Fais-moi expier ma faute

      - Поверить не могу, что братец тебя отпустил! – Жоаннес де Молендино подозрительно сощурился, глядя в честные глаза прибежавшей к нему сразу после литургии счастливой Эсмеральды. – Признайся, ты у него разрешение с ножом у горла спрашивала?       - Очень смешно! – обиженно фыркнула та. – Да и чего в этом, в конце концов, такого?.. Я ведь буду под защитой – твоей и Квазимодо.       Девушка украдкой глянула на недвижно застывшего за столом горбуна. От его пристального, боготворящего взгляда ей каждый раз становилось неловко. Плясунья прекрасно знала о чувствах бедняги, равно как и о его покорной преданности. И ей всё чаще казалось, что его любовь, на которую она была не в состоянии ответить даже близкой, как с Жеаном, дружбой, делает её лицемеркой. Она с преувеличенной бодростью обнимала бедного глухого при каждой встрече, но вовсе не потому, что ей так уж этого хотелось. Умом Агнессе было жаль своего уродливого стража, однако в душе, втайне от самой себя, она досадовала на бывшего звонаря за то, что тот последовал за ними в Павию. И причин тому было целых три.       Во-первых, красавица испытывала нестерпимый стыд за то, что Квазимодо, защитивший её однажды в келье от посягательств своего приёмного отца, знал о её нынешних отношениях с бывшим архидьяконом. Эсмеральда вовсе не гордилась этой связью, хотя и свыклась постепенно со своим положением. Но если люди вокруг считали её законной супругой мэтра Клода де Молендино, француза-медика, быстро заслужившего уважение коллег и студентов Павийского университета, то глухой защитник её знал правду. А правда была такова, что Агнесса оставалась содержанкой священника-вероотступника, беглого монаха. И, несмотря на то, что она совершенно не стеснялась этого невольного своего положения перед весёлым белокурым повесой, перед несчастным уродом ей отчего-то всегда становилось совестно, хотя тот ни разу ни единым жестом или взглядом не выразил и тени упрёка.       Во-вторых, плясунье с некоторых пор тягостно стало находиться рядом с горбуном из-за неизлечимой и по-собачьи преданной любви последнего. Она не считала себя достойной этого слепого обожания, зная к тому же, что никогда не ответит взаимностью. И если шутливый флирт с Жеаном или пара игривых, восторженных фраз от незнакомцев льстили и ободряли её, то немая страсть бывшего звонаря только стесняла и почти раздражала. Он ни о чём не просил, никогда бы не осмелился рассказать о своей нежности, но полный тоскливого поклонения взор смущал и заставлял чувствовать себя неблагодарной и едва ли не жестокой.       В-третьих, прелестница по-прежнему несколько робела перед ужасной внешностью Квазимодо. Она не боялась его и не подавала виду, но долгое пребывание в его обществе угнетало её, как гнетёт здорового человека тоскливая необходимость находиться рядом с неизлечимо больным.       В отличие от Агнессы, неунывающему младшему Фролло волей-неволей пришлось уживаться с горбуном, ибо Клод согласился оплачивать скромную квартирку в три крохотные комнатки на окраине Павии только при условии, что брат возьмёт на себя попечение о его воспитаннике, коли уж тот сумел добраться до Миланского герцогства. Постенав для приличия и выторговав себе кое-какое содержание в довесок, Жеан согласился соседствовать с горбуном. И каково же было удивление Клода, Эсмеральды, а, главное, самого юного шалопая, когда тот неожиданно легко нашёл общий язык с глухим сожителем. Лишённый всего, чем дорожил – Собора, опеки архидьякона, возможности заботиться о цыганке, – Квазимодо, будто потерявший опору под ногами, вцепился в первое подставленное ему плечо, пусть и не такое надёжное и крепкое, как у старшего Фролло. В угрюмом соседе бывший школяр обрёл верного, исполнительного и неболтливого слугу, взявшего на себя все бытовые хлопоты и заботы о благополучии брата своего приёмного отца, к которому, к тому же, открыто симпатизировала и нередко заглядывала Агнесса.       Не ожидавший от навязанного соседства ничего хорошего, Жеан вдруг обнаружил много приятного и полезного в этом необременительном сожительстве: урод обыкновенно занимался хозяйством днём, когда юноши не было дома, а по вечерам почти не выходил из отведённой комнаты, так что создавалось впечатление, будто в доме орудует метлой и поварёшкой незримый добрый дух. Беспечный и от природы наделённый весёлым, добрым нравом мальчишка быстро переменил давно сложившееся мнение о воспитаннике своего брата и однажды, в отсутствие других вариантов, нашёл его вполне приятным собутыльником. Так, постепенно, они начали понемногу общаться. Внешность горбуна мало волновала повесу, а вскоре он нашёл её вполне подходящей для некоторых ролей в постановках.       Итак, Квазимодо неожиданно оказался втянут в водоворот актёрской жизни. Поначалу толкучка, суета, репетиции, развязность новых знакомых, поучения взявшего на себя роль постановщика Жеана – всё раздражало не привыкшего к подобной суматохе глухого. Однако после первого же успеха, когда старание его было вознаграждено аплодисментами, которые он не мог слышать, и монетами, по справедливости поделенными между артистами, жалкий урод вдруг почувствовал всю прелесть своего нового положения. Он, никогда прежде не видевший в свою сторону оваций толпы, за исключением триумфа в далёкий Праздник Шутов, насытил вдруг гордость осознанием собственной значимости. А поздравления лицедеев, нашедших счастливый дебют своего нового хромого товарища удачным поводом устроить застолье, отозвались в не знавшем дружбы сердце волной тёплой нежности ко всем этим людям, смотрящим на него не свысока, но как на равного, как на обычного человека. Они не ужасались его внешности, не насмехались над ним – по крайней мере, в глаза – и с удовольствием прокутили за одним с ним столом его долю заработанных денег. И насколько прежде свиреп был горбун по отношению к издевающимся над ним, настолько же открыт и добр он оказался к тем, кого почитал отныне друзьями.       Миланцы, в отличие от французов, оказались вполне дружелюбно настроенными по отношению к страшному и курьёзному, как им казалось, существу, постоянно отныне появлявшемуся на подмостках сцены. Он, можно сказать, стал местной достопримечательностью: не слишком привлекательной, зато колоритной и неповторимой. Мужчины иногда кивали ему при встрече, продавец в ближайшей лавке знаками выражал одобрение последней постановке, дети, смеясь, следовали по пятам, с весёлым визгом разбегаясь, стоило Квазимодо обернуться и нахмуриться, а молодые девушки, хихикая и толкая друг друга в бок, норовили после представления кинуть букетик засушенных полевых цветов под ноги самому уродливому, зато всегда узнаваемому актёру. Итак, звонарь поступил вовсе не так уж безрассудно, бросив службу в соборе и отправившись летом вслед за Эсмеральдой. Хотя он так и не обрёл своего счастья, всё же жизнь в Павии, рядом с цыганкой и приёмным отцом, оказалась куда лучше, нежели та, которая ожидала бы его в Париже в одиночестве колоколен Нотр-Дама.       - Значит, ты решительно заявляешь мне, что брат дал добро на твоё вступление в труппу? – продолжал Жеан, накидывая курточку – они с Квазимодо как раз собирались на репетицию.       - Да, вчера вечером мы обо всём договорились. Ну, честное слово!       - Не подумай, что я тебе не верю… - протянул юноша, запуская пятерню в белокурые локоны в попытке придать им более-менее причёсанный вид. – Просто странно всё это. Но вообще, мне-то лично малоинтересно, в курсе Клод твоих похождений или нет. От ещё одной его гневной тирады я точно не поседею. А вот тебе с ним в случае чего придётся самой разбираться. А ну как озвереет и дома запрёт? Братец он такой, любит контролировать всё и всех, уж я-то знаю.       - Не запрёт. Он мне, между прочим, должен сегодня добыть разрешение посещать лекции по медицине, вот! – с гордостью выпалила Агнесса.       - Это где ж ты так нагрешила?! – младший Фролло состроил уморительно-испуганную физиономию. – За что он тебя так, а?.. Есть куда более гуманные способы наказания.       - Я сама попросилась, - рассмеялась плясунья. – А что? Не всё же дома сидеть! Я тоже хочу в травах понимать и раны зашивать. Он матушку исцелил и… ещё одного человека. Я бы не смогла. А что, если мне помощь срочно понадобится, а его рядом не окажется?.. Нет, медицине мне обязательно нужно научиться!       - Посмотрю я на тебя, как ты через месяц запоёшь, - проворчал господин бакалавр, не без содрогания вспоминая незабвенные дни, проведённые под крышей коллежа Торши.       - Ну что, идём на репетицию? – нетерпеливо перебила девушка. – Что вы нынче ставите? И кого я буду играть?..       - Мы с Федерико сейчас дописываем соти, труппа как раз только начинает репетиции… Думаю, тебе найдётся местечко в представлении. Поверишь ли, эти миланцы ничего прежде не слышали про соти!.. – с этими словами Жеан учтиво распахнул дверь, пропуская спутницу вперёд; Квазимодо последовал за ними безмолвной тенью.       - Странно. А у нас… то есть во Франции они, кажется, популярнее столь любимых Гренгуаром мистерий ¹. О чём же постановка?       - Сначала я думал написать о Сиксте IV. Ну, знаешь, вся эта его возня с Феррарой, которую он хотел отдать на разграбление венецианцам, а после вручить герцогство своему племяннику… Последовавший за этой неудачей интердикт ², наложенный на Венецию – лучший сюжет для высмеивания алчности и глупости верховного понтифика. Стремление Франческо делла Ровере успеть пристроить всех своих родственников переходит всякие границы: если простой народ начинает замечать грехи наместника Христа, значит, последний утратил не только совесть, но и всякую осторожность. Старик уже одной ногой в могиле, а всё никак не успокоится и ни на секунду не задумается о вечности. Словом, сюжет для соти благодатный, но… Недостаточно острый, что ли. Ватикан далеко, а в Миланском герцогстве найдутся и свои, куда более интересные местным жителям темы.       - Кроме того, порочить Папу Римского не лучшая идея. Мы ведь не дома, помнишь? Рим не так далеко, как тебе кажется.       - О, да, Рим не так уж далеко, - озорно ухмыльнулся юноша. – Но Милан всё же ближе.       - Милан?.. А при чём здесь Милан? – растерялась плясунья.       - Да при том, милая Агнесса, что мы решились написать соти о Лодовико Моро, родном дяде нынешнего правителя Джана Галеаццо Мария Сфорца. Ты знаешь, ходят слухи, будто именно Лодовико пристрастил совсем ещё юного герцога к вину, совершенно не заботится о его образовании и даже поощряет в разврате с девицами и мальчиками.       - Фу, Жеан, замолчи немедленно!.. – скривилась Эсмеральда, удерживая смешок, хотя в глазах её вспыхнула нескрываемым огоньком тревога. – И вы что же, собираетесь об этом рассказать всему честному народу? Даже не зная ничего наверняка?..       - Ну, во-первых, красавица, наверняка всем известно то, что Лодовико прибрал к рукам всю полноту власти и возвращать её Джану Галеаццо не собирается. Этот ребёнок – король, спору нет; но игрок в этой партии – Моро, и только его рука правит фигурами, в том числе герцогом. Во-вторых, мы ведь будем говорить в иносказательной форме; обличать напрямую – удел дураков. Ну и в-третьих, ты можешь и не участвовать в постановке, дождаться следующей… Если всё пройдёт успешно и мне удастся сохранить голову на плечах, к лету мы поставим пару новых коротеньких фарсов. А участие в этом и впрямь может стать небезопасным. Едва ли Лодовико оценит стиль изложения, если до него доползут слухи о содержании.       - И всё-таки вы решили писать именно об этом, - скривилась девушка.       - Что поделать, - повеса пожал плечами. – Злободневные темы идут успешнее всего. В наше время артистам приходится искать благосклонность публики, даже рискуя потерять благосклонность власти.       - А если… если я всё же захочу участвовать, кого мне придётся играть?       - Я никак не мог определиться, кто выступит в образе Весны. По задумке она олицетворяет юного герцога – наивного и прекрасного. Думаю, ты бы подошла идеально. Естественно, выступать будешь в маске, чтобы ни у кого и шанса не было признать в тебе супругу моего братца.       - Хорошо, - решила Агнесса после небольшой паузы. – Ты сейчас вкратце познакомишь меня с содержанием, зачитаешь роль…       - Это лучше сделает Федерико, - перебил Жеан. – Тексты почти полностью принадлежат его руке. С итальянским я более-менее освоился, однако не настолько, чтобы сочинять стихи. Содержание моё, но все вопросы по форме – к нему.       - Хорошо, пусть Федерико. Одним словом, сначала я хочу познакомиться с ролью, а уж потом решу, стоит ли ввязываться в эту авантюру или ограничиться пока посещением университета… Кстати, а Квазимодо тоже играет?       - Главную роль! – расхохотался повеса. – Твой антагонист, если решишься. Зима, сковавшая юную Весну стеной своей холодной мудрости и мешающая ей расцвести. Между прочим, вершина моего искусства как автора: главная роль – без слов! Правда, у бедняги некоторые проблемы с выразительностью, - поморщился горе-драматург, - но мы над ними работаем. Впрочем, - тут же просиял Жеан, - если ты присоединишься к труппе, уверен, дело пойдёт на лад! Нашему «Лодовико» явно не хватает музы, которая бы вдохновляла его на более внятную мимику и красноречивые позы.       По дороге белокурый сценарист вдохновенно излагал сюжет намечающегося соти, приправляя рассказ столь едкими высказываниями, эмоциональной жестикуляцией и кривляниями, что плясунья, поначалу неодобрительно хмурившаяся смелости завуалированных насмешек, в конце концов развеселилась и даже одобрительно захлопала в ладоши после очередной удачной остроты, не сдержав смеха.       ***       А в это самое время Клод сидел в кабинете возглавлявшего медицинскую кафедру Родриго Сориа и пытался уладить порученное ему дело.       - Послушайте, мэтр де Молендино, - статный мужчина средних лет с высоким лбом и тёмными волосами без намёка на проседь побарабанил пальцами по столу, - я, конечно, не собираюсь, да и не имею права, вмешиваться в вашу семейную жизнь. Но у нас в университете среди преподавателей не принято таскать на лекции своих жён. К тому же ваша, насколько мне известно, юна и прелестна, как ангел. Упаси Боже ставить под сомнение чью-то честь, но, сами понимаете, студенты…       - Она будет одеваться, как послушница, опускать глаза в пол и, уверяю вас, не смутит ни один ум. Об этом я лично позабочусь, обещаю.       - Не сомневаюсь, Клод, но всё-таки… В этом нет ничего дурного, просто… ваша просьба… она слегка необычна. И вы ведь читаете курс на латыни, а она женщина…       - Моя жена владеет латынью, - не моргнув глазом, ответил бывший архидьякон. – В достаточной степени, чтобы понимать суть.       - Гм, что ж… - Родриго всё ещё сомневался, не понимая в точности, чем его смущает просьба, но никак не решаясь согласиться удовлетворить её. – Хорошо, об этом позже. А пока я хотел бы поговорить с вами в поездке в Милан.       - В Милан?..       - Герцог Бари, регент, приглашает меня ко двору. Традиционная праздничная неделя перед Пепельной средой ³: будут состязания в игре на лире, праздничные представления, пиры, фейерверки… Вы видели когда-нибудь фейерверки?       Собеседник отрицательно покачал головой, вполуха слушая рассказ и лихорадочно размышляя, как бы поделикатнее отказаться от неожиданного приглашения.       - Тогда вы просто обязаны поехать! Пару лет назад при дворе Сфорца поселился некий флорентиец Леонардо, как говорят, искусный художник, ученик Андреа Верроккьо. Кажется, сейчас он занят росписью капеллы Непорочного зачатия в Сан-Франческо Гранде ⁴… Но речь не о том. Этот умелец – вы просто обязаны с ним познакомиться! – в прошлом году на Рождество устроил никогда прежде не виданное зрелище. Вы только представьте себе: деревянный помост, иллюминированный и декорированный самым причудливым образом. А на нём – изрыгающие пламя статуи – каково, а?! Ведь у вас во Франции такого и короли не видывали, признайтесь, а?..       - Да, должно быть, великолепное зрелище, - Клод механически кивнул. – Но ведь пригласили вас, а не меня, мэтр. Будет ли моё посещение уместным?       - Более чем, уверяю вас! На время пребывания в Милане мы можем разделить одну комнату, это не стеснит меня. А в Пепельную среду сразу после службы отправимся в обратный путь. Какая удача для вас!.. Вы неглупый человек, мэтр де Молендино, хотя и возитесь с этим своим немцем… Ума не приложу, для чего я вообще держу его при кафедре?! Но не гнать же, в самом деле, немощного старика на улицу. Сколько ему?.. Лет семьдесят, не меньше.       - Почти, - кивнул Фролло, тактично умолчав, что Христиану Розенкрейцу намедни исполнилось сто шесть лет.       - Ну да не о нём речь. Для вас эта поездка – блестящая возможность обзавестись нужными связями. И, возможно, поделиться своими знаниями; может быть, самому почерпнуть что-то новое.       - Не знаю, смогу ли я…       - Бросьте, Клод! – вспылил каталонец, который вообще не отличался уравновешенным характером. – Приедут профессора из разных университетов, доктора, деканы, ректоры. Не знаю, как там принято у вас во Франции, но у нас празднества – это возможность встречи для людей науки и искусства. У Моро богатый, пышный двор; никто не отказывается от его приглашений! Будут гости из Генуи; тамошнему университету всего-навсего лет двадцать, возможно, мы сможем дать им советы или поделиться опытом. А вот у профессоров из Болонского, которые – и мне это достоверно известно – также приглашены, наверняка есть чему поучиться. Не думайте, что вы знаете всё на свете!.. Это большая честь и счастливый случай – оказаться в Милане в такое удачное время. Если вы откажетесь, то будете дураком в моих глазах, так и знайте.       Родриго резко откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки, сердито глядя на собеседника.       - Я… благодарю за оказанную честь, мэтр Сориа, - Клод сглотнул, подыскивая слова. – Я только не хотел стеснить вас, и, конечно, буду рад…       - Вы меня нисколько не стесните, - тут же повеселел декан медицинского факультета. – Поверьте, вы ещё не раз и не два поблагодарите меня за эту поездку! Наладите связи с коллегами, начнёте переписку, быть может. Знаете, в наши дни особенно важно делиться знаниями, ведь их накопление идёт так быстро, что невозможно всесторонне в одиночку изучить столь обширный предмет, как медицина. Вы согласны со мной?       - Без сомнения.       - Что ж, в таком случае будьте готовы отправиться после 25 февраля. И, если у вас нет ко мне других вопросов…       - Что по поводу моего дела? – быстро напомнил Фролло, стиснув подлокотники кресла.       - Ах да, ваша жена, - мэтр Сориа поморщился. – Ну, если она, как вы утверждаете, знает латынь… Но только под вашу личную ответственность! Если присутствие вашей уважаемой супруги малейшим образом повредит учебному процессу, я вынужден буду просить вас впредь воздержаться от подобных экспериментов.       - Если моя жена отвлечёт внимание хоть одного слушателя, клянусь, что самолично запрещу ей это безрассудство!       - Ага!.. Так это не ваша идея! – беззлобно рассмеялся каталонец.       Мэтр де Молендино лишь красноречиво вздохнул и поджал губы.       - Женщины, - мечтательно проговорил Родриго, иронично улыбаясь. – В таком случае идите, обрадуйте поскорее вашу очаровательную, беспокойную супругу. А ещё лучше – поскорее наградите её ребёнком – так она вернее забудет про свои глупые сумасбродства.       Ничего не ответив, Клод поднялся, кивнул на прощание и покинул кабинет.