Микаса и Жан под видом гражданских прибыли в Трост на пароме. С момента экстренного собрания, что состоялось «по инициативе» пресловутых диверсантов, прошло меньше двух суток. За это время Микасе ни разу не представился случай поговорить с Жаном наедине: они либо находились порознь, либо в компании кого-то из сослуживцев. На вопрос же о том, что конкретно он намерен предпринять для поимки злоумышленников, она получила лишь краткое: «Всё обсудим в Тросте. Свидетели нам ни к чему».
Как бы то ни было, но девушка всё чаще ловила себя на мысли, что Жан намеренно отсрочивал их неизбежный диалог.
Они неторопливо двигались вдоль мощёной многолюдной улицы, с обеих сторон заставленной двухэтажными фахверковыми домами, когда Микаса прямо поинтересовалась:
— Может, ты, наконец, посвятишь меня в детали своего плана?
— А ты уверена, что хочешь их знать?
Девушка резко остановилась и вперила в парня недоумённый взор.
— Конечно, хочу! Что за глупый вопрос?
Ушедший на несколько шагов вперёд Жан повернулся к спутнице вполоборота. Его лицо и до этого отражало мрачную задумчивость, но теперь оно также преисполнилось откровенным скептицизмом.
— Ты меня не поняла, Микаса, — сказал он. — Разве у тебя нет… дел поважнее? Вместо того чтобы вернуться в штаб Разведкорпуса, ты напросилась мне в напарники. Почему ты так поступила?
— Потому что хочу помочь тебе, — растерянно проговорила девушка. — Мы ведь…
— Друзья?
Казалось, Жан пытался уловить каждое движение её лицевых мышц — до того пристально он смотрел на неё. Микаса с трудом удержала себя от порыва передёрнуть плечами в надежде избавиться от навязчивых мурашек, что волной прошлись по шее и позвоночнику.
— Да, друзья, — подтвердила она, сглотнув.
Со стороны парня послышалось небрежное «хм».
— Микаса, если ты считаешь, что всё ещё обязана мне за тот случай, то…
— Да с чего ты вообще решил, что я так считаю?! — вспылила она. — Я просто хочу помочь своему другу, вот и всё. Что в этом плохого?
— Ничего. Совершенно ничего, — отозвался Жан нарочито сухо. — Проблема в том, что Микаса Аккерман, которую я знал ещё каких-то пару недель назад, расставляла приоритеты несколько иначе; то есть, учитывая сложившуюся обстановку, она вряд ли добровольно вознамерилась бы отправиться на поиски кучки недоумков-диверсантов, с которыми надлежит разбираться Военной полиции, но никак не Разведкорпусу. — Девушка открыла рот, чтобы, вероятно, возразить, но парень оборвал её, резко вскинув ладонь. — И даже к перспективе оказаться в моей компании она бы отнеслась с равнодушием, не более.
Микаса вдруг почувствовала себя загнанной в угол овечкой. Когда Жан заявил, что хочет принять участие в раскрытии дела, она ощутила нечто такое, что было сравнимо с ударом под дых. До этого момента девушка не замечала, что где-то внутри неё, глубоко в сознании, медленно, но верно прорастало крохотное зерно страха. Расстанься она с Жаном — и одиночество вновь протянуло бы к ней холодные длинные пальцы, дабы заключить в свои удушающие объятия. Микаса не могла этого допустить, ибо отчего-то всерьёз опасалась, что может не выдержать натиска собственных мыслей, смерчем крутящихся вокруг одного единственного человека.
Она ни на минуту не переставала думать об Эрене, ни на минуту не переставала терзаться сожалениями и виной, которые, подобно наточенным до блеска клинкам, снова и снова резали её сердце, образуя незаживающие раны; и именно присутствие Жана, его внимание и поддержка притупляли боль — постепенное осознание этого волей-неволей вызывало в ней желание не просто сохранять образовавшуюся между ними близость, но дорожить ею.
— Значит, ты меня плохо знаешь, — наконец сказала она. — Я не имею привычки оставлять своих друзей наедине с их проблемами, а если эти проблемы прямо или косвенно связаны со мной — тем более.
— Ты даёшь мне слишком много надежды, и в этом нет ничего хорошего.
Щёки Микасы вспыхнули. От смущения или стыда — было сложно определить наверняка. Шли секунды, а она не находилась с ответом. С трудом выдерживая тяжёлый взгляд Жана, пропитанный мукой непонимания и неопределённости, девушка сумела вымолвить лишь:
— Прости, я…
— Нет, это ты меня прости, — выдохнул он и, отвернувшись, провёл рукой по волосам. — Я опять позволил себе наговорить лишнего, хотя не должен был. Если ты хочешь помочь, то так тому и быть. Я буду этому только рад.
Парень вновь повернулся к ней лицом: его прежде плотно сжатые губы изогнулись в несколько натужной, но всё же тёплой улыбке. Микаса тоже попыталась улыбнуться, на что Жан устало покачал головой, ибо прочёл в этом неловком, почти робком жесте чувство признательности.
