Окно в прошлое

Над бескрайней, сколько хватало глаз, степью, стояла благородная ночь. Было полнолуние, на небе не было ни единого облачка, и поэтому лишь луна в окружении тысячи звёзд, которые были так отчётливо видны в этих местах, особенно сейчас, изливала свой чистый, прозрачный свет на землю. Внутри палатки, сделанной из основы в виде деревянных палок, обтянутых звериной кожей, было очень уютно. Костёр, в котором на догорающих дровах лениво плясали малёхонькие язычки огня, бросал слабый свет на пол и стены жилища. Повернувшись спиной к костерку и смотря из входного отверстия палатки на свои родные, столь любимые и близкие сердцу края, мирно спящие под заботливым покровом ночи и взглядом луны и звёзд, словно хранящих их от всякого зла, сидел юноша лет четырнадцати. У него были красивые, блестящие, ухоженные, довольно коротко подстриженные волосы светло–коричневого цвета, и смуглая кожа (как и у всех людей, что обитали в его краях). На лоб пареньку ложилась короткая, даже не доходящая до бровей чёлка, состоящая из прядей разного размера. Впрочем, прядки во всей его прическе были немножко неодинаковыми, чем создавали её пышность и даже некоторую милую лохматость. Длины его волосяного покрова по бокам головы едва хватало на то, чтобы прикрыть самые кончики ушей, а длина шевелюры сзади заканчивалась где–то на уровне плеч. У юноши были очень проницательные, тёплые, какого–то даже медового цвета глаза. Его взгляд был очень добрым и нежным, будучи направленным в сторону бесконечных равнин, холмов и гор, виднеющихся вдали, до самого горизонта. До рассвета оставались считанные часы, но даже без этого ночь была очень светлая. Было видно контур каждой травинки, каждого камушка, посеребрённый светом луны. На левой руке паренька красовался браслет, сплетённый им собственноручно из сухой травы. На этом браслетике было закреплено 4 ярких разноцветных пёрышка синего, жёлтого, красного и фиолетового цветов, по одному прилегало к каждой из сторон руки. Юноша считал эту штучку своим амулетом, талисманом, который всегда сохранит его от всяких бед, и с ним паренёк всегда чувствовал себя уверенно. Вот и сейчас парнишка поднял левую руку и нежно посмотрел на браслет с доброй улыбкой. Он словно наполнялся какой-то жизненной энергией от этого амулета, который просто от нечего делать, ради баловства, сплёл когда-то в очень раннем детстве. И впрямь, юноша чувствовал, как какая-то теплота разливается по его телу и что-то очень теплое и приятное плещется внутри, да так щекочет, что очень хочется рассмеяться. Но паренёк лишь тихонько хихикнул, зажмурившись, словно от яркого света. Вообще этот юноша безмерно любил жизнь и радовался каждым мелочам. К тому же сейчас у него был один маленький повод для одной большой радости. Именно поэтому парнишка никак не мог заснуть на протяжении всей ночи, и эти последние часы перед рассветом давались ему сейчас с особым трудом. Сидел юноша как на иголках, и никак не мог унять тревожного чувства в животе. Чтобы хоть как-то усмирить своё волнение, он тихонько подполз к своему брату, и тихо, чтобы не разбудить родителей, потряс его за плечо. - Ука-Ука, - позвал паренёк. Его младший братишка заворочался и что–то недовольно и бессвязно промычал. - Ука-Ука, - продолжал тормошить его юноша, повторно позвав своего братика по имени. – Я же прекрасно знаю, что ты не спишь, - продолжал он с озорной, но всё же всё равно очень доброй и нежной улыбкой. - Но я пытаюсь заснуть, - пробубнил в ответ Ука-Ука, даже не соизволив повернуть головы в сторону родного брата. - Да ладно, как ты можешь спать? - подначивал его парень, тем временем уютно пристроившись возле него на полу, сев, скрестив ноги, – Надеюсь, ты не забыл, какой сегодня день? Только представь себе! Уже сегодня! Казалось, совсем недавно мы с тобой были несмышлёными детьми… - А мы и так дети, - фыркнул его