Непредвиденное обстоятельство

Эмма Свон была обычной женщиной. Да, ее жизнь началась довольно необычно. Ее нашли на окраине шоссе, завернутой лишь в одно одеяло с именем «Эмма», но на этом все. Первые три года она жила в семье, которую изначально своей и считала. В семье Свонов, которые едва узнав, что у них будет ребенок, свой кровный ребенок, вернули ее в приют. Тогда она впервые испытала предательство и это было только началом. Все последующие годы она провела скитаясь по приютам и приемным семьям. Не самые ее любимые воспоминания, как и вообще все воспоминания о детстве. Едва ей стукнуло семнадцать, она, устав от этого бесконечного круга, сбежала, так и не дождавшись совершеннолетия, и жила на улицах, потихоньку воруя и угоняя тачки. Так она и познакомилась с Нилом Кэссиди, своей первой и последней любовью. Своим проклятием и одновременно благословением. Объединившись, они стали жить вместе в желтом жуке, который их и свел. Они были так молоды и беззаботны… Воровали в небольших магазинчиках, ночевали в незапертых номерах мотеля, но несмотря на это, они были счастливы. В конце концов, они захотели осесть и наугад выбрали Таллахасси, надеясь создать там свой дом. Дом, которого у них никогда не было. Вот тогда-то все и пошло под откос. Чтобы начать новую жизнь, им нужны были деньги, и Нил рассказал ей, что на одной из своих прошлых работ, где был охранником, он украл часы, дорогие ролексы, но продать их не успел. Он спрятал их в ячейке на автовокзале, но забрать сам не мог, боясь, что его узнают и тогда Эмма, наивная влюбленная дура, предложила забрать их сама. Ох, как же она была окрылена надеждами на новую жизнь и любовью! В один из вечеров Нил сказал, что нашел барыгу, которому можно было продать часы и Эмма пошла за ними. Знала бы она, чем этот вечер закончится… Успешно забрав часы, она встретилась с Нилом и отдав их ему, с прощальным поцелуем отпустила его к перекупщику, а сама осталась ждать его на парковке, любуясь отблесками ламп на стекле одного из ролексов, которые Нил оставил ей… Дура! Не прошло и получаса, как ее повязали копы. В тот момент она испытала второе в своей жизни предательство. Хотя это было куда ужаснее и болезненнее, чем быть брошенной людьми, которых она какое-то время считала родителями. Она была едва ли сознательным ребенком, когда Своны оставили ее, но в тот момент, в тот момент Эмма была уже достаточно взрослой и уже познала всю хреновость этой жизни. Она ведь любила его… Так, как только может отчаявшаяся одинокая девочка, всецело отдающая себя первой и как она думала вечной любви. Девочка, которая все еще верила в чудеса и настоящую любовь. Но после той ночи, она в чудеса верить престала, как и в любовь. По крайне мере, в ту, которая может связать мужчину и женщину. А вот в ту, которая может образоваться между женщиной и ее ребенком, она уверовала, как никогда сильно. За кражу часов, ей, как в первый раз осужденной, дали всего одиннадцать месяцев заключения в тюрьме общего режима, где через три месяца после заключения, Эмма узнала невероятную новость. Она узнала, что беременна. Господи… В каком же она была ужасе! В тот же день ей пришел конверт из Канады с ключами от жука. Того самого, который она угнала со спящим Нилом на заднем сидении, который сам его украл. Номера на машине были перебиты и заменены легальными, что делало машину чистой. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что это Нил их прислал. Брелок с лебедем, который он украл для нее, окончательно ее в этом уверил. Но к тому моменту она уже перегорела и отмучилась. Ей было все еще больно и будет больно еще очень долго, но та боль была, как саднящий шрам, он мучал, но не кровоточил. К тому же новость о предстоящем материнстве вытесняла все мысли о бывшем возлюбленном. Эмма была так растеряна! Ей было всего восемнадцать, и она была в тюрьме. Школу она так и не закончила, квартиры нет, хотя теперь у нее была машина, что было маленьким утешением, сбережений никаких, да ей после окончание срока идти-то было некуда! Куда уж ей ребенок?!.. Но время шло, ее живот рос, а мысли становились все мрачнее. В один из дней, когда Эмма была уже на пятом месяце беременности, она с трудом, но приняла решение. Она любила своего ребенка, правда, он, а это был мальчик, как она узнала на одном из УЗИ, был ее единственной семьей, но она не желала ему своей жизни и поэтому, скрепя сердцем, понимая, что ничего своему ребенку дать не может, Эмма подписала согласие на закрытое усыновление. Оставшиеся до конца беременности месяцы она провела в слезах и уговаривая себя, что поступает правильно. Когда пришел день родов, Эмма была, как никогда несчастна. И дело было не в мучительной боли, раздирающий ее тело, нет, боль, которая сдавливала ее горло и выворачивала душу, от осознания, что ее мальчик вот-вот покинет ее, была куда сильнее. За эти месяцы она так прикипела к малышу, который пинался внутри нее и слушал все ее самые сокровенные мысли, и от