Долг Короля

      Когда она закончила свой рассказ и открыла глаза, Торин почувствовал ее взгляд. Острый, как лезвие клинка. И всевидящий. Он понял, что зрение вернулось к ней в этот самый миг. Но он не успел ничего сделать и остановить ее не успел тоже.       В голове его стучал один единственный вопрос: Зачем? Зачем он допытывался до правды? Зачем ему нужно было это знать?       Ведь все и без того было очевидно. Ее обидели люди. Ее ребенок умер. Зачем ему были нужны подробности?       Что ж – вот подробности. Доволен?       Доволен, проклятый Торин Дубощит?!       Вот вам ведьмина сказка. Вот вам вся правда ее жизни… такая правда, которая все, что бы ни сделала она в своей жизни, оправдывает. Даже если бы после она отлавливала людских мужчин и вешала их за ноги до смерти. Все на свете ей было бы прощено.       Но она лишь была жестокой. Она не давала лекарства без денег. Она не думала о чужих страданиях, но она спасала жизни. Она ведь могла не продавать лекарства. Обошлась бы приворотными зельями, да какой-нибудь непонятной полынь-травой… нет, она продавала лекарства… она делала лекарства и продавала их.       Чтобы спасать жизни. Продавала и людям в том числе. Ей не нужны были деньги. Куда она тратила свои деньги? Не покупала она одежды, ничего…       Пробираясь через лес вслед за Аниэ, Торин не мог не обдумывать все, что она ему сказала. Так устроены все разумные существа, что даже без желания, а все равно думают.       Было что-то такое в ее правде, что коробило все его существо. То, что заставляло его сердце обливаться кровью… не боль за то, что с ней сделали – это тоже, но та боль была другой. Не тупая обреченная, застарелая, как шрамы на теле гномки, а острая, кровоточащая – свежая…       Мысли не желали облечься в слова, но сердце чувствовало то, что разум еще не мог постичь.        «Бегите прочь! Бегите, чтобы не испачкаться! Бегите, чтобы не перестать верить!»       Торин остановился как вкопанный. Он не мог сделать и шаг дальше.       Как?!       Как…       О, Махал!       Другие картинки замелькали у него перед глазами. Другие воспоминания… Он родился у Траина на десятый год их брака с матушкой… когда они уже не чаяли дождаться первенца… Дис с мужем прожили в браке не один год, прежде чем появился Фили. Дети… их посылал Махал не всем и не сразу… словно прежде нужно было пройти проверку своих чувств. Доказать, что этот брак не обречен распасться…       Но он был не гном.       И эта была не любовь.       За что?!       Как?!       Торин поднял голову к небу. На нем скапливались тяжелые грозовые тучи. Но не было ответа.        «Бегите прочь! Бегите, чтобы не испачкаться!»       – Возможность… – ветер принес это одинокое слово. Оно зашелестело в верхушках деревьев. Торин побледнел. Он понял.       В этом треклятом подвале, закованная в кандалы, она была обречена умереть. Может быть, разбив однажды голову о стену, когда бы у нее больше не было сил терпеть… Родившийся ребенок освободил ее. Ее сын спас ее ценой своей жизни.       Вот и все.       Торин почувствовал, что на него кто-то смотрит. И резко обернулся. Прямо напротив него стоял волк. Огромный серый волк с глазами разного цвета.       Волк зарычал, но с места не двинулся.        «Почему ты не договорилась с ним?       Я Ведьма – а не колдунья»…       А ты, Торин Дубощит?       Естественно, при нем не было ни клинка, ни лука со стрелами. Уходя гулять каждый день, он непременно брал все это с собой, но сейчас он ведь не гулять пошел – а побежал вслед за Аниэ.       Но хорошо, что волк здесь, значит он не там, где она.       – Ты убьешь меня? – спросил он тихо.       Нет, он не испугался. Хотя он больше не хотел умирать. Он хотел жить. Любить хотел, в конце концов. Хотел помочь Аниэ забыть весь ужас ее прошлой жизни.       Волк зарычал громче.       – А теперь послушай меня ты. Уходи. Просто иди прочь! Я не трогал тебя, и ты меня оставь! Я не пришел рушить твою жизнь или убивать твоих детей! Так и ты оставь меня в покое! Иди прочь! Иди! Прочь! – последнее Торин закричал.       Выплескивая этим криком все свое отчаяние. Всю пережитую за Аниэ боль. Все неверие – что на мгновение все же поразило его.       Он закрыл глаза и опустился на колени.       – Прочь,– прошептал он обессилено.       Он не знал, как долго простоял так. Он не помнил, что чувствовал и думал все это время. Может быть, молился. Может быть, просто плакал душой за все, что случилось с Аниэ.       Может, все это вместе.       Но он почувствовал, как тяжелые дождевые капли скользят по его лицу. И когда он открыл глаза, волка не было.       