братишка в ответ, и добавил: - Только мозгов в тебе–то никак не прибавится. Как ты был сентиментальным сопливым дурачком, подпрыгивающим и визжащим от радости как девчонка от каждого дурацкого цветочка, так им и остался. - Вообще–то сегодня мы с тобой перестанем быть детьми и станем настоящими мужчинами, - продолжал парнишка с улыбкой, мечтательно смотря в потолок. Грубость родного братика не могла испортить ему настроения, поэтому юноша её просто проигнорировал. - Никак не могу поверить, что ритуал уже сегодня… Интересно, какое задание нам с тобой поручат? - продолжал парень, нежно и любяще посмотрев на брата, который лежал на левом боку, будучи повёрнутым к нему спиной и накрывшись тёплым мягким одеялом из оленьей шкуры. - Мне всё равно, лишь бы меня не отправили собирать вместе с тобой дурацкие травы и цветочки, ведь тогда меня попросту стошнит, - пробурчал в ответ его столь нелюбезный в этот час, впрочем, как и в любой другой, братишка. - Да ладно тебе, хоть в этот день перестань ворчать, - по – доброму усмехнулся паренёк и нежно потрепал своего младшего братика рукой по волосам. - Не трогай мои волосы!!! - проверещал Ука-Ука, весь сжавшись ещё сильнее в клубочек и крепко вцепившись в свою шевелюру руками, тем самым закрыв голову и защитив её от нежелательных прикосновений старшего брата. Волосы Ука-Ука были такие же чуток взлохмаченные, и такого же коричневого цвета, но уже более тёмные, нежели волосяной покров на голове его братишки. Чёлка у этого юноши была несколько длиннее, чем у его старшего братика, шевелюра по бокам головы закрывала уши чуть ли не на половину, а волосам сзади совсем чуть–чуть не доставало длины, чтобы лечь ему на лопатки. При этом кончики его причёски были даже темнее, нежели основной цвет волос парня. Стоит сказать, что и глаза парнишки были такого же, казалось бы, жёлтого цвета, как и глаза его брата, но если у его старшего братишки очи были цвета очень тёплого, медового, то у Ука–Ука те были очень едкого, лимонного, кислотного цвета. Вот, казалось бы, братья, с почти одинаковой внешностью. Два по родству очень близких друг другу человека, даже по цвету волос и глаз очень схожих. Но на самом деле, если присмотреться, личности эти были различны и по характеру, и даже по оттенку цвета шевелюры и очей. Старший братик сидел возле своего юного брата. Молча. Ему было очень грустно. Когда Ука–Ука так себя вёл, пареньку хотелось плакать. Он же безумно любил своего братишку. «Почему иногда он не может быть хоть немного повежливее?», - подумал юноша, чувствуя, как у него закололо в носу. Но парень быстро взял себя в руки, дав себе установку ни за что не заплакать сейчас. Старший братик послушно убрал свои тонкие, гибкие руки, в движении так похожие на ветви ивы на ветру, от младшего. - Ладно, - вздохнул он. – Заснуть я всё равно не смогу… Юноша знал, что Ука–Ука, наверняка, совсем не интересуется тем, как там у него идут дела, но где–то в глубине души паренёк верил, что его брат на самом деле очень его любит, просто… Не умеет показывать свою любовь. И ему, конечно же, всегда очень интересно его слушать. Просто Ука–Ука этого не показывает… - Я пойду, наверное, к Редманду, - вымолвил паренёк, после этого тут же замолчав и с интересом уставившись в затылок своего младшего братишки, не моргая и выжидая его реакции. В последующие несколько мучительно долгих секунд можно было расслышать только уютный треск уже почти догорающих в костре дров и жалобный свист ветра, гуляющего по степи, снаружи палатки, которые так контрастировали друг с другом. - Как будто мне до этого есть какое–то дело, - недовольно буркнул Ука–Ука спустя некоторое время молчаливой паузы. Его старший братик печально вздохнул. Нет, его юный брат ничуть не менялся, и даже не собирался делать этого. Сколько ещё он может разбивать его сердце? У юноши сердце было очень большим и добрым, он