того, что скоро она навсегда расстанется с ним, сердце ее кровью обливалось. Через пятнадцать долгих часов все было кончено. Сильные крики младенца разносились по комнате, явно свидетельствуя о здоровой паре легких у родившегося ребенка. Но Эмму это не радовало. Ее глаза были полны слез и душа буквально корчилась в агонии, да такой сильной, что она почти не чувствовала послеродовых мук, терзающих тело. Вдруг одна из медсестер жалостливо предложила дать ей поддержать ребенка. Эмма взбрыкнулась и хотела уже накричать на женщину, чье предложение было словно высыпанная соль на рану, но… Что-то в ней загорелось, что-то ее дернуло умолкнуть, и она лишь молча вытянула руки. Как только утешительный вес младенца лег ей в руки, и она увидела свою кроху, то поняла, что не может его отдать. Не может и все. К счастью, как биологическая мать, она была в праве передумать и оставить ребенка себе, что она и сделала. Эмма ни разу не пожалела об этом решении. Остаток срока в тюрьме, она провела в разлуке с ребенком, зато смогла заочно, в экстренном порядке, получить диплом об окончании школы. Выйдя из тюрьмы легче не стало, но она была полна решимости забрать своего сына, которого она назвала Генри Дэвид Свон. В течение следующего полугода, Эмма сделала все, чтобы найти работу и снять квартиру на долгий срок, которая удовлетворила бы социальную службу и вот, уже к первому дню рождению Генри, они воссоединились. Первые пару лет были безумно тяжелыми, но в то же время самыми счастливыми для Эммы. Генри рос чудесным ребенком и каждая его радостная улыбка, первый шаг, первое слово, стоили всех тех многочисленных часов, которые ей приходилось пахать на двух, а иногда трех работах. Лелея какую-то эфемерную надежду найти Нила, Эмма вместе с Генри почти три года, после ее выхода из тюрьмы, прожили в Таллахасси. Но естественно его там не оказалось. После этого она окончательно выкинула из головы Нила Кэссиди и полностью окунулась в заботы о своем ребенке. Последующие годы были полны падений и взлетов, но Эмма постепенно смогла наладить жизнь для себя и сына. Нашла работу себе по душе и достаточно прибыльную, чтобы она могла обеспечить себя и Генри, иногда ходила на свидания с парнями, но ничего серьезного, в общем она была довольна той неплохой и обычной жизнью, которую смогла построить для себя и сына. Но когда Генри было двенадцать, в их квартире, в Бостоне, случился пожар и они решили переехать в Нью-Йорк, благо сбережения у Эммы были, где через пару месяцев, ее, казалось бы, уничтоженная вера в чудеса, вдруг ожила. А как еще не поверить в чудо, когда оно вот, прямо перед ней на экране монитора УЗИ шевелит крохотными ручками и ножками, а его сердце эхом разносится по кабинету врача? — Это невозможно… — прошептала Эмма, не отрывая взгляда от монитора. — Как такое могло случится?.. После переезда, она так замоталась. Новая работа, новое жилье, поиск школы для Генри… Немного увеличившийся живот и усталость, как и отсутствие менструации, она списала на стрессы после пожара, перекусы на бегу, да на обживание в новой квартире. К тому же, месячные еще после рождения Генри так и не стали регулярными, а то и вовсе не приходили, так что она просто не обратила внимания. Да и как она могла подумать о таком, если Нил, как был ее первым мужчиной, так и стал последним. Со всеми другими парнями, с которыми она изредка встречалась, дальше поцелуев так и не зашло, так как же?.. — Как и у всех, мисс Свон, — снисходительно сказал врач, делавший ей УЗИ. — Хотя тот факт, что вы не заметили свое состояние за четыре-то месяца, особенно с учетом того, что для вас это не впервой, довольно поразителен. «Да, если б я не рухнула без сознания, возвращаясь из магазина, я б еще пару месяцев об этом не знала…» — мрачно подумала Эмма, наконец, оторвав взгляд от экрана и прищурившись посмотрела на доктора. Этот нахал ей еще с первого взгляда не понравился, слишком уж нагл и высокомерен тот был. Но ей было не до него сейчас. Она была беременна. Но как? А главное от кого? Эти два вопроса мучили ее всю дорогу до дома. Мимолетно она даже порадовалась, что Генри уехал со своим новым классом на недельную экскурсию в Вашингтон и у нее будет время с этим разобраться. Хотя, кого она обманывала? Как с таким можно разобраться? Это же не коробки с вещами в конце-то концов. Это был ребенок. Даже не плод уже, а маленький малыш. Боже… Я же за последние пару месяцев столько коробок перетаскала, мебель двигала, а про тех трех придурков, за которыми я на всех парах гонялась и говорить нечего… Как бы-то ни было, ребенок был и сонограмма, на которую Эмма то и дело смотрела, была тому доказательством. Об аборте она даже не думала. В восемнадцать делать не стала и сейчас не будет. Усыновление в любой форме тоже было не вариантом. Оставалось только одно — рожать, рожать и до того момента тщательно напрягать мозги и пытаться вспомнить от кого, она, собственно, и будет рожать. «Черт! Как я об этом расскажу Генри?!»