А он был жив.       Торин посмотрел по сторонам, пытаясь понять, где находится и куда ему идти. Дождь все усиливался, и даже плотные ветви над его головой уже не задерживали потоков воды, словно сами небеса разверзлись.       – Аниэ! – позвал Торин, но шум дождя унес его голос. – Пожалуйста… – прошептал он, неизвестно к кому обращаясь, как вдруг он увидел справа от себя ствол со срезанной корой – он случайно ее срезал, когда гулял здесь и, чтобы не растерять последние навыки, упражнялся во владении клинком.       По крайней мере, он теперь знал, где находится сам. И сам не зная почему, он пошел к водопаду. Это было недалеко. Вряд ли Аниэ могла быть там, но она могла забрести туда, не зная, куда идет.       Аниэ могла быть где угодно. И ее нужно было найти срочно.       Он увидел ее еще издали – ее светло-голубое платье отчетливо виднелось на фоне зелени леса. Теперь грязно-серое.       Она лежала на животе и в первую секунду, Торин даже испугался, что она мертва. Под головой ее скопилось уже целая лужа воды, и ей было бы нечем дышать. Но, когда он подбежал к ней ближе, то увидел, что ее голова повернута. И она слабо дышит.       Он подхватил ее на руки. И ему показалось, что она совсем ничего не весит. Слабая и хрупкая. Всю свою жизнь она пыталась жить по-другому. Своей жестокостью, выпячиванием шрама и наоборот сокрытием своей настоящей красоты, она пыталась отогнать от себя всех. Не дать никому возможности приблизиться к ней и сделать ей больно.       Нет, она не Ведьма… Она ведь сама выдумала себе это имя… сама заставила людей так себя называть… Почему-то Торин сейчас подумал, что именно так и было.       Он быстро вернулся к домику Кили. Тауриэль не было. Она ушла на охоту. Дождь застал ее врасплох и она, наверное, пережидает его, где-нибудь спрятавшись.       К счастью печь была растоплена, а значит, вода была нагрета. Торин подбросил еще дров в топку. И закрыл все заслонки, позволяя теплу не уходить на улицу (как это было раньше, потому что кому нужен жар летом), а скапливаться в доме. Он закрыл и окно.       Дождь принес с собой порывы ледяного ветра. Словно разом наступила зима, минуя осень.       – Аниэ? – позвал он гномку, наклоняясь к ней, лежащей на кровати. Но она не приходила в себя.       Что за цветы росли на той поляне? Что они сделали с ней?       Торин быстро достал лохань для мытья и налил в нее воды до половины. На долю мгновения он застыл в нерешительности перед Аниэ, но делать ему было нечего: платье ее было насквозь мокрое и грязное. Ей нельзя было оставаться в нем. Тауриэль рядом не было, чтобы можно было перепоручить заботу об Аниэ ей – уважая чувства гномки.       Поэтому, придется забыть о ее просьбе не ухаживать за ней, в виду того, что он мужчина, а она женщина.       Ему с трудом удалось стянуть с нее мокрую, прилипшую к телу грязную одежду. Он даже, кажется, что-то порвал в этом платье. Но это его волновало в самую последнюю очередь. Он усадил Аниэ в лохань с водой и накрыл ее большим полотенцем. Тут уж скорее, чтобы не смущать самого себя. Правда ему все равно пришлось смотреть на нее, когда он смывал с ее груди засохшую кровь – почти все порезы уже затянулись, только один самый глубокий все никак не хотел заживать, а после ее бега и очевидно падения, он снова начал кровить.       Но теперь крови больше не было. Даже странно. Торин нахмурился, на него глядя. Глубокий порез от звериного когтя, он и сейчас выглядел глубоким. Торин смыл сейчас не только кровь, но и все лекарство, что было на нем прежде. Но новая кровь не выступила совсем.       Торин вернул на место полотенце и снял повязку и с половины лица Аниэ. Смыв лекарство, он вдруг увидел, что под ним было всего лишь ее лицо. Порезы были бледно-розовые – почти зажившие. И даже от старого шрама осталась лишь тонкая бледная нить.       Она все же согласилась на это.       Но об этом можно было подумать после.       Он потряс Аниэ за плечо, даже аккуратно похлопал рукой по щеке. Но она не приходила в себя.       Тогда он решился на какой-то отчаянный и совершенно, как он думал, бессмысленный шаг – он поцеловал ее.       И неожиданно это сработало. Она резко распахнула глаза.       – Что с тобой случилось? – спросил Торин, отстраняясь и выдыхая с облегчением. Он запнулся за табуретку и сел на нее.       Аниэ смотрела по сторонам напуганным и загнанным зверем. Она прижала к груди полотенце и тяжело дышала. Ей было трудно дышать.       – Начался дождь и ты промокла. Тауриэль нет, и мне _пришлось_ тебя раздеть. Что за цветы на той поляне? Что они сделали с тобой?       