Иллюзорные границы между ними на какое-то время восстановились.
Они молча преодолели кишащий тенями узкий проулок, соединяющий две широкие улицы, прежде чем Жан заговорил вновь:
— В общем, у меня пока нет чёткого плана действий, так что нам придётся поимпровизировать.
— Кого из марлийцев ты подозреваешь? — спросила Микаса. — Назови имена. Может, я знакома с ними.
— Возможно, ты будешь слегка удивлена, — немного издалека начал он, — но мы имели счастье познакомиться с ними по пути в Шиганшину.
Девушка озадаченно нахмурилась, вспоминая, и уже через пару мгновений её глаза округлились.
— Ты думаешь, что это Присцилла?!
— И её неприметный спутник — Джозеф.
— Но как? Почему ты так решил?
— Джозеф при встрече обмолвился, что занимается изучением химии, а чуть позже Присцилла призналась мне, что является его ученицей, — проговаривал Жан, держа руки в карманах брюк и задумчиво глядя перед собой. — Джозеф должен не понаслышке знать об уникальных свойствах нитроглицерина, а значит, он и Присцилла вполне могут оказаться частью диверсионной группировки.
— И кто-то ещё делал мне замечание по поводу того, что я проявляю якобы беспочвенное недоверие к этим марлийцам, — иронично хмыкнула Микаса, с укоризненным прищуром покосившись на парня.
— Думаю, мне хотелось верить, что все мы попросту превратились в параноиков, — произнёс он с едкой горечью на языке. — Наивно, конечно, но… Чёрт, я сыт по горло этими предательствами, и мне уже банально претит мысль, что я должен вечно быть настороже, дабы не получить удар в спину.
— К сожалению, обстоятельства не оставляют нам выбора.
— С этим не поспоришь.
Они обменялись краткими понимающими улыбками.
— И всё же, — сразу вернулась к прежней теме она, — увлечение Джозефа химией отнюдь не даёт нам право заклеймить его как соучастника.
— Разумеется, — подтвердил Жан. — И мы либо подтвердим причастность моих подозреваемых к портовому инциденту, либо опровергнем. В Шиганшине я тщательно изучил их личные дела, но ничего предосудительного не обнаружил: они, как и десятки других марлийских солдат, попав на остров, добровольно перешли на нашу сторону, дабы совместными усилиями положить конец тоталитарному режиму Марли, ну, и всё в этом духе. В данный же момент по личному распоряжению командора Пиксиса их перевели в Трост, где Джозефу обязались предоставить работу в местной научной лаборатории.
— И каким образом ты собираешься выводить этих двоих на чистую воду?
— Ну, для начала нам нужно ненавязчиво влиться в их компанию. Успех напрямую будет зависеть от того, сумеем ли мы втереться к ним в доверие. — Парень значительно замедлил шаг и стал частенько оглядываться по сторонам. — Поэтому я решил, что нам следует отправиться в увольнительную, чтобы немного усыпить их бдительность. И надеюсь, ты не будешь против, если мы погостим… у моей мамы, в общем.
У Микасы вдруг подкосились ноги, и она, остановившись, с донельзя ошарашенным видом воззрилась на своего спутника; тот сглотнул и густо покраснел, но вполне уверенно прибавил:
— Такая мера сделает нашу легенду наиболее достоверной, я считаю.
Стремительно бледнея, девушка несколько раз моргнула.
— Ты предлагаешь мне, — она поочерёдно указала на них обоих пальцем, — пожить у твоей мамы? Серьёзно?
— Ну да, вполне.
— Ты в своём уме?
Микаса говорила таким тоном, что Жан и вправду почувствовал себя идиотом. Тем не менее у него имелась парочка аргументов, должных сделать её хотя бы отчасти солидарной с его идеей.
— Послушай, Микаса, всё далеко не так абсурдно, как может показаться, — затараторил он, примирительно выставив руки перед собой. — Конечно, я догадывался, что ты вряд ли будешь в восторге, узнав о моих планах, но, сама посуди, нам гораздо охотнее поверят, если я скажу, что приехал в Трост, чтобы навестить больную мать, а ты, эм…
Парень замялся, и Аккерман выразительно вскинула бровь, как бы предупреждая, что наиболее очевидный вариант её категорически не устроит.
— Да, я бы попытался уговорить тебя побыть в роли моей девушки, — признался он, выдохнув, — но поскольку Присцилла знает, что ты ко мне равнодушна, в этом нет никакого смысла. Поэтому…
— Стоп, что?! — резко перебила собеседница, забавно округлив глаза. — Когда ты успел рассказать Присцилле такие, гм, подробности?
Жан облизал губы и отвёл взгляд. Он помедлил с ответом, ибо счёл необходимым тщательнее подобрать слова.
— Я случайно встретил её в ту праздничную ночь в Шиганшине. И я бы рад был ретироваться, но она оказалась чересчур назойливой, чтобы позволить мне это сделать. Так что мне пришлось смириться с её компанией. Мы потанцевали, потом она предложила выпить вина, и я согласился, что, по всей видимости, было ошибкой.
