Диглоссия

      Он попробовал преподать каллиграфию чеунха, позволил им использовать его кисти и чернила. Чернила имели глубокий темно-пурпурный цвет, словно засохшая кровь, и это испугало Мэрис. Он пояснил, что так традиционно принято, что для глаз чисса в лучах родного солнца они расщепляются на изумительное множество цветов. Чернила стоят дорого, они сделаны из раздробленных раковин редких брюхоногих моллюсков, которые живут в водных резервуарах под ледниками. Кар’дас проявил вежливую заинтересованность, но не впечатлился, и Траун признался, что элегантная система письменности — навык, который им, скорее всего, не понадобится, поскольку используется он в основном для рукописей в официальных книгохранилищах. Мэрис настояла, и Траун согласился продолжить обучение, пока оно не мешало другим его обязанностям.       Ему удалось достать для нее небольшой набор кистей и пузырек синтетических чернил. В свободное время она тренировалась на отработанных черновиках из флимси и представляла, как он хвалит ее за упорство. В перерыве между занятиями она постучала в дверь командирской каюты, желая показать ему свою последнюю попытку. Он сидел за столом, и она с гордостью продемонстрировала ему изображение. Он выразил похвалу легкой улыбкой, а затем заметил чернильное пятнышко на ее ладони — взял Мэрис запястье, повернул руку, откинул рукав, обнаружил, что она использовала чернила, чтобы составить громоздкие транскрипции слов чеунха на бедном ауребеше. Выражение его лица помрачнело, бровь вопросительно поднялась.       Ее глаза опустились, щеки налились румянцем.       — Это помогает запоминать, — запнулась она.       — Помогает мне запоминать, — рассеянно поправил он, все еще разглядывая ее руку. — Почему именно так? — спросил он на общегале. — Почему не пользуетесь датападом?       — Я не люблю искать слова, — ответила она. — Это слишком долго.       — И такой способ помогает вам запоминать? — снова спросил он.       — Да, верно.       — Ясно, — он поджал губы, и она размышляла, а не обидела ли его. — Останутся отметины.       Мэрис пожала плечами.       — Ничего страшного.       Он долго изучал ее, затем закатал манжету левого рукава и обнажил перед ней запястье.       — Прилагательные, — произнес он. — Пожалуйста.       Мэрис достала свой маленький набор кистей, пузырек с синтетическими чернилами. Она обогнула стол с противоположной стороны, нежно взяла его за руку и написала слово «благородный» вокруг его запястья. Далее последовали «наблюдательный» и «честный», и она завернула рукав выше, освобождая место для слов «обходительный» и «интуитивный». Она закусила губу, осмелившись взглянуть ему в глаза. Они светились и неподвижно взирали на нее.       — Это все, на что хватило места.       Он посмотрел на слова и удовлетворенно кивнул.       — Пойдемте, — сказал он, поднимаясь и приглашая ее следовать за собой. — Я найду вам холст побольше.       Она не удивилась, когда Траун отвел ее в свою каюту, полагая, что он собирался взять что-то из личной коллекции. Удивление наступило, когда она увидела, как он снял форменный китель, обнажая грудь.       — Джедаи, — сказал он, присаживаясь на кровать. — Расскажите мне о них. Напишите.       Мэрис положила руку ему на грудь, мягко оттолкнула назад, и он лег, принимая горизонтальное положение. Она взобралась на матрас и встала на колени рядом с ним, продолжая с того места, где остановилась, — на чувствительной синей коже внутренней части локтя. «Джедаи — хранители мира», написала она, левая рука прижалась к его голове, когда Мэрис опустила кисть в чернила. Его глаза не следили за руками, но были сфокусированы на ее лице, ее губе, которую она закусила, ее лбу, морщащемуся в концентрации. Ауребеш разлился по его ключице, буквы ласкали поверхность шеи, а затем заскользили вниз по груди. Она остановилась, чтобы снова смочить кисть, рассказ продолжился обратно вверх — к другой руке, пощекотал локоть, а затем закрутился вокруг предплечья, овившись вокруг пальцев. Траун поднял руку, забрал кисть, уложил Мэрис рядом с собой.       Он поднял край ее рубашки, начал с единого символа на ее талии — «женщина» — а затем дополнил его прилагательными, которые, щекоча кожу сложными рядами переплетенных символов, расползлись по ее животу. Другой рукой он одновременно успокаивал ее — Мэрис не должна забывать, как дышать, пока он пишет. Траун снова обмакнул кисть и вернулся к существительному, от которого на этот раз ответвились выше прилоги времени, места, обстоятельств. Он шептал, пока писал, и она закрыла глаза, чувствовала слоги — то, как они скользили по ее коже. Прохлада чернил исчезла, когда они подсохли, и она спросила себя: почему он — мастер каллиграфии и ценитель искусства — не пытался создать что-то свое.       Когда она озвучила вопрос, он склонил голову и залюбовался начертанными линиями.       — Другие создают, — ответил он. — Я изучаю.       — Вы объединяете, — вторила она, а на общегале: — Синтезируете.       Он кивнул.       — Но я не создаю.       — Почему? — спросила она и, взяв его руку, поднесла ее к своей щеке. — Вы умный. Вы знаете красоту.       Алые глаза всмотрелись в ее лицо, настолько пристально, что это вогнало Мэрис в краску.       — Нет воображения. Я вижу только то, что есть.

**********

      Траун оказался прав насчет чернил. Прошло несколько недель, прежде чем узоры, наконец, начали исчезать, но некоторые из них никогда не исчезнут полностью.