Fais-moi expier ma faute

      - Эсмеральда! – младший Фролло ворвался в дом хорошо за полдень, в дорожной одежде и изрядно помятый. – У тебя ведь найдётся обед, не правда ли?.. Точнее, завтрак, потому как желудок мой пуст со вчерашнего дня!       - Жеан, где ты пропадаешь?! – беспокойно мерившая шагами комнату девушка обернулась и укоризненно покачала головой. – Нам ведь следовало покинуть город ещё до обеда!       - Это нестрашно, дорогая сестричка: до Сен-Мора от силы три льё, а Клод наказывал заночевать нам именно там. Он даже снабдил меня рекомендательным письмом к настоятелю аббатства святого Петра. На сегодняшний вечер мы с тобой – благочестивые паломники, супруги Даникан. Но, милая Эсмеральда, неужто у тебя не найдётся даже корочки хлеба подкрепиться перед дорогой?..       - Я полагала, ты зайдёшь пораньше и мы успеем спокойно поесть, - вздохнула плясунья, доставая сковородку. – Сейчас пожарю яичницу на сале. И, пожалуйста, зови меня Агнесса! Где ты так задержался? Скверно выглядишь.       - Ты ещё Гренгуара не видела! Впрочем, скоро увидишь, - посулил повеса. – Он должен встретить нас на Сен-Мартен в три часа пополудни и проводить до Сент-Антуанских ворот. Кстати, Пьер сделал нам щедрый прощальный подарок – пятнадцать ливров на дорожные расходы. Правда, пятнадцатую часть мы с ним вчера благополучно пропили, но четырнадцать всё ещё при мне, так что голодная смерть нам не грозит.       - Твой брат оставил мне вчера десять ливров – ни к чему было разорять беднягу Гренгуара.       - Ого, со мной он никогда не был столь щедр! – возмутился юноша. – Но я никого не разорял: поэт сам предложил посильную помощь, а отказываться от денег не в моих правилах. И вообще, я честно заслужил эти монеты! Наш философ сочиняет новую мистерию – «Последний день Авеля». Я дал пару дельных советов касательно сюжета и чуточку подправил стиль изложения, сделав его менее нудным, так что у Пьера есть все шансы на успех постановки. Да сама можешь спросить у него через час!       - Так он проводит нас… - задумчиво произнесла девушка, кинув на разогретую сковородку сало и разбивая пару яиц. – Послушай, а ты не попросил его взять с собой Джали?..       - Я – нет, но он сам вспомнил и пообещал привести твою подружку.       - Хоть обниму её в последний раз, - вздохнула плясунья.       Когда с трапезой было покончено, кошель – пристёгнут к поясу Эсмеральды, а торба с пожитками – взгромождена на плечи Жеана, парочка покинула уютный домик на улице Тиршап.       На пересечении с Сен-Мартен молодые люди встретили уже поджидавшего их Гренгуара с прелестной белой козочкой с позолоченными рожками. Никто из них не заметил притаившегося в тени священника, пристально наблюдавшего за трогательной прощальной встречей двух подруг. До самых Сент-Антуанских ворот на довольно значительном расстоянии от сопровождаемой весело скакавшей козочкой троицы шёл архидьякон Жозасский Клод Фролло, за которым следовал верный Квазимодо. Взор последнего был прикован к девичьему силуэту, как и взгляд его приёмного отца. Вот только монах смотрел на Эсмеральду ревниво, требовательно, нетерпеливо, в то время как единственный глаз звонаря наполнялся слезами, и такая тоска сквозила в нём, что даже у насмешников-гаменов не появлялось сегодня охоты травить глухого горбуна.       