Несмотря на титанические усилия Микасы оставаться бесстрастной, охватившее её смятение таки промелькнуло в глазах — Жан сие чувство отчётливо распознал. Она скрестила руки на груди.
— Так вот, значит, как ты «скрашивал одиночество»: распивал вино и вёл задушевные беседы с малознакомой марлийкой.
Девушка вновь потерпела фиаско, ибо явные нотки недовольства в её голосе не уловил бы только глухой.
— Ну, выходит, что так, — пожал плечами он и, не выдержав, спросил: — Тебя это смущает?
— Что?
Микаса вдруг ощетинилась, словно дикая кошка, и Жан немедленно отступил.
— Нет, ничего.
Возникла до одури неловкая пауза. Предательски краснея и избегая зрительного контакта, девушка злилась, думая, до чего же глупо и нелепо она себя ведёт. Кирштейн тем временем не мог не испытывать какую-то эгоистичную радость, почти ликование, ибо столь яркие и неоднозначные эмоции Микасы в очередной раз подтверждали, насколько противоречивыми стали её чувства. Однако Жан старался излишне не обнадёживать себя, ведь пока их отношения представляли собой карточный домик — слишком шаткий и неустойчивый, чтобы быть уверенным, что он в любой момент не рухнет из-за малейшего дуновения ветра.
Ветра, который вот-вот принесёт с моря запах надвигающейся бури.
— Так как ты объяснишь моё нахождение в твоём доме? — наконец, спросила Микаса, всё ещё усердно пряча от него глаза.
— Значит, ты согласна? — просиял он.
— Да говори же!
Кирштейн пригладил ладонью волосы, как бы собираясь с мыслями.
— Эм, ну, учитывая обстоятельства, я думаю, что Присцилла вряд ли мне поверит. Какую бы легенду я ни озвучил, она наверняка вызовет у неё подозрения. Посему предлагаю не заморачиваться и попросту скрыть факт твоего нахождения в моём доме.
— Звучит как крайне ненадёжный план.
— Ну, прости, я ведь не рассчитывал, что ты захочешь и дальше быть моей напарницей, — развёл руками он, на что Микаса неопределённо хмыкнула. — Ты, конечно, могла бы снять комнату, пожить в гостинице или штабе, но тогда нам будет гораздо сложнее поддерживать связь, поэтому изначальный вариант я рассматриваю как наиболее рациональный. К тому же мама часто сдаёт некоторые комнаты, и я гарантирую, что без личного пространства ты не останешься.
В задумчивости девушка закусила нижнюю губу, после чего с шумом втянула носом воздух:
— Ладно, ты меня убедил.
— Что ж, тогда идём, — с до неприличия довольным видом сказал Жан, делая жест рукой, — мой дом находится прямо за…
— Жан?
Донёсшийся из-за спины голос заставил парня замереть. Микаса вопросительно уставилась на него, не понимая, почему он не оборачивается. Сама она не имела возможности видеть приближающуюся к ним женщину, ибо Жан загородил собой весь обзор; и только тогда, когда девушка, движимая любопытством, хотела было приподняться на носочки, дабы выглянуть из-за его плеча, Кирштейн резко развернулся и как-то сдержанно, но с радушием произнёс:
— Здравствуй, мама.
— Жан, это и вправду ты! — радостно и в то же время взволнованно воскликнула та и, не глядя опустив плетённую корзину с продуктами на тротуар, обняла его. — Как же я по тебе скучала, сыночек мой…
Она заплакала, и Жан, будучи несколько сконфуженным, аккуратно похлопал её по спине.
— Ну, мам, немедленно прекрати лить слёзы. Ты знаешь, я этого не люблю, — сказал он с подчёркнутым раздражением, но даже Микасе не требовалось видеть его лицо, чтобы понять, что это напускное; он был обрадован встречей с матерью, но, видимо, мужская гордость не позволяла ему проявлять излишнюю сентиментальность.
— Да как же мне не плакать, сынок? — промолвила она, крепче прижимаясь к нему. — Ведь я так редко вижу тебя, так переживаю… Места себе не нахожу…
— Я знаю, знаю, — усмехнулся он с предательской горечью в голосе. — Но всё в порядке. Я здесь. Как видишь, вполне себе жив и здоров.
От этих слов женщина расплакалась ещё сильнее, и Жан, безнадёжно вздохнув и закатив глаза, взял её за плечи, тем самым заставив отстраниться.
— Мама, всё, достаточно, — проговорил он едва ли не по слогам; требовательно, но без всякого намёка на грубость. — Ты смущаешь мою спутницу.
Госпожа Кирштейн моментально умолкла и часто-часто заморгала; судя по выражению её светлого лица, покрытого ранними морщинками и пигментными пятнышками, осознание услышанного побуждало её любопытство расти по экспоненте.
— Спутницу? — наконец выдохнула она.
— Да, — кивнул Жан и, чуть отойдя в сторону, указал рукой на неподвижно стоящую девушку. — Это Микаса Аккерман. Моя сослуживица.