любил буквально всё и вся вокруг. Каждую травинку, каждую пичужку он готов был прижать к своей тёплой груди и приласкать. Не говоря уже о своём родном крае, брате и родителях. Эти вещи парень любил больше всех остальных. И постоянная грубость со стороны Ука–Ука разбивала сердце парнишки вдребезги… Всегда было так больно. Казалось, эти самые осколки его большого и любящего сердечка как раз и врезаются ему в нос, глаза и уши, покалывая и пощипывая, буквально выжимая слёзы. Разумеется, юноша никогда не злился на своего братишку, и вскоре даже забывал его грубость. Но вскоре всё возобновлялось, так как Ука–Ука был постоянно всем недоволен. Он не выносил красоты, а братика и вообще терпеть не мог, называя его чересчур эмоциональным и сентиментальным, какими бывают только девчонки. И тем более Ука–Ука не переносил всех этих ласк и телячьих нежностей, которые его старший брат постоянно пытался ему навязать. На сердце парня оставалось всё больше и больше ноющих шрамов, но оно не переставало быть таким тёплым и любящим. Вскоре парнишка снова вздохнул, но уже громче и длительнее, и поднялся с пола. Некоторое время юноша просто стоял, осматривая родной дом, спящих отца и мать, и различные предметы утвари вроде кувшинов и крынок с водой или молоком. Также в одном из углов палатки можно было различить охотничьи трофеи отца ребят, такие как оленьи рога, шкуры или зубы и когти зверей. Из звериных шкур мама двух братьев делала тёплые одеяла, ковры или украшения на стену, а также шила одежду, а из зубов и когтей животных получались прекрасные ожерелья, амулеты и всякие прочие интересные побрякушки. Парень не смог не расплыться в улыбке, когда вспомнил, как они в детстве с его младшим братишкой любили играть с коровьими, оленьими или бараньими рогами, бодаться ими. Мысль об Ука–Ука и уж тем более взгляд на него снова безумно расстроили юношу, и тот просто молча, угрюмо повесив голову, поплёлся к выходу. Но тут он услышал, как его младший братик окликнул его по имени. - Аку–Аку… Парень тотчас остановился и поднял голову, шокировано уставившись куда–то перед собой. Его сердце на секунду замерло, а потом забилось ещё быстрее и слаще чем до этого. Вниз по животу у юноши, от груди, поползло какое–то тепло и остановилось внизу в виде крутящего волнения. Аку–Аку гадал, что же скажет ему его младший брат, Ука–Ука. Может, он хочет извиниться? Наконец–то он изменился! Но после следующей фразы юноша понял, что его сердце не только разбито, а ещё и растоптано. - … Перед тем, как уйти, потуши костёр. Теперь он знал, каково это, когда сердечко отрывается и падает куда–то вниз, в бездонную пропасть. Теперь Аку–Аку понимал, причём прекрасно, что это такое, когда кровь в жилах становится ледяной и по всему телу проходит холодный поток. Теперь этот парнишка мог рассказать кому угодно, что чувствуешь, когда твои вены замерзают, и ты не можешь сделать ни шага. Он с детства ещё знал, что ощущаешь, имея такое доброе и любящее сердце, и имея такого эгоистичного и циничного братишку. - Х… Хорошо, Ука–Ука, - прошептал тот, едва не плача. – Я всё сделаю. А про себя юноша подумал: «Почему он не может понять, что делает мне больно? Почему мой младший братик не может просто хотя бы извиниться? Он просто не понимает, или понимает, но… Ему всё равно? Или же Ука-Ука делает это нарочно?» Паренёк, конечно, уже привык… Он мог просто игнорировать. В отношении с братом Аку–Аку давно потерял чувства. Но… Ему так хотелось, чтобы его братишка стал хоть чуточку лучше. Юноша подошёл к глиняному сосуду с землёй, поднял его и аккуратно засыпал ещё теплящиеся угольки в костерке. Когда огню перекрыли доступ кислорода холодной землёй, огонёк потух, и парень поставил сосуд обратно на землю, недалеко от костра. Перед тем как уйти, Аку–Аку ещё раз оглянулся, быстро окинул взглядом свой дом и, печально вздохнув, вышел из палатки.