Осознанность не сразу вернулась ее взгляду. Не сразу успокоилось ее дыхание. И она надрывно рассмеялась.       – Аниэ! Прошу тебя!       – Просить вы можете что угодно, но мы ведь даже не в Эреборе, чтобы я вас слушалась! Вам никто не разрешал меня целовать. Раздели, помыли – и радуйтесь.       Она убрала с груди полотенце, в задумчивости глядя на шрамы. Теперь – от горячей воды они начинали неприятно саднить. Ее, кажется, совсем не смущало присутствие Торина.       Торин увидел, как порез медленно заполняется кровью…       – Это трава… эти цветы замедляют кровь,– пробормотал он,– только я не понимаю… я часто был на этой поляне… мне ни разу не было плохо.       – А вам и до того не было плохо, чтобы было после,– проговорила Аниэ со злостью. И вдруг она почувствовала, что повязки на ее лице больше не было. Она провела по нему рукой. И отчетливо вздрогнула.       – Ты все же согласилась, чтобы Тауриэль залечила твой старый шрам,– проговорил Торин. Раз уж Аниэ сама его не стеснялась, то и он решил, что не будет ни отворачиваться, ни вообще уходить, даже не смотря на то, что ей уже стало лучше.       Правда, созерцание ее обнаженной груди наталкивало его на такие мысли, которые он бы хотел не думать. По крайней мере, сейчас. Поэтому он старался смотреть на ее лицо.       Но Аниэ бы предпочла, чтобы он смотрел хоть на грудь ее, хоть куда угодно, лишь бы _не_ на лицо.       Согласия в этом вопросе им, очевидно, было не достичь.       – Может, вы дадите мне одеться! – прошипела Аниэ со злостью. Она не хотела, чтобы Торин видел ее лицо без старого шрама. Не хотела, чтобы он знал, что она согласилась с Тауриэль из-за него…       Вот же треклятый дождь! И треклятые цветы, будь они сто зим не ладны! Стоило ей услышать их запах, как воспоминания нахлынули на нее таким огромным потоком, что их нельзя было сдержать.       Есть странное свойство разума – мы тем ярче вспоминаем что-то, чем больше вокруг этого запахов и мелодий. Ведьма лишь однажды слышала запах этих удивительно редких цветов, что даже эльфийка не знала, что они лечат.       Они росли у той ямы, куда он выбросил ее тело. Она вдыхала их осенний сухоцвет… и только тем осталась жива.       Одно дело вспомнить, что было лишь на словах, но запах воскресил в ней не только душевную боль, но и боль физическую. Ей словно заново вспороли живот. И от этой боли она потеряла сознание.       Но говорить об этом Торину она не собиралась.       – Ты не одеться хочешь, а лицо свое спрятать.       Торин не двинулся с места.       Аниэ сверкнула на него глазами, в которых плескалось настоящее пламя. Секунда, и пламя вырвется на свободу и сожжет здесь все дотла.       Но Торин не двинулся с места.       – У тебя волосы в грязи… давай, я смою.       Он все же поднялся на ноги и теперь возвышался над ней. Она чувствовала себя маленькой. Она чувствовала себя так, словно была поймана в ловушку, из которой не было выхода.       Очень медленно она подняла полотенце, все же закрывая свою грудь.       – Меня пока еще не разбил паралич, которым вы пугаете своих детей! Я в состоянии сама вымыть себе голову!       Не сразу до Торина дошло, о чем она говорит. Ах да, старая страшилка, чтобы дети вели себя хорошо.       И… верили в Махала.       Она не верила. Но паралич ее не разбил.       Торин даже усмехнулся. Он видел, что она совершенно пришла в себя после того, что по его вине была вынуждена заново пережить. Раз огрызается и снова намекает ему на его бога – значит, уже точно в порядке.       А то, что она прозрела, наталкивало его на совсем уж ненужные мысли, что не зря он это все начал. А может быть, и правда не зря. Чтобы пережить боль ей нужно поделиться. Ее нужно _пере_жить.       – А вообще, ваше величество, – она поднялась во весь рост. Ей до безумия хотелось оставить полотенце лежать в воде, чтобы этот высокомерный гном, наконец-таки понял уже, что нужно было сразу уходить, как она очнулась. Но она все же придержала его на груди,– Вам бы тоже не мешало привести себя в порядок. Вы как бы тоже мокрый как мышь и грязный!       Перепуганный за жизнь Аниэ, Торин даже не удосужился стянуть с себя сапоги, и теперь весь пол этой комнаты был в комьях мокрой грязи, глины и воды. С некоторым удивлением, Торин понял, что он действительно промок до нитки. Но в доме теперь было тепло. Даже жарко. И он почти уже обсох. Если бы снял верхнюю одежду – давно бы высох.       – Но если вам так уж хочется смотреть… – она сделала движение, чтобы убрать полотенце и тут Торин уже не выдержал. Резко отвернулся от нее. А потом и вовсе вышел прочь.