Перед Микасой предстала по-простому одетая женщина средних лет, с невысокой полной фигурой, округлым лицом с мелкими чертами да тёмно-русыми волосами, заплетёнными в конский хвост. И пока она медленно подходила к ней, озадаченно осматривая её с головы до ног, последняя растерянно пролепетала:
— Гм, здравствуйте, госпожа Кирштейн! Рада знакомству с вами.
Лицо госпожи Кирштейн озарилось по-матерински нежной улыбкой, из-за которой сердце в груди Микасы отчего-то болезненно ёкнуло.
— И я очень рада знакомству, милая, — сказала она, беря её за руки. — Ты такая хорошенькая — прямо загляденье! Вы с Жаном…
— Сослуживцы, мама. Напарники, если угодно, — непререкаемым тоном оборвал её сын. — Друзья в конце концов.
Женщина отпустила Микасу и, обернувшись, устремила на сына прищуренный взор да возмущённо поджала губы.
— Вообще-то, дорогой, я хотела узнать, планируете ли вы остаться, — вдруг выдала она деловито. — Ты же не хочешь сказать, что оказался здесь лишь для того, чтобы пройти мимо родного дома?
Поражённый обычно не свойственным матери выпадом, Жан усмехнулся.
— Нет, не хочу.
Дом семьи Кирштейн был сравнительно небольшим, но двухэтажным, обставленным скромно, без излишеств. Привыкшая к казарменным условиям Микаса, оказавшись в домашней обстановке, невероятно уютной и ухоженной, вдруг почувствовала себя странно взволнованной. Завороженно осматриваясь, она невольно погружалась в омут воспоминаний, в тот жизненный период, где она являлась неотъемлемой частью двух семей — Эрена и её собственной. Она лишилась обеих. И во всех случаях трагедия настигала её ровно тогда, когда она позволяла себе увериться в том, что сложившаяся жизнь, несмотря на трудности, будет незыблема…
— Надеюсь, комната тебе понравится, милая, — сказала госпожа Кирштейн, вырвав девушку из мрачных мыслей.
Женщина толкнула дверь комнаты, что находилась на втором этаже: та с лёгким скрипом приоткрылась, выпустив в коридор яркий луч света. Помещение оказалось чрезвычайно тесным, ибо вмещало в себя лишь одноместную кровать, тумбу и стул. Пройдя внутрь, Микаса пробежалась взглядом по застеленной чистым бельём кровати, выбеленным пустым стенам, занавешенному тюлем узкому окну и с неподдельной искренностью произнесла:
— Она просто замечательная, госпожа Кирштейн. Мне очень нравится.
— Тогда располагайся и чувствуй себя как дома, — расплылась та в улыбке. — А я пойду на кухню и приготовлю вам обед. Вы ведь наверняка ужасно проголодались с дороги.
С этими словами женщина развернулась и, проигнорировав нахмуренный взгляд сына, прислонившегося плечом к стене коридора, с крайне довольным видом направилась к лестнице. Не успел Жан появится в дверном проёме, дабы отдать гостье её мешковатую сумку, как снизу вполне отчётливо стали доноситься звуки весёлого беззаботного пения.
— Не обращай внимания, — с нарочитой небрежностью бросил он, видя, что лицо Микасы приняло озадаченное выражение. — Маме никогда не удавалось сдерживать эмоции. Слишком уж редко мне выпадает возможность порадовать её своим присутствием, к тому же… я ещё ни разу не возвращался домой в компании девушки.
Микаса стушевалась. Ей бы отнестись с безразличием к сему откровению, но нет, девичья гордость и самолюбие не преминули в очередной раз напомнить о себе, вынудив её признать: чужие слова откликнулись в душе какой-то трепетной, почти детской радостью, и это уже не на шутку пугало.
— Что-то мне подсказывает, что она не поверила в нашу дружбу, — робко улыбнулась Микаса.
— Я бы тоже не поверил, — признался Жан и, протянув девушке сумку, добавил: — Но не волнуйся, мама не будет тебе докучать. Наверное…
Собеседница выгнула тёмную бровь.
— Наверное?
— Ага, — кивнул.
Парень пытался казаться серьёзным, но задорный блеск в глазах сводил все его усилия на нет. Микасе отчего-то стало смешно. Она резко выхватила сумку из чужих рук и, замахнувшись ею, ударила Жана по плечу.
— За что?.. — обиженно протянул он, театрально скорчившись от боли.
— А то ты не догадываешься, — буркнула девушка, тщетно силясь сдержать рвущийся наружу смех.
— Нет, вообще-то.
— В таком случае это твои проблемы.
И снова этот кокетливый взгляд. Жан невольно затаил дыхание, любуясь, желая запомнить. Кто знает, может, уже завтра ситуация круто изменится, и Микаса безжалостно подавит в себе всё то, что раскрывало её с совершенно иной стороны, прежде никогда ему недоступной.
— Если хочешь, отдохни, — сказал он, когда молчание затянулось и девушка явно начала испытывать дискомфорт от безотрывно смотрящих на неё карих глаз. — Я не буду тебе мешать. Мама вряд ли ограничится блюдами на скорую руку, так что полчаса-час в запасе у нас точно есть.
— Эм, ну хорошо, — согласилась она, каким-то излишне нервным жестом заправив прядь волос за ухо.
Жан отозвался краткой улыбкой и вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь. Когда звук удаляющихся шагов затих, Микаса испустила судорожный вздох и присела на край кровати.
Кажется, с момента прибытия в Трост её сердце билось исключительно в учащённом ритме.
***
Микаса лежала на боку, когда проснулась. Судя по освещённости, она проспала минимум часа два! Чертыхнувшись, девушка резким рывком приняла сидячее положение и тряхнула головой, пытаясь прогнать морок непрошенного сна. С минуту она корила себя за то, что посмела заснуть вот так опрометчиво, посреди бела дня, после чего встала и направилась к двери, дабы разведать обстановку. В коридоре она прислушалась. Как оказалось, госпожа Кирштейн всё ещё суетилась на кухне, Жан находился там же. Они разговаривали, но было трудно разобрать, о чём именно, — Микаса лишь уловила, что парень отвечал односложно, с явной неохотой.
Девушка хотела было спуститься, однако её внимание привлекла приоткрытая дверь в конце недлинного коридора: то была комната Жана — она поняла это по висящему на спинке стула изношенному плащу с эмблемой Кадетского корпуса, а также по обложкам учебных, научных и художественных книг, взятых когда-то в библиотеках того или иного штаба. Подойдя к прямоугольному дубовому столу, стоящему возле распахнутого окна, Микаса с удивлением подметила, как много кистей и карандашей парень хранит в резном деревянном стаканчике. «Неужели рисованием увлекается?» — невольно умилилась она и, поддавшись порыву любопытства, выдвинула верхний ящик стола, внутри которого обнаружила уже непригодные для использования акварельные краски да несколько довольно увесистых альбомов. Вынув один из них, она принялась внимательно рассматривать зарисовки архитектуры, флоры и фауны, выполненные преимущественно карандашом. Портреты там тоже имелись: веснушчатое лицо Марко с поразительно живым взглядом, смешно улыбающийся во весь рот Конни, непривычно серьёзная и решительная Саша, готовящаяся выпустить стрелу из лука, прекрасная и величественная Хистория, принявшая титул королевы, вечно угрюмый капитан Леви, обманчиво беспечная Ханджи и даже…
— Надеюсь, тебя не распирает от желания сломать мне нос за моё нестандартное видение образа Эрена?
Микаса вздрогнула и обернулась. Жан стоял в дверном проёме, поглядывая на девушку не просто с подчёркнуто саркастичной усмешкой, но с вызовом.
Изображение представляло собой забавную карикатуру, где Эрен пребывал в состоянии, далёком от трезвого. Весь вид его был утрированно небрежен: мятые пиджак и брюки, взлохмаченные волосы, осоловелый взгляд да крайне неустойчивая поза.
— Помнится, ты и сам в тот вечер выглядел не лучше, — резонно парировала девушка.
Кирштейн хмыкнул и, подойдя к ней, с деланно-оценивающим видом взглянул на зарисовку.
Марлийский порт. Мороженое. Резиденция клана Азумабито. Напряжённое и томительное ожидание грядущих переговоров. Случайная встреча с беженцами, приведшая к продолжительной гулянке…
— Ну, я бы так не сказал, — важно протянул он. — Эрен всё-таки послабее меня будет, когда дело касается распития алкогольных напитков.
— И это говорит тот, кто спал мёртвым сном буквально у него в ногах, — Микаса с насмешливым злорадством приподняла бровь, и Жан возмущённо прищурился, выдав:
— Ты отключилась задолго до меня. Я это точно помню!
— Зато проснулась раньше.
— Чёрт! — выругался он, с досадой потерев рукой шею. — Так и быть, твоя взяла. Впрочем, мы все тогда были пьяны, что называется, в стельку.
Он слабо улыбнулся, с тоской вспоминая о тех простых добродушных людях, с которыми им довелось познакомиться на материке. Как же приятно и одновременно страшно было думать, что за пределами Парадиза есть те, кто не жаждет заклеймить их, элдийцев, пресловутыми демонами, что, несмотря на собственное бедственное положение, они готовы разделить с чужаками кров и пищу, ничего не прося взамен, — в такие моменты его переполняло какое-то странное щемящее чувство, безапелляционно вынуждающее согласиться с тем, что терять веру в человечество всё же пока рано.
Взгляд Жана снова сфокусировался на изображении Эрена.
— Сам не знаю, зачем нарисовал его, — произнёс он как-то отрешённо. — На следующий день, когда он исчез, я жутко разозлился, да что там, я был в ярости. Но не удивлён, нет. Пожалуй, я ждал такого исхода, и поскольку не имел возможности размазать этого идиота по стенке за его непроходимый кретинизм, сделал вот такую нелепую зарисовку.
Микаса резко закрыла альбом и отвернулась. Поджимая мелко дрожащие губы, она мысленно упрекала себя за проявленное любопытство, приведшее к столь тяжёлым для неё воспоминаниям. При всём желании Аккерман не смогла бы описать, насколько подавленным и беспомощным было её состояние, когда стало ясно, что они вернутся на остров без Эрена. Это походило на падение в чёрную пустоту без возможности найти опору, пустоту, где царил абсолютный вакуум, поглощающий жалкие крики отчаяния, не дающий дышать.
Никто не замечал, но Микаса тоже злилась, причём не только на саму себя. Порой казалось, что и она была бы не прочь размазать Эрена по стенке за присущую ему самонадеянность, за нежелание довериться своим товарищам.
Довериться ей.
Надо ли говорить, до чего паршиво становилось ещё и от осознания, что тот единственный шанс объясниться, который он предоставил ей, она по собственной глупости упустила, не ухватилась за него.
— Микаса?..
Девушка сглотнула, силясь подавить эмоции, после чего аккуратно положила альбом на стол и снова повернулась лицом к Жану.
— Ты красиво рисуешь. Мне нравится, — произнесла она с неподдельной искренностью, и её губы украсила улыбка с предательским оттенком глубокой печали.
— Эм, спасибо, — немного растерянно отозвался собеседник; он не знал, поступил ли правильно, полминуты назад удержав себя от желания положить руки на плечи девушки в знак поддержки — дружеской ли? — ведь он прекрасно понимал, что её гнетёт. — Хотя я считаю, что мне нужно ещё совершенствоваться и совершенствоваться. Любой профессиональный художник скажет, что я полный дилетант.
— В подобной реакции не будет ничего удивительного, ведь ты, по моему скромному мнению, способен составить конкуренцию практически любому элдийскому художнику, — пожала плечами Микаса.
Жан картинно сдвинул брови к переносице.
— Ты мне льстишь, — заключил он.
— Отнюдь.
— И всё же…
— Прекрати сомневаться в моей искренности.
Непререкаемый тон девушки вызвал у Кирштейна какую-то по-мальчишески довольную улыбку.
— Что ж, тогда пойдём, наконец, обедать. Мама очень расстроится, если всё остынет.
Согласно кивнув, Микаса мельком покосилась на оставленный ею альбом. Сколько бы она не отрицала, но с момента обнаружения плодов творческого труда Жана ей жутко хотелось выяснить, имеются ли у него работы, посвящённые непосредственно её персоне. Однако спросить напрямую она не решалась, поэтому уже у лестницы поинтересовалась о совершенно ином:
— Кстати, почему ты меня не разбудил?
— Ну, ты так сладко спала, что мне было жалко тревожить твой сон, — вдруг выдал Жан, и Микаса жутко обрадовалась тому, что он шёл впереди и не видел её лица, вмиг приобрётшего пунцовый оттенок.
— Дурак, — буркнула она ему в спину, на что получила лукавый смешок.
***
Утром следующего дня, когда яркие солнечные лучи залили большую часть Троста и принялись с завидным усердием прогревать остывшие за ночь улицы, Саша и Конни явились на мощёную площадь с установленным в центре неё фонтаном — то было условленное место встречи. Усевшись на каменный парапет данного сооружения, друзья наблюдали, как приходящие в себя после сна горожане начинали заниматься привычными повседневными делами, частенько сетуя то на начавшуюся невыносимую жару, грозящую засухой, то на неумолимо растущие налоги.
Непродолжительное ожидание оказалось для Конни настоящей пыткой, ибо Саша без устали упрекала его в том, что он не дал ей полноценно позавтракать, чем якобы обрёк на голодную смерть. Понимая, что в данном случае есть только один способ заставить подругу замолчать, Спрингер раздражённо чертыхнулся и отправился к ближайшей торговой лавке. Спустя несколько минут Блаус, болтая ногами в прохладной воде фонтана, уплетала за обе щеки картофельные пирожки, а Конни с обречённым видом подсчитывал убытки.
— В следующий раз, чтоб не расстраиваться, хорошенько подумай, что для тебя важнее: пунктуальность или же целостность кошелька, — с весёлым злорадством проговорила Саша.
— Пф, твоих советов мне только не хватало, — отозвался парень, убирая оставшиеся сбережения в нагрудный карман бледно-жёлтой рубашки. — В следующий раз я просто прихвачу с собой сухпаёк, и тогда твой зверский аппетит не будет угрожать целостности моих финансовых средств.
Саша демонстративно фыркнула и продолжила есть; оставалось только радоваться, что сегодня Конни проявил опрометчивость, тем самым предоставив ей возможность полакомиться свежими и до умопомрачения вкусными пирожками, а не пресным сухпайком, — впрочем, вкусовые качества последнего никак не влияли на её патологическую неспособность держать продукты про запас.
— О-о, а вот и наши голубки, наконец, показались на горизонте, — со странной ухмылочкой протянул Спрингер, держа ладонь козырьком в качестве защиты глаз от слепящих лучей.
Блаус подавилась.
— Как ты их назвал? — прохрипела она, борясь с приступом безудержного кашля.
— Ещё скажи, что не согласна со мной, — закатил глаза Конни и, сделав приветственный жест рукой, добавил: — Бьюсь об заклад, Микаса неспроста вызвалась помочь Жану. Она ведь знает о его чувствах, но почему-то не стремится отгородиться от него, а совсем даже наоборот…
— А ты у нас, значит, спец в амурных делах? — прищурилась девушка.
Взглянув на неё, Конни многозначительно поиграл бровями, аки прожжённый опытом покоритель дамских сердец.
— Ещё какой, детка.
Саша прыснула, а затем и вовсе расхохоталась каким-то нервным смехом, из-за чего её руки дрогнули, и последний оставшийся в живых пирожок едва не плюхнулся в воду; благо, отличная реакция, выработанная за годы тренировок, девушку не подвела, но мысль о возможных последствиях всё же заставила её изрядно вспотеть.
— Смотрю, вы, ребята, сегодня в прекрасном расположении духа, — с улыбкой заметил Жан, когда они с Микасой приблизились к фонтану на достаточно близкое расстояние.
— Не то слово, — отозвался Спрингер, протягивая другу ладонь. — Готовы приступить к выполнению задания с небывалым воодушевлением, лейтенант.
— Похвально, рядовой, — совершил рукопожатие тот. — Но думаю, соблюдать строгую субординацию нам пока ни к чему, так что можешь расслабиться.
Конни с деланной задумчивостью покачал головой.
— Жан Кирштейн не зазнаётся… Ну кто бы мог подумать, что так будет, лет этак шесть назад!
— Кто знает, может, мне ещё представится возможность тебя разочаровать, — парировал собеседник.
— Ну-у, приятель, ты уж постарайся этого не допустить. Мне в жизни и так хватает разочарований, и ещё одно моё ранимое сердце может не вынести.
Казалось, речи Спрингера носили всё тот же комичный окрас, однако Жан уловил в них нотки едкой горечи.
— Чёрт, ну не в бровь, а в глаз, — с шумом вздохнул Кирштейн. — Ради сохранности твоего ранимого сердца придётся мне теперь каждое своё действие оценивать с точки зрения морали.
— Ты справишься, я в тебя верю, — подмигнул Конни.
Тем временем Микаса, озадаченная тем, что отчего-то притихшая Саша не спешит присоединяться к диалогу, сделала пару шагов ей навстречу, сказав:
— Привет, Саша.
Та вздрогнула и, не вытаскивая ног из воды, медленно повернулась корпусом к подруге. К удивлению Аккерман, её зардевшееся лицо выражало что-то среднее между смущением и растерянностью.
— Эм… Да, привет, Микаса, — отозвалась она, и её губы дрогнули в слабом подобии приветливой улыбки.
— Всё в порядке?
Блаус как бы невзначай покосилась на Жана вопросительным взглядом, и тот ответил ей едва заметным кивком, смысл которого, похоже, ей оказался предельно ясен, ибо она вмиг оживилась: заулыбавшись настолько широко, насколько это вообще возможно, девушка одним рывком выскочила из фонтана да выставила ладони перед собой.
— Да, конечно, в полном! Просто немного не выспалась, не переживай.
Микаса смерила подругу подозрительным взглядом.
— Ну хорошо.
— Будешь пирожок? У меня как раз один остался, — предложила Саша, схватив оставленную на каменном парапете выпечку.
— Нет, спасибо, я не голодна.
— Ладно, не буду настаивать, — как будто расстроенно проговорила собеседница, при этом тут же поднесла пирожок ко рту и откусила приличный кусок.
Конни своим поведением удивил не меньше: когда Микаса заострила на нём внимание, он уж больно глупо заулыбался да невинно захлопал своими большущими ярко-карими глазами. Тогда-то девушку, наконец, осенило, и она принялась буравить Жана осуждающе-недовольным взглядом, который тот предпочёл проигнорировать, сказав:
— Что ж, не будем терять время, нам многое нужно обсудить.
В течение двадцати минут Кирштейн посвящал друзей в детали, касающиеся инцидента с диверсантами. Рассказав всё, что ему было известно о главных подозреваемых, он предложил действовать следующим образом:
— Пока что вы двое, — он указал на Конни и Сашу, — будете обеспечивать нам связь со штабом. Я же первым делом отправлюсь на разведку. Микаса будет оставаться в тени для подстраховки. Дальше действуем по обстоятельствам. И помните: независимо от исхода дела, мы должны быть предельно осторожными, даже малейший промах может дорого нам обойтись.
— Плёвое дело, справимся, — небрежно махнул рукой Конни. — Но вот в чём загвоздка: ты сказал, что эта девица — Присцилла — знает, что именно ты возглавлял отряд, осуществляющий охрану главного здания в порту. Так вот, разве это не вызовет у неё очевидные подозрения при вашей якобы случайной встрече?
— Ты сгенерировал слишком умную мысль, Конни, — съехидничала Саша. — Это на тебя не похоже. Ты не заболел?
— В отличие от некоторых, — парировал тот, — я всё же обладаю природной предрасположенностью к логическим мыслительным процессам.
Блаус прыснула со смеху.
— Ага, но это почему-то не мешает тебе частенько тупить, гигант мысли ты наш.
— Ты что, картофельная, нарываешься? — зашипел Спрингер, на что девушка показала язык. — Потом не удивляйся, если выяснится, что следующие пару месяцев тебя не будут назначать в наряд по кухне.
— Это удар ниже пояса! — ужаснулась.
— Зато крайне эффективный.
— Да ты…
— Так, ребята, вы здорово отвлеклись, вам не кажется? — вмешался Жан, придав голосу суровости. Оба порывисто выставили руки перед собой, как бы заверяя, что впредь будут говорить исключительно по делу. Новоиспечённый командир им не поверил, тем не менее кивнул и продолжил: — Я рискую — это так, но считаю, что выбора у меня нет. В любой момент может произойти новая диверсия, а значит, каждый час на вес золота.
— Короче, будем уповать на то, что твоё неотразимое мужское обаяние снесёт этой марлийке крышу, и тогда она сама во всём признается, — заключил Конни, многозначительно подмигнув Жану, на что тот закатил глаза, хоть и не сдержал при этом усмешки.
— Такое развитие событий для нас было бы наилучшим, — таки согласился он. — Однако Присцилла не походит на девицу, у которой чувства могут затуманить разум.
— Ты себя недооцениваешь, Жан, — Спрингер мельком глянул в сторону Микасы; та по обыкновению сохраняла непроницаемое выражение лица. — Сам же сказал, что со дня вашей первой встречи она оказывала тебе недвусмысленные знаки внимания.
Кирштейн невозмутимо пожал плечами.
— Ну, её поведение можно объяснить необходимостью заполучить источник информации в виде элдийца-военного. Впрочем, и такой расклад будет мне только на руку: она пойдёт на контакт, и я ей не просто подыграю, но сделаю всё возможное, чтобы она допустила оплошность первой.
Хоть Жан и не вдавался в подробности, а как, собственно, далеко он намерен зайти по части «подыгрывания», во взгляде Микасы мелькнула странная тень, что не укрылось от обострённого внимания мужской половины присутствующих.
— Звучит неплохо, — хмыкнул Конни, приложив пальцы к подбородку в задумчивом жесте. — Что ж, если всё пройдёт гладко, мы непременно отпразднуем наш успех, эм, дайте подумать… Точно! Заявимся в ресторан к Николо. Саша в два счёта раздобудет нам приглашения.
— Я что?.. — карие глаза девушки превратились в блюдца. — С какой это стати он мне их даст, дурень?!
— Ну, не знаю. Вряд ли Николо сможет отказать девушке, по которой втайне вздыхает.
Лицо Саши сначала жутко побледнело, затем покраснело, превратившись в наливной помидор, и снова побледнело.
— Да т-ты… Ты это всё выдумал! — выпалила она.
— Если не веришь мне, спроси у него сама, — фыркнул он, важно складывая руки на груди. — Может, тогда он, наконец, признается тебе в своих чувствах.
У Блаус задёргался глаз. Она посмотрела на Микасу и Жана, ища поддержки, но те лишь сконфуженно улыбнулись, как бы признаваясь, что заявление Конни не кажется им абсурдным. В итоге донельзя смущённая девушка, тщетно силясь сказать хоть что-то, беззвучно открывала рот, словно выброшенная на берег рыба.
— А разве Николо не должен быть в Шиганшине? — поинтересовался у друга Жан, дабы прервать затянувшийся неловкий момент.
— Я слышал, его перевели сюда, в Трост. Повысили, так сказать. Теперь наш марлийский повар готовит еду и подаёт вино исключительно для людей из высших чинов.
— Вот как, — удивился Кирштейн. — А он молодец. Рад за него.
— И значит, мы просто обязаны поздравить его с новым назначением, — не унимался Конни. — Так что, Саша, не упусти свой шанс. — Та хотела было возразить, но парень быстро добавил: — И под «шансом» я, конечно же, подразумеваю не только много и вкусно покушать.
— Иди-ка ты к чёрту, Конни, со своими дурацкими советами! — вскипела девушка и вдруг пошла в наступление, вероятно, намереваясь отвесить расхохотавшемуся Спрингеру затрещину. Однако Жан сей произвол немедленно пресёк, выступив в роли преграды между разбушевавшимися друзьями.
— Отставить рукоприкладство! — приказал он, смерив их неодобрительным взглядом. — С чьими бы то ни было сердечными делами будем разбираться позже. В данный момент нам необходимо выполнить задание, и сделать это мы должны без всяких эксцессов. Вам всё ясно?
Саша невербальным жестом предупредила Конни, мол, позже обязательно разберётся с ним, на что последний в той же манере выразил бесстрашную готовность принять на себя гнев подруги. Начиная не на шутку раздражаться, Кирштейн многозначительно кашлянул, и тогда нерадивые подчинённые, наконец, в один голос воскликнули:
— Так точно, командир!
