Диглоссия

Он пробует урок каллиграфии чеунха, позволяет им использовать его кисти и чернила. Чернила имеют глубокий темно-пурпурный цвет засохшей крови, что пугает Мэрис. Он поясняет, что это традиция, что для глаз чисса под лучами родного солнца они расщепляются на изумительное множество цветов. Чернила дорогие, они сделаны из раздробленных раковин редких брюхоногих моллюсков, которые живут в водных резервуарах под ледниками. Кар’дас вежливо заинтересован, но не впечатлен, и Траун признается, что элегантная система письменности – навык, который им, вероятнее всего, не понадобится, поскольку используется он в основном в рукописях в официальных книгохранилищах. Мэрис настаивает, и Траун соглашается продолжать обучение, пока это не мешает другим его обязанностям. Ему удается достать для нее небольшой набор кистей и пузырек синтетических чернил. В свободное время она тренируется на листах переработанного флимси и представляет, как он будет доволен ее прогрессом. Между занятиями она стучит в дверь командирской каюты, желая показать ему свою последнюю попытку. Он сидит за столом, и она с гордостью показывает ему изображение. Он выражает похвалу легкой улыбкой, а затем замечает чернильное пятнышко на ее ладони – берет ее за запястье, поворачивает руку, откидывает рукав, видит, что она использовала чернила, чтобы составить громоздкие транскрипции слов чеунха на бедном ауребеше. Выражение его лица мрачнеет, бровь вопросительно поднимается. Ее глаза опускаются, щеки наливаются румянцем. «Это помогать вспомнить,» – запинается она. «Помогает МНЕ вспомнить,» – рассеянно поправляет он, все еще разглядывая ее руку. - "Почему именно таким способом?" – спрашивает он на общегале. – "Почему не используете ваш датапад?" "Я не люблю искать слова," – отвечает она. – "Это слишком долго. " "И такой способ помогает вам запоминать?" – снова спрашивает он. «Так и есть.» «Понятно,» – он поджимает губы, и она размышляет, не обидела ли его. – «Они оставят отметины.» Она пожимает плечами. «Я не против.» Он долго изучает ее, затем закатывает манжету левого рукава и обнажает перед ней запястье. "Прилагательные," – говорит он. – "Пожалуйста." Мэрис достает свой маленький набор кистей, пузырек с синтетическими чернилами. Она огибает стол с противоположной стороны, нежно берет его за руку и пишет слово благородный вокруг его запястья. Затем наблюдательный и честный, и она закатывает рукав выше, освобождая место для слов обходительный и интуитивный. Она прикусывает губу, отваживается взглянуть в его глаза. Они светятся и неподвижно взирают на нее. "Это все, на что хватило места." Он рассматривает слова и удовлетворенно кивает. «Пойдемте,» – говорит он, поднимаясь и приглашая ее следовать за собой. – «Я найду вам холст побольше.» Полагая, что он собирается взять что-то из своей личной коллекции, она не удивляется, когда он ведет ее в свою каюту. Удивление наступает, когда она видит его, снимающего форменный китель, обнаженную грудь. «Джедаи,» – говорит он, присаживаясь на кровать. – «Расскажите мне о них. Напишите.» Она кладет руку ему на грудь, мягко отталкивает назад, пока он не ложится горизонтально. Она взбирается на матрас и становится на колени рядом с ним, начиная с того места, где остановилась, – с чувствительной синей кожи на внутренней части локтя. Джедаи – хранители мира, – пишет она, левая рука прижимается к его голове, в то время как она опускает кисть в чернила. Его глаза не следят за ее руками, но сфокусированы на ее лице, ее губе, которую она прикусывает, ее морщащемуся в концентрации лбу. Ауребеш льется на его ключицу, буквы ласкают поверхность его шеи, а затем скользят вниз по его груди. Она останавливается, чтобы снова смочить кисть, повествование движется обратно вверх, к другой руке, щекоча его локоть, а затем закручивается вокруг предплечья, оплетаясь вокруг его пальцев. Он поднимает руку, забирает кисть, укладывает Мэрис рядом с собой. Он поднимает край ее рубашки, начинает с одного символа на ее талии – «женщина» – а затем наполняет его прилагательными, которые, щекоча кожу, расползаются по ее животу сложными рядами переплетенных символов. Одновременно другой рукой он успокаивает ее – она не должна забывать дышать, пока он пишет. Он снова обмакивает кисть и возвращается к существительному, на этот раз ответвляя вверх прилоги времени, места, обстоятельства. Он шепчет, в то время как пишет, и она закрывает глаза, чувствует слоги – то, как они скользят по ее коже. Прохлада чернил исчезает, когда они высыхают, и она задается вопросом, почему он - мастер каллиграфии и ценитель искусства – не пытается создать что-то свое. Когда она спрашивает, он склоняет голову и любуется линиями, которые начертал. «Другие создают,» – отвечает он. – «Я изучаю.» «Вы объединяете,» – вторит она, а на общегале, – "синтезируйте." Он кивает. "Но я не создаю." «Почему?» – спрашивает она, беря его руку, поднося ее к своей щеке. – «Вы умный. Вы знаете красоту.» Алые глаза фокусируются на ее лице, настолько пристально, что она краснеет. «Нет воображения. Я вижу только то, что есть.» ********** Траун оказался прав касательно чернил. Прошло несколько недель, прежде чем узоры наконец начинают исчезать, и некоторые из них никогда не исчезнут полностью.