком, не идёт — скользит по земле.       — С-скипер З-змием меня клич-щ-шут.       Мара содрогается от ужаса, но не может отвести взгляд от узких обоюдоострых зрачков в змеиных глазах существа. Она не знает, кто такой Скипер Змий, но чувствует, что он — сущее зло. Он даже не часть той силы, что заперта в Нави.       Это чернота, грязная, скользкая, удушающая.       Мара дёргается, когда рука Скипер Змия с силой обхватывает её подбородок. Когти впиваются в нежные щёки. Змий широко оскаливается, обнажая ряды тонких острых зубов с длинными клыками. Большой палец небрежно касается губ, вспарывая тонкую кожу. Капли крови, божественной, чистой, горькой, срываются и растекаются кривыми пятнами на льдисто-серебристой ткани сарафана.       — Быт-ць вам вс-сем моими.       — Не бывать! — хмурится Мара, делая тщетный рывок.       Цепи, словно бы и не холодный режущий металл, а живые змеи, туже оплетают ноги и руки. Лапа змея сжимает лицо сильнее до ноющей боли в лице. Большой палец с силой надавливает на пульсирующую губу.       — А ч-ш-то ты с-сделаеш-шь?       Рот Мары раскрывается против её воли, и из кубка вливается в её горло горячая тёмная жидкость. Она отдаёт металлом, удушающей сыростью подземелью, горечью пепла сожжённых деревень. Мара вырывается, и кожа на щеках с глухим скрежетом вспарывается не ногтями — когтями, острыми и холодными, словно металл. Маре не сомкнуть губы — они словно онемели. Мара захлёбывается силой Скипер Змия, что он вливает её насильно, с жадной улыбкой.       И с каждой выпитой каплей Мара чувствует, как теряет себя. Мара не слышала, чтобы боги умирали, но думает, что смерть наступает именно так.       От кончиков пальцев ног холодное онемение забирается по всему телу выше и выше. Пока она не перестаёт чувствовать влажность подземного воздуха. Пока перед глазами не остаются лишь сверкающие тёмным золотом глаза Скипер Змия.       Её Владыки.       Морана с сёстрами в просторных белых рубахах с чёрной вышивкой, растрёпанными волосами и редкими чёрными чешуйками, покрывающими руки да ноги, являются к своему Властелину. Скипер Змий вертится кольцами, завораживающим мраком переливается в лунном сиянии его жёсткая чешуя. Извиваясь, шипит он о планах своих и раздаёт команды Моране с сёстрами. Бледными, мрачными, с губами, налитыми тёмной кровью.       Морана и сёстры в ноги кланяются чёрному злу, и хладной волной отзывается в них его сила. Его мощь.       Ночами Леля ещё грезит какими-то прошлыми временами. Жива хмурится, отчаянно пытаясь ухватиться за воспоминания Лели. И лишь Морана знает истину: Скипер Змий сам создал их, влил свою силу.       Морана, Жива и Леля несут беды на землю русскую. Для этого они были созданы.       Взмахами рукавов, лёгкими, невесомыми, Морана насылает на людей духов болезни. Тяжёлой поступью в меховых одеждах Морана приносит в Явь зиму, терзающую морозами, да смерти.