Но вот троица достигла ворот, простилась, в последний раз обнявшись, и Эсмеральда с Жеаном затерялись в толпе спешивших покинуть столицу жителей предместий, торговцев и рабочего люда. Клод и Квазимодо ещё какое-то время неподвижно стояли футах в восьмидесяти от ворот, глядя в проём поглотившей плясунью арки. Наконец священник нехотя развернулся и медленно двинулся в обратный путь. Поколебавшись пару мгновений, звонарь последовал было за приёмным отцом… но, не сделав и тридцати шагов, вдруг резко развернулся и решительно направился к Сент-Антуанским воротам. Поглощённый своими мыслями Фролло заметил его отсутствие лишь у моста Богоматери.       А в обители архидьякона уже ждали: мальчишка-послушник встретил его у входа в собор и почтительно передал, что епископ ждёт своего викария во дворце, и немедленно. Бесстрастно кивнув, обеспокоенный монах поспешил на встречу.       - Клод! Где вас черти носят?! – с порога накинулся де Бомон.       - Мне… нужно было отлучиться ненадолго, - растерялся от такого начала разговора Фролло.       - Ненадолго!.. Я вас полдня жду!       - Простите, Ваше Высокопреподобие, я не думал, что могу кому-нибудь понадобиться до завтрашней мессы, - священник чуть склонил голову в знак извинений.       - Ладно, перейдём наконец к делу, - Луи отодвинул лежащее перед ним недоконченное письмо и кивнул на соседний стул. – Присаживайтесь. Помните, с пару месяцев назад я говорил вам о прелестной супруге господина де Шатопера, которая находится в интересном положении?       - Ваше Преосвященство изволите говорить о Флёр-де-Лис, урождённой Гонделорье?..       - И о младенце, которого вы обещали крестить, - напомнил епископ. – В семье случилась трагедия, которая, кстати, очень вам на руку: этого дурня Шатопера прикончил на дуэли какой-то бретонец. Дело чистое, нашёлся и свидетель – лодочник. Жена капитана, узнав о случившемся, разрешилась от бремени чуть раньше срока. По счастью, с ребёнком всё в порядке, как и с юной матерью. Не считая, конечно, её скорби и столь раннего вдовства… Так вот, младенца требуется крестить, и хотя сейчас ваше участие в этом деле уже не представляется мне таким уж необходимым, я всё же счёл своим долгом предоставить вам такую возможность. Хотите поучаствовать в судьбе юного Шатопера? Я лично виделся сегодня с госпожой Алоизой Гонделорье – они хотели бы окрестить ребёнка в ближайшее воскресенье. Вы ведь ещё не покинете Париж, я полагаю?..       - В ближайшее время после этого. Да, я мог бы совершить обряд крещения. Если вы считаете уместным, что крестить ребёнка будет тот же человек, который лечит убийцу его отца.       - Лечит убийцу?.. – брови де Бомона взлетели вверх. – Погодите, Клод, я уже ничего не понимаю!.. Вы ведь, я надеюсь, не имеете никакого отношения к…       - Нет! – поспешно открестился Фролло. – Это вышло совершенно случайно. Но я действительно занимаюсь раной второго дуэлянта – ему, кстати, тоже прилично досталось. А бездарь-коновал, который думал, что помогает раненому, только продлил бы агонию больного. Так или иначе, теперь его жизни ничего не угрожает. Так вы по-прежнему считаете уместным моё участие в этом деле?       - Более чем прежде. Вам не кажется, мэтр, что у вас порядочный должок перед Шатоперами? Сначала сами чуть не прикончили отца семейства, а теперь вот лечите его убийцу, который оказался более метким, чем вы...       - И поделом наглому мальчишке!.. – не сдержался архидьякон, но тут же вновь заговорил спокойно: - Хорошо, после воскресной литургии я лично проведу обряд крещения. Это девочка?       - С чего вы взяли? – удивлённо улыбнулся Луи. – Нет, мальчик. Почтенная госпожа Гонделорье пожертвовала сегодня собору фунт серебра и прекрасное жемчужное ожерелье на изготовление оклада для иконы Божьей матери в благодарность за рождение наследника.       - Благочестивая женщина, - чопорно произнёс священник. – Крёстных родителей уже выбрали? До совершения обряда я должен побеседовать с ними, исповедать, причастить.       - Безусловно. Я попросил госпожу Алоизу заняться этим вопросом. Думаю, завтра или послезавтра они вас посетят. И последнее. Молодая мать ужасно слаба: она никак не оправится после известия о смерти мужа и не сможет присутствовать в храме. Но она настаивает, чтобы младенца окрестили именем Феб.       - Не припомню ни одного святого с таким именем, - насупился монах. – Богохульство – называть ребёнка в честь древнего языческого божества!       - В честь отца, Клод, в честь отца, - епископ пристально взглянул на собеседника. – Давайте на сей раз закроем глаза на эти мелочи. Не всё ли равно, как наречь новорождённого? Ведь не вам же потом жить с этим именем, верно?       - Как скажете, Ваше Высокопреподобие, - Фролло смиренно кивнул. – Я могу идти?       - Не спешите, мэтр, - де Бомон задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Я так понимаю, от своей безрассудной идеи вы не отказались?       Архидьякон отрицательно покачал головой.       - Весь клир уже только и судачит, что о вашем уходе и предстоящем паломничестве… Это и неплохо: по крайней мере, никому в голову не придёт заподозрить вас в побеге и отречении. Молодой Жан Гроссе справится с вашими обязанностями, как вы думаете?       - Я уверен в нём, - отозвался священник. – Это умный, ясно мыслящий, серьёзный и праведный молодой человек. Схватывает на лету и очень быстро учится.       - Одним словом, напоминает вас пятнадцать лет назад, не правда ли, Клод? – усмехнулся Луи. – Но, будем надеяться, вашей участи он избегнет и сохранит свой трезвый рассудок до конца жизни… Куда вы намерены направиться?       - Я предполагал добраться до Генуи. Поселиться в каком-нибудь тихом домике на берегу моря… Слышал, в этом городе не так давно открыли университет – я мог бы попробовать устроиться туда наставником латинского или греческого языка. Может быть, теологии…       - Исключено! Никто не возьмёт вас без рекомендаций и бумаг, а открывать своё настоящее имя вам никак нельзя. Послушайте, в Миланском герцогстве живёт один мой старинный приятель. Он, правда, не француз и даже не итальянец – пронырливый каталонец, мы познакомились когда-то при дворе. Не так давно он возглавил медицинскую кафедру Павийского университета. Я мог бы написать для вас рекомендательное письмо, и, возможно, в Павии отыщется для вас местечко. Что скажете?       - Монсеньор!.. Подобная услуга в разы облегчит мне жизнь. Не знаю, как благодарить…       - Никак. Ничего равноценного сделать для меня вы всё равно не сможете, поэтому – просто скажите спасибо.       - Спасибо! – искренне выдохнул Фролло.       - Что ж, в таком случае, зайдёте ко мне попрощаться, и я дам вам рекомендацию. Думаю, что окажу этим слугу не только вам, но и всему Павийскому университету – в конце концов, вы человек большого ума и, должно быть, принесёте на новом месте не меньше пользы, чем приносили здесь… Да, чуть не забыл! Ведь мне нужно отправить в Санс кое-какие бумаги. Не окажете мне эту последнюю любезность, Клод?       - Я должен буду лично встретиться с ординарием Санской архиепархии?       - Нужно уладить одно дело. До омерзения беспокойный этот Этьенн-Тристан де Салазар!.. Снова завёл свою старую песню о крестовом походе против турок… Хочет созвать синод. Как будто нам сейчас нечем больше заняться! Его Величество со дня на день переселится в лучший мир, и я боюсь, как бы с ребёнком на троне страна не погрязла во внутриполитических конфликтах. Луи Орлеанского, как мне кажется, власть мало интересует, чего, увы, не скажешь о его друге Франсуа де Лонгвиле. Уж он-то наверняка постарается отнять у Анны регентские права и непременно будет подстрекать молодого Людовика чинить беспорядки… Одним словом, разоряющие Албанию турки в настоящий момент волнуют меня, да и всех здравомыслящих людей, меньше всего! И я был бы вам очень признателен, мэтр, если бы вы с вашими ораторскими способностями и умением убеждать донесли сию простую мысль до пятидесятилетнего архиепископа. К тому же, вам будет гораздо удобнее добраться до Санса в моей карете, а уж там нанять экипаж для дальнейшего путешествия. Наконец, это шанс представиться и произвести хорошее впечатление – в этом случае для вас всегда будет открыт путь к отступлению, если вдруг ваше… кхм… паломничество… завершится быстрее, чем вы предполагаете.       - Ваше Преосвященство!.. – монах невольно вспыхнул. – Конечно, я доставлю бумаги и попрошу аудиенции у монсеньора де Салазара. Когда я должен отправиться?       - Дней через восемь, я полагаю. Вы ведь, кажется, и сами наметили приблизительно такой срок?       - Да, Ваше Высокопреподобие, всё верно. Хорошо. Значит, в воскресенье после мессы я должен крестить Феба… де Шатопера, а три дня спустя отправляться в Санс.       - Никак не могу привыкнуть, что у Собора Парижской Богоматери скоро появится новый архидьякон… - пробормотал Луи де Бомон де ла Форе. – И я лично этому способствую! Послушайте, Клод, неужели вам не страшно бросать всё, чем вы жили, и начинать сначала?.. Ведь вы далеко не мальчик. Не думаю, что я смог бы вот так просто оставить всё, что имею.       - Страшно, - просто ответил священник. – Но что я могу поделать? Рок оказался сильнее меня. И я готов поставить на карту всё, готов бросить вызов Богу и дьяволу, имея хоть один шанс на успех против ста.       - Вот уж не думал, что в вас кипят такие страсти, - хмыкнул епископ, криво ухмыльнувшись.       - И я не думал. До того дня, когда почти сутки почитал её мёртвой. Я лишился тогда рассудка, кажется, и ад на земле приветливо распахнул для меня свои необозримые врата. Наверное, я не должен был становиться клириком: из человека, подверженного страстям такой силы, не может выйти хороший церковнослужитель. Но я не знал в себе этой черты, не видел её. Вера была моей сестрой, наука была моей возлюбленной, брат был мне семьёй, и я не искал других привязанностей. Увы, когда я прозрел тщету и первого, и второго, менять что-то стало слишком поздно. И та любовь, что могла подарить другому нескончаемое блаженство и покой, превратила меня в чудовище. Я устал чувствовать себя монстром, Ваше Преосвященство. Я не ищу ничего иного, кроме утраченного мира. Не моя вина, что вернуть его мне не в силах ни церковь, ни алхимия. Только она.       - Странно слышать всё это от вас, мэтр. Надеюсь, с очередной глупостью вы не совершаете вновь ошибку… Идите же, мне больше нечего вам сообщить. Но вечером следующего вторника я жду вас в своей гостиной, и непременно.       Архидьякон поднялся, вежливо склонил голову и покинул епископский дворец. Предстояло нанести ещё один визит – к Ренару Демаре, которого Фролло не навещал с прошлого вечера. Наскоро собрав требуемые лекарства и инструменты, монах направился знакомой дорогой в трактир «У Брийе».       ***       С момента, как Эсмеральда и Жеан покинули Париж, минуло несколько дней. Больной чувствовал себя значительно лучше. Жаропонижающие и противовоспалительные снадобья делали своё дело. Клод навещал господина Демаре каждый вечер, а по утрам повязку с лекарством менял юный Пьер Брийе, причём делал это не менее ловко, чем сам архидьякон.       Уже два дня, как рана перестала гноиться, и монах нашёл уместным сшить наконец края.       - Неприятно, но не так, как когда вы обрабатывали её дистиллятом, - всё ещё морщась от боли, проворчал сквозь зубы Ренар, когда священник спрятал иглу в поясную сумку; на лбу больного играли в ярком свете солнечного дня крупные капли пота.       - Давно я не практиковался в хирургии… - задумчиво произнёс Фролло, разглядывая дело своих рук. – Думал, давно всё позабыл – прошло ведь, кажется, восемнадцать лет. А руки ещё помнят. Человеческое сознание – удивительная штука.       - Вы чертовски правы, святой отец! – подтвердил наёмник, будто не замечая, что архидьякон обращается не к нему, а к самому себе. – Помнится, научил меня как-то в малом детстве мясник, как правильно забить свинью одним ударом – ну, я был парень любопытный, откуда меня только отец не выуживал, чтобы усадить за парту!.. Помнится, однажды даже из рыбацкой сети выпутывал… Разрази меня гром, если я видел эту проклятую сеть, когда нырял! Так вот, на бойне я крутился – не соврать бы! – лет десяти от роду. И что вы думаете? Пять лет спустя…       - Моя помощь вам больше не понадобится, господин Демаре, - спокойно перебил Клод, аккуратно посыпая заштопанную рану измельчёнными листьями сушеной крапивы.       - Да?.. Но мне, ваше преподобие, увы, не кажется, что я полностью исцелён.       - Я не сказал, что вы здоровы. Я сказал, что в моей помощи вы больше не нуждаетесь. Я оставлю мазь, которую маленький Пьер будет накладывать дважды в день. И я бы пока не рекомендовал вам покидать комнату: от самой малой физической нагрузки рана может вновь загноиться.       - Когда же я смогу вернуться к привычной жизни?       - К началу осени, как я и говорил. Ваше самочувствие подскажет вам. Берегите левое подреберье – и всё будет хорошо.       - Что ж, кхм… Спасибо вам, мэтр. И ещё раз прошу простить меня за те неудобства, которые я вам доставил…       - И, возможно, ещё доставите! – взгляд Фролло на мгновение сверкнул ревнивым огнём.       - Не стану вас разубеждать, святой отец, - раненый покаянно вздохнул, но опущенные глаза лучились лукавым блеском. – Жизнь так непредсказуема, а я, по роду своей деятельности…       - Если ещё хоть раз приблизитесь к ней, я вас убью, - внушительно произнёс священник, чуть наклоняясь к Ренару и для убедительности с силой сжимая плечо.       - Да ведь Эсмеральда, кажется, покинула город – разве вы сами не говорили мне об этом? – наёмник бесстрастно снял с себя руку монаха. – Впрочем, нужно было думать раньше. Зачем же вы взялись лечить меня, если опасаетесь соперничества? Лучший враг – мёртвый враг, не правда ли?       - Вот мазь, - Клод не удостоил собеседника ответом, поставив на стол в изголовье кровати небольшой пузырёк тёмного стекла. – Дважды в день, пока склянка не опустеет.       - Безгранично благодарен, ваше преподобие, - Демаре кивнул и медленно сел на постели. – Сколько я должен вам за услуги?       - Три экю, - бесстрастно ответил архидьякон.       - Боюсь, вы недооцениваете свои умения, мэтр, - больной покачал головой и, чуть поморщившись, поднялся с кровати. – Ваш предшественник содрал с меня золотой за то, что скверно зашил рану и чуть не отправил меня к праотцам за один жалкий день. Вы же за неделю поставили меня на ноги. Не знаю, во сколько вы оцениваете свои руки, но моя жизнь стоит уж никак не меньше десяти экю. Поэтому – вот ваша плата, святой отец. Деньги пригодятся вам в путешествии, к тому же. Вам и ей.       - Я предупредил вас, сударь! – монах принял протянутые монеты. – Не приближайтесь к Эсмеральде, если вам дорога жизнь!       - Я бы с большим удовольствием внял вашим словам, преподобный. Но редкий мужчина проявит похвