Доверие

Убитой было не больше двадцати пяти лет. Она лежала возле окна, раскинув в стороны руки, на лице отпечатались удивление и страх. Штольман поднялся на ноги и поднёс к стоящей на столике лампе зажатую в пальцах пулю. — Револьверная… — протянул следователь и вздохнул. — Плохо. Такая модель у каждого есть. Вот у вас, Антон Андреич, есть револьвер? Антон поднял на него глаза. В них чётко читался ужас. — Я? Вы что, Яков Платоныч? Я знал Наташу, я бы никогда… — Да я вас не подозреваю, успокойтесь. Коробейников наконец пересилил себя и подошёл к телу. Яков внимательно смотрел на него. — Её зовут… Звали… Наталия Ивановна Григорьева. Замужем. Была… Штольман подошёл к окну, открыл его и выглянул на улицу. Дул ледяной ветер, было почти семь часов утра, по этому весь гостиничный двор тонул во мраке. Снег. На душе у полицейского скребли кошки. Несколько дней назад он возьми и ляпни глупость Анне Викторовне… «Вы чудовище». Надо постараться ещё так больно обидеть. Он впомнил её разочарованные глаза, её напряжённую позу… Штольман просто пытался уберечь Анну от связи с самим собой, но в этот раз видимо перестарался. Коробейников буквально трясся, глядя на умершую. — Мы были знакомы… Даже друзьями были. В гимназии с Павлом учились, да с Глазовым… — Кто такие? — Штольман вернулся к реальности и подошёл к столу. На нём вперемешку лежали разные бумаги, но не было похоже, что кто-то искал что-либо. Убийство произошло не из-за документов, видимо. — Так Павел это муж Наташи… Они познакомились на чьём-то приёме, уж не припомню, кто устраивал. А Глазов был нашим общим другом. Антон Андреич отвернулся от трупа и принялся разглядывать стену. — Поручик который? — Да. — Ясно. Вы за доктором Милцом послали? — Так точно. — Что-то нет его долго, — проворчал Штольман, опять садясь на корточки около тела. — Нам самим, что ли, выяснять время смерти… Антон хмыкнул и посмотрел на Якова. Тот промолчал.

***

Анна Викторовна лежала на кровати, сложив руки на груди, и смотрела на трещинку на потолке. «Если маменька заметит эту досадную неприятность… Заставит кого-нибудь её закрасить, пускай даже и отца. Она может.» Анна Викторовна пыталась заснуть уже второй час, упорядковать мысли, чтобы они не путались, порождая в голове хаос, но всё, что ей оставалось — лишь смотреть поочерёдно то на трещинку, то в окно. «Как я вообще её разглядела? Не видно же ничего.» За окном медленно начал идти снег. Понемногу светлело, прояснялись деревья растущие через двор, кусок стены и небо, затянутое тучами. Наступало утро. Анна всё думала о словах Штольмана. Ну неспроста же он так сказал… Значит, действительно считает её чудовищем?.. Надо бы заснуть. Нечего утром заспаной перед маменькой ходить. Анна вздохнула, закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Неожиданный толчок в солнечное сплетение заставил её вскинуться, замереть, оперевшись на руки, широко раскрытыми глазами медленно осмотреть комнату. Девушка в спальной рубашке с накинутым на плечи мужским сюртуком стояла возле стола, опираясь на него рукой. На её груди в районе сердца расплылось кровавое пятно. В глазах девушки читались боль и отчаяние. — К-кто вы? Как вас зовут? — Наталия. — прошелестела умершая, её фигурка зашаталась — если бы Анна имела дело с живым человеком, ей бы показалось, что девушке нездоровится. — Кто вас убил? Довольно бессмысленный вопрос, кстати, потому как духи никогда не отвечали на него. — Не Павлуша, — донеслось до Анны. — Он не убивал. Он не убивал, скажи ему! Павлуша не убивал! Голос Наталии, истерический, пронзительный, впивался в мозг Мироновой будто клин в землю, и почему-то ещё вызывал ассоциацию с гвоздём, который вколачивают в крышку гроба. — Подождите… — Анна закрыла уши руками в наивной попытке загулшить звук. — Наталия… Кто такой Павлуша? — Не убивал! — ещё громче взвыл дух. Шум становился всё более невыносимым, Анна Викторовна закричала, вжимаясь плечами в подоконник над кроватью. Внезапно дух девушки оказался рядом с ней, лицом к лицу. Миронова заставила себя открыть глаза. — Доверяй любимым… — прошептала Наталия, из её пустых глаз неожиданно потекли слёзы. — Доверяй. Анна не выдержала и заплакала.

***

— Пропустите меня! Пропустите меня немедленно, я сейчас вашу контору фараонскую разнесу к чертям! — Не выражайтесь в управлении! — Это что ещё за крики? — Антон Андреевич обернулся к двери в полном непонимании. Штольман начал было идти на звук, как вдруг дверь резко распахнулась и в кабинет влетел мужчина достаточно потрёпанного вида, явно «под мухой», с блуждающимм бешеными глазами. Его светлая шевелюра растрепалась во все бока, рубашка выбилась из-под брюк и висела неровными кусками. Коробейников отшатнулся к стене и мелко перекрестился. — Любезный, — нахмурился Яков Платоныч, с некоторым раздражением глядя на мужчину. — Вы что тут устраиваете? — Заткнись, ф-фараон, — процедил сквозь зубы тот, с ненавистью оглядывая следователя с ног до головы. — Кто убил мою жену? В кабинете появился Ульяшин, прижимающий к голове руку. — Яков Платонович… Двое городовых скрутили нарушителя с намерением вытолкать его из кабинета. Тот со всей силы заколотил ногами и руками и достал конечностью до Штольмана. — Да прекратите устраивать здесь непонятно что, успокойтесь! — Яков благоразумно зашёл за стол. — П-паша? — абсолютно потерянным голосом произнёс Коробейников. — Григорьев, это ты что ли? Глаза мужчины затравленно забегали, затем нашли взгляд Антона и остановились. — Антон… Коробейников, — он некрасиво и отчаянно выругался. — Антоша! Пустите, твари, старого друга встретил! В голосе Григорьева звенело отчаяние. Штольман наблюдал за разворачивавшейся драмой с ноткой любопытства, но молчал. — Коробейников, я не убивал… Я клянусь, ты же знал меня, знал Наташу, ты любил её — я знаю, скажи им что я не виновен! Скажи, Антоша! — Павел зарыдал в голос и обмяк в руках растерявшихся городовых. Штольман махнул им рукой на выход. Григорьев упал на колени, воя что-то нечленораздельное, городовые вышли. Коробейников смотрел на старого друга с бесконечным сочувствием. Он подошёл к нему и помог подняться, усадил Павла на стул и налил ему воды. Мужчина выпил весь стакан, утёр рукой глаза и сел ровнее. Он всё ещё мелко всхлипывал, но заметно успокаивался. — Господин Григорьев, вас задержали не по подозрению в убийстве, — наконец произнёс Яков. — А за неприличное поведение в общественном месте. Вы носились по улице, кричали и всё это в нетрезвом состоянии. — Кто сотворил это с моей женой? — прохрипел Григорьев, не поднимая головы. Коробейников скривился. — Мы не знаем. Надеемся, вы сможете нам помочь. У Штольмана, в общем-то привычного к таким драмам, отчего-то абсолютно испортилось настроение. Разболелось плечо, заныла старая рана, почему-то вспомнились опять глаза Анны Викторовны. Он мотнул головой, отгоняя наваждение и сосредоточился на муже убитой. Антон Андреевич пробормотал что-то и вышел. Яков проводил его взглядом, но останавливать не стал. — Где вы были сегодня ночью, господин Григорьев? Допрашиваемый замотал головой. — Пил. Где уже не припомню. Везде по городу… — Вы вечером ссорились со своей женой? Они встретились взглядами и Штольман понял — Павел не убивал, и осознав это, Яков поскорее отвернулся, делая вид, что роется в бумагах, лишь бы не видеть всепоглощающей боли во взгляде мужчины. — Да, мы вчера поссорились. Сейчас-то понимаю, что глупость какая-то, но вечером всё казалось серьёзнее… Она просила меня скорее съехать с комнаты, снять дом или комнату где угодно, только не в гостинице. Не знаю уж, что её так напугало… — Не знаете или не помните? Павел пожал плечами. Штольман подумал, что не знает как его по-батюшки. — Ваше полное имя. — Следователь уселся за стол и взял ручку. — Павел Игнатович Григорьев. — Вы знакомы с Глазовым Валерием Михайловичем? Григорьев удивлённо поднял глаза. — Так точно. Мы учились в одной гимназии, кстати, вместе с Коробейниковым. Друзьями были. — Что же ваши пути разошлись? — Не знаю даже… У каждого своё. Я вот женился на Наташке, Глазов дело своё завёл, Антон что-то метался туда сюда… Раньше ещё собирались, вспомнить былые года, гимназию там, разное… Потом как-то перестали. Яков Платонович вздохнул. — Значит, вы с Наталией Ивановной поссорились вчера, и ушли прочь, так? — Так точно, — закивал Павел Игнатович. — Я очень вспыльчив иногда, вы уж не обессудьте… Такой я человек. Бываю резок, признаю. Но я никогда бы не поднял на неё руку, ваше высокоблагородие! Я любил Наташу! Штольман почувствовал, что ему необходимо выйти подышать свежим воздухом, пускай даже и морозным. Все эти драмы — убитые жёны поверженых мужей, бесконечное горе, слёзы и ещё черти-зна что — всё это утомляло следователя с каждым делом всё больше. Особенно сегодня. Григорьев вновь опустил голову. Плечи его подрагивали. Штольман совершенно искренне сочувствовал этому молодому, но уже испытавшему горе человеку, как сочувствовал всем участникам преступлений, коих он раследовал. Следователь никогда не показывал этого, наученый Петербургом и горьким опытом, но в глубине сердца переживал всё отчаяние вместе с людьми. — Вы свободны, господин Григорьев. Проспитесь в камере, тем более что вы задержаны. Дежурный! Павел Игнатович поднял голову и посмотрел на Якова. В его глазах плескалась мольба. — Я прошу вас, — прошептал он умоляющим тоном. — Прошу… Найдите убийцу… Появившийся в проёме Евграшин помог ему встать, опереться и буквально потащил Григорьева к выходу. Того просто не держали ноги. Яков Платонович проводил его грустным взглядом. «Обещаю.» подумал он.