Fais-moi expier ma faute

      - Я вернулась за полчаса до тебя и ничего сегодня не готовила, - бросила Агнесса, не отрываясь от книги, пока Клод снимал подбитый мехом плащ.       Тот ничего не ответил. Только неслышно вздохнул и привычно полез в стенной шкафчик.       - Хлеба нет?       - Мне казалось, там ещё оставалось немного… - протянула девушка, неохотно поднимая глаза и с неудовольствием глядя на Фролло. – Видимо, ошиблась. Завтра куплю.       «Завтра, завтра!.. Всё у неё завтра! – с раздражением подумал мужчина, косясь на доверху заполненную корзину с бельём, которую уже дня три как следовало отнести к прачке. – Волчица больше заботится о своих щенках, чем эта девчонка о своём му…».       Клод оборвал мысль на полуслове, и начавшая было закипать злость, как и всегда, уступила место тихой, покорной грусти.       Бредя к ближайшей таверне, где он появлялся с незавидным постоянством, Фролло уныло размышлял, что ныне покойному капитану де Шатоперу она, кажется, обещала полировать шпагу и сапоги. И хотела стать его женой. А у него, и впрямь, нет ни единого повода упрекнуть девчонку хоть в чём-то: она не клялась ему в любви и не обязывалась кормить ужином. Он вынудил её жить вместе; она же лишь нуждалась в нём до тех пор, пока не получит позволение вернуться во Францию. У него нет на маленькую чаровницу никаких прав, и стоит быть благодарным хотя бы за то малое, что она для него – для себя?.. – делает.       Черпая из глубокой миски тёплую похлёбку и не замечая вкуса, мужчина раз за разом прокручивал в голове то, что хотел и боялся сказать Эсмеральде. Хотя он прочитал сегодня только две лекции, мэтр де Молендино чувствовал себя до крайности измотанным. Эмоциональная усталость каким-то образом трансформировалась в физическую: хотелось лечь, закрыть глаза, выкинуть из головы не дающие покоя навязчивые мысли и проспать сутки. Идея снять уютную комнатку прямо в этой таверне и не возвращаться сегодня домой показалась ужасно соблазнительной, но ведь там ждала его Агнесса…       «Глупости, - перебил сам себя Клод, - она и не заметит, если я не приду. Но как остаться?.. Трактирщик знает меня. Он и так, наверное, смеётся, что я ужинаю у него, когда у меня есть жена… то есть, Паоло думает, что есть. Нет, нельзя. Толки пойдут».       «Да и чего я, в самом деле, такой нервный сегодня?.. – вопрошал Фролло по дороге домой, чувствуя приятное тепло в животе после кружки подогретого вина. – Подумаешь, поесть дома нечего. Я и сам могу в воскресенье после службы сходить на рынок и купить продуктов. Мужчины тоже иногда занимаются покупками, разве нет? У ней, должно быть, и впрямь нет на это времени. Пусть читает, ей теперь много учиться предстоит. А учёба поглощает всё время целиком, там и не вспомнишь об ужине. Да я, кажется, и сам в семнадцать лет больше думал о медицине и богословии, нежели о том, чем набить желудок. Нет, ничего не буду говорить. Non in pane solo vivet homo ¹».       - Завтра ты можешь пойти со мной на занятия, - возвестил Клод, вернувшись вновь и застав плясунью корпящей над кипой бумаг в неровном свете свечи.       - Завтра? – оживилась та и подняла голову. – Но у меня завтра репетиция! Я роль учу.       - Репе… Что?!       - Ты ведь сам вчера разрешил мне попроситься в труппу к Жеану! Он дал мне роль. Между прочим, очень ответственную и совсем не простую. И не смей говорить, что запретишь мне!..       Фролло резко развернулся и, хлопнув дверью, вышел из дома. Колючий ветер играючи забрался под уже наполовину расстёгнутый двухцветный чёрно-красный котарди и остудил разгорячённую грудь. Да, они договаривались, правда. Но, во-первых, он тогда был разнежен и находился во власти греха, а, во-вторых, никак не думал, что Агнесса собирается заняться этим безотлагательно. И что теперь делать?.. Отказаться от своего слова? Но не отсчитывать же её, в самом деле, за то, что сам и попустил! Но жена-актриса!.. Боже, только этого не хватало…       - Я договорился насчёт посещения тобой университета. Ты не теряла времени и уже разучиваешь роль, - медленно проговорил Клод, возвращаясь несколько минут спустя. – Но ведь ты ещё не выполнила ни первого, ни второго моего желания.       Мужчина надеялся, что это напоминание заставит девушку отступиться. Он готов был уже отказаться от обеих своих просьб, лишь бы прелестница выкинула из головы мысли о театре.       - О, ну я же сказала, что пока не готова!.. – Эсмеральда в негодовании вскочила со стула; чёрные волосы беспорядочно разметались по плечам густыми волнами.       - Прекрасно. Если ты отказываешься, наш договор расторгается. Я, так и быть, позволю тебе посещать мои лекции. Но и думать забудь о сцене!       - Ты!.. – прошипела плясунья, прищуриваясь и делая шаг вперёд. – Ты отвратительный торгаш и тиран! Мне противен и ты, и твои мерзкие желания!.. Но хорошо, если тебе не терпится, если твоей похоти уже недостаточно просто наслаждаться моим телом…       Недоговорив, она рывком дёрнула со стола жалобно звякнувшие кастаньеты. И, обогнув оторопело застывшего Фролло, затаившего дыхание и неотрывно следящего за каждым её движением, Агнесса отошла в свободный угол небольшой комнаты и начала танцевать.       Огонь, ярость, пылавшая в ней, заострили её движения: гибкая, смелая, она быстро переступала обутыми в мягкие сапожки ножками, сердито притопывая каблучками. Длинная светлая юбка оказалась слишком узка, чтобы разлетаться, как прежде это случалось с её цыганским нарядом. До крайности раздражённая и раздосадованная этим новым неудобством, девушка остановилась на мгновение и избавилась от сковывавшего движения наряда, отшвырнув его в противоположный конец комнаты. Оставшись в одной камизе, Эсмеральда вызывающе посмотрела на будто окаменевшего любовника и, подойдя к сундуку с одеждой, извлекла из таинственных глубин широкую разноцветную юбку.       - Откуда это у тебя? – только и сумел проговорить бывший архидьякон, вцепившись в спинку кровати и чувствуя себя так, будто вернулся на два года назад.       - Купила себе в подарок к Рождеству! – фыркнула та, быстро надевая юбку и заправляя задранную до пояса камизу таким образом, чтобы она не сковывала движения. – Ну, что, монах, этого ты хотел? Хотел вернуться в Париж 1482 и овладеть невинной цыганкой Эсмеральдой?! Пожалуйста – вот она!       И плясунья завертелась в стремительном, ритмичном вихре танца. На неё по-прежнему находила порой охота потанцевать, и девушка, втайне от любовника, вспоминала иногда своё былое ремесло, когда оставалась одна. Поэтому её ничуть не утраченная гибкость, лёгкость, с которой она закружилась по комнате, поразили Клода, будто впервые. Он замер, точно обратился в соляной столп, и, затаив дыхание, пристально наблюдал за разворачивающимся для него одного представлением.       Бедняга, и впрямь, пожелал, чтобы гревшая его постель Агнесса обернулась вновь непокорной красавицей Эсмеральдой, однако явно не рассчитал свои силы. Он ни на минуту не задумывался, что яркие воспоминания, одно за другим, обрушаться на него калейдоскопом мучительной, казалось, вполне улёгшейся страсти, слепого обожания и неумолимого колдовского притяжения. Переживая в эти мгновения, то одно за другим, то в странной мешанине разрозненных образов, все свои чувства и стремления, испытанные со дня, когда впервые увидел её, Фролло едва мог дышать. Грудь сдавило стальными клещами; горло схватил судорожный спазм; сердце колотилось с неистовством запертых в Тартаре титанов, отдаваясь нервной дрожью во всём теле.       Он снова видел её такой – и возвращался чувствами и мыслями туда, на два года назад. Пред ним вновь предстала красавица-цыганка: темновласая, свободная, юная, дикая. Невозможная, фантастическая, неземная, почти пугающая и ослепляющая своим совершенством. И, найдя опору в спинке кровати, как раньше находил её в балюстраде собора, бывший священник, дрожа всем телом, заворожённо смотрел на черноокую колдунью. Его взгляд был взглядом грешника, попавшего на Суд Божий: трепет мешался в нём с надеждой, страх – с покорностью, робость – с любовью. Он желал и боялся того мига, когда огненный взор обратится к нему, чтобы обнажить и безжалостно уличить все его чувства, стремления, помыслы. Ждёт ли его вечная мука ада или бесконечное блаженство Рая?.. Он не знал, и нетерпение услышать свой приговор на равных боролось с желанием отсрочить момент истины на неопределённое потом, которое не наступит никогда.       Плясунья со злорадной усмешкой подмечала из-за прикрытых век, как побледнел несчастный влюблённый, как побелели костяшки пальцев, стискивающих кованую сталь. Ни одно болезненное воспоминание не тревожило её душу: девушка была зла и обижена на столь ультимативную постановку вопроса. И всё, чего ей хотелось – побольнее уколоть противника им же выбранным оружием. Хотели Эсмеральду? Получайте!       Агнесса намеренно вела себя вызывающе; каждое движение её, каждое па было исполнено затаённой ярости, обращённой языком танца в страсть. Она дразнила, она манила, она играла. Красавица нарочно раздражала себя гневными мыслями, смутно надеясь, что злость поможет преодолеть страх и смущение – ведь оставалось ещё и второе желание. И с каждой минутой движения её становились всё более рваными, торопливыми, незавершёнными, напоминая скачущие по клавишам рояля стаккатки – трамплин для финального прыжка в третью октаву. И вот – кульминация: точёная ножка взлетает параллельно полу; три полных оборота вокруг своей оси – и прекрасная танцовщица падает на колени перед бледным, как полотно, мужчиной, чьё прерывистое дыхание тяжелее, чем у уставшей плясуньи. Она грациозно склоняет головку на бок и сидит, не шевелясь: представление ещё не закончено, он ещё получит, чего хотел!..       - Эсмеральда, - Клод пытается взять себя в руки, но он слишком смятён. Растревоженная душа пенится мириадами чувств и воспоминаний, и Фролло даже не в силах понять, чего в нём больше: любви, ненависти, желания, раздражения… Он знает только, что жаждет чего-то столь неистово, что готов убить ради этого. Но чего он хочет? Её?.. Свободы?.. Любви?.. Удовлетворения?.. Покоя?.. – Эсмеральда…       Его растерянный, дрожащий голос пробуждает её: Агнесса поднимает опущенную головку и смотрит на него в упор. И вдруг в её глазах он читает страх, отвращение, почти ненависть… Она вскакивает и с проворством дикой лисицы отпрыгивает к стене. Прижимается к ней спиной и с ужасом и, одновременно, вызовом продолжает неотрывно глядеть на Фролло.       - Эсме… Да что с тобой?! – такое странное поведение выводит мужчину из ступора. Он вопросительно, с волнением смотрит на вжавшуюся в стену красавицу и делает несколько шагов по направлению к ней.       - Не трогай меня, мерзкий поп!.. – неожиданно взвизгивает девица, ладонью звонко ударяя по руке потянувшегося было к ней Клода.       - Агнесса, что происходит?! – он не понимает и начинает злиться.       - Ты ведь хотел Эсмеральду? – на миг девушка будто приходит в себя; её лицо приобретает осмысленное выражение, страх и ненависть в секунду стираются, будто она сдёрнула глупую маску. – Пожалуйста, наслаждайся! – и снова этот низкий, подрагивающий голосок: - Отойди, или я закричу!..       Первым его желанием было – немедленно прекратить эту глупую игру.       - Танцуй! – вместо этого проговорил он властным, не терпящим возражений тоном, каким обычно говорил с провинившимися студентами.       Выходит, всё это для неё лишь игра!.. И та мука, сладость и боль которой пережил он в пять минут её танца, – только его мука, только его боль и его страшные, полные стыда и страданий воспоминания. Насмехается!.. Снова! Что ж, он сыграет в задуманную им игру по её правилам. Она заставила его снова стать архидьяконом Жозасским; он заставит её снова стать пугливой цыганской девчонкой.       Подавив на миг вспыхнувшее в глазах неудовольствие, плясунья отрывается от стены, извлекает купленный пару дюжин дней назад бубен – и нарочно пытается вспомнить те танцы, которые обыкновенно исполняла на Соборной площади, откуда он так упорно гнал её раз за разом.       - Ведьма! – на сей раз он даже не позволяет ей завершить выступление, перехватывая тонкое запястье и вырывая инструмент. – Я ведь просил тебя никогда больше не возвращаться сюда?! Я предупреждал. Но ты – ты не послушала!       Бубен летит на пол и, подскакивая, в последний раз оглашает комнату жалким стуком. Клод с удовлетворением отмечает выступившую на щеках Агнессы краску. В глазах её плещется всё тот же испуг, а губы кривит гримаса отвращения. Снова играет? Или нет?.. Впрочем, неважно!       - Знаешь ли ты, цыганка, что для тебя уже сложен костёр на Гревской площади? За твои распутные танцы, за твои колдовские фокусы с козой. И в полдень завтрашнего дня огонь лизнёт твои босые ступни! Если только ты не покаешься в своих прегрешениях и – не искупишь их.       - Лучше я взойду на костёр, чем на твоё ложе!.. – запальчиво отвечает девушка, но тут же болезненно морщится, когда стальная хватка усиливается.       - Разве я приглашал тебя на ложе? – зловеще шепчет Фролло, почти уже веря самому себе и ощущая настоящий, ненаигранный гнев от её отказа; желание сломить, заставить её склониться поднимается из самой глубины его существа. – Нет, ты отдашься мне прямо здесь, на полу. Или умрёшь. Решай. Но решай поскорее, я не намерен ждать.       Он это серьёзно?! Плясунья уже и сама не рада, что затеяла всё это. Зачем только ей пришло в голову разозлить его?! Но отступать некуда: ставки сделаны, и на кону её позволение играть на сцене.       - Пусти меня, похотливый монах!.. Я скорее умру, чем отдамся тебе по доброй воле! – Эсмеральда сопроводила последнюю фразу красноречивым взглядом, но мужчина и без того уже шарил взором по дому в поисках верёвки.       Не говоря ни слова, Клод подтащил старательно упирающуюся девушку к шкафу, где, как он помнил, лежал моток бельевой верёвки.       - Ненавижу!.. Не смей! – вполне себе достоверно отбивалась красавица, но связать за спиной руки всё же позволила.       А Фролло уже едва ли помнит, что всё это – игра, притворство. Несмотря на выдуманные обстоятельства, он испытывает столь яркие, живые, настоящие эмоции, каких не ощущал, кажется, с момента их ночи сразу после встречи в Жуаньи. Тогда она тоже боялась, хотя и пыталась скрыть свой страх и смущение под маской напускного равнодушия. А вот его тогда переполняла нежность и болезненная любовь на грани поклонения. Сейчас же в душе клокотал гнев и вожделение в самой примитивной, жестокой его форме.       - Моя прекрасная маленькая чаровница, - мужчина обнял прелестницу за осиную талию и прижался грудью к её спине; отвёл чёрные пряди с маленького ушка, уткнулся губами в шею. – Вот ты и попалась. Ты знаешь, как я страдал, глядя на твои обнажавшиеся в танце ножки?.. Знаешь, как мучился, когда слышал твой неземной голосок? О, ты владела моими мыслями, моим разумом днём и ночью!.. Я не спал, я забыл слова молитв, я забросил науку – я предал для тебя всё, что любил, а ты не нашла в своём сердце для меня и капли сострадания. Ну, так я силой возьму то, что не могу получить добром! Когда творишь зло, твори его до конца…       Одним резким движением сдёрнув со вскрикнувшей от неожиданности Агнессы юбку, Клод быстро запустил руку под задранную камизу и начал мять нежную грудь.       - Развяжи меня немедленно, гнусный поп! – девушка начала вырываться, пожалуй, даже более достоверно, чем следовало. – Ты сгоришь в аду за свои грязные помыслы!       - Откуда у такой ангельски красивой ведьмы змеиный язык?! Кажется, пора занять твой ротик чем-то более насущным, нежели пустые угрозы…       Вот теперь она вздрогнула по-настоящему: он почувствовал, как дёрнулось её тело в бесплодной попытке ускользнуть. Это было его второе желание, и при одной только мысли о том, что оно вот-вот осуществится, мужская плоть вздыбилась, топорща одежду.       - Эсмеральда…       Он целовал её, шепча экзотическое, но такое родное имя. Целовал и чувствовал, как отступает слепая ярость, родившаяся на пустом месте и растраченная в никуда. Одной рукой Фролло поспешно развязывал тесёмки штанов, а вторую запустил в густые локоны, не позволяя плясунье избежать возбуждающих, глубоких поцелуев.       - Пожалуйста, - тихо проговорил он, освобождая набухшую плоть и осторожно надавливая на плечи смущённой, раскрасневшейся партнёрши. – Пожалуйста, Эсмеральда… прошу тебя…       Опустившись в конце концов на колени, едва не потеряв равновесие из-за по-прежнему связанных рук, Агнесса подняла на Клода свои огромные, умоляющие чёрные глаза.       - Любовь моя, я прошу тебя… я умоляю…       Жгучая похоть мешала соображать. Он с трудом понимал, что делает, действуя скорее инстинктивно, нежели осознанно, повинуясь одному лишь вожделению. Фролло вновь запустил одну ладонь в тёмные пряди, с нежной силой заставляя девушку приблизиться…        …Клод прижимал к себе отвернувшуюся Эсмеральду, свернувшуюся в клубок и тщетно пытающуюся сдержать слёзы.       - Прости, красавица, молю тебя, прости меня!.. – в сотый раз растерянно и покаянно повторял мужчина. Он не понимал в точности, за что его нужно прощать, но чувствовал неподдельную боль возлюбленной и свою вину перед ней. – Но, ради Бога, скажи наконец, что произошло?.. Я причинил тебе боль? Мне казалось, ты получила удовольствие… Боже, любовь моя, молви хоть слово!.. Упрекай меня, обвиняй – всё, что угодно, только не молчи!       Плясунья не отвечала. Только тихие, сдерживаемые горестные всхлипы прорывались иногда сквозь искусанные губы. Слёзы стыда душили маленькую чаровницу, и она ничего не могла с этим поделать. Как он не понимает!.. Это невыносимо, отвратительно, пошло – то, что она сделала, вернее, позволила с собою сделать. А самым мерзким казалось то, что после подобного унижения она ещё и наслаждалась ласками этого ужасного человека и даже, и впрямь, испытала греховное наслаждение в его объятиях. И теперь чувство омерзения – к нему, к себе, ко всему этому прогнившему миру – угнетало бедняжку так, что она не в силах оказалась удержать слёз.       Фролло ещё долго шептал бессмысленные глупости, пытаясь успокоить и докопаться до причин внезапных слёз Агнессы, которая за пять минут до этого солёного дождя прижималась к нему со всем жаром наслаждавшейся близостью женщины и сладко стонала от удовольствия. Но в конце концов Эсмеральда всё же справилась с собой и, шмыгнув носом, повернулась к Клоду, взгляд которого, устремлённый на неё, напоминал глаза провинившегося пса.       - Если я уйду, ты отпустишь меня?       Вопрос застал врасплох. Мужчина был настолько не готов к такому повороту дела, что с пару минут молча глядел на плясунью, разрываясь между желаниями упасть пред ней на колени и вымаливать прощение за какой-то свой неведомый грех и запереть её здесь, в этом доме, приковать, если понадобиться.       - Ты хочешь оставить меня? Куда ты направишься? Чем будешь жить?.. Агнесса, ради всего святого, что я натворил?!       - Ты отпустишь меня? – игнорируя все его вопросы, настойчиво повторила та.       - Я… Да, конечно, но…       Что добавить после этого "но?.." Фролло не знал. Он даже не знал, правду он ответил или соврал. Он знал только, что это то, что она хотела услышать, и, в угоду ей, сказал это «да».       Вновь завозившись в постели, девушка легла на спину и долго смотрела в тёмный потолок. Наконец, сказала:       - Пожалуйста, никогда больше не заставляй меня делать этого, хорошо? У меня такое впечатление, будто я выкупалась в чане с помоями. И никогда, никогда уже не отмоюсь!..       - Так это всё из-за нашего маленького эксперимента?.. Пресвятая Богородица!.. Дитя, клянусь, у меня и в мыслях не было унизить тебя! Я представить себе не мог, что ты воспримешь это как оскорбление. Обещаю, что никогда больше не попрошу ни о чём подобном. Но не думай, будто ты совершила что-то ужасное: это только лишь проявление любви, такое же естественное, как…       - Но я не люблю тебя, - возразила Агнесса. – И не будем больше об этом, хорошо? Забудем, словно никогда и не было. А теперь пора спать. Завтра с утра я пойду с тобой в университет, а после обеда у меня репетиция.       Клод, терзавшийся чувством вины, не посмел теперь сказать и слова по поводу репетиции. Что ж, он сам столь опрометчиво назвал ей цену, которая, хоть и оказалась в итоге чересчур высокой, всё же была уплачена.       Возможно, ей быстро надоест, и она откажется от этой глупой затеи… Возможно.       Обняв любимую и крепко прижав к своей груди, Фролло вскоре погрузился в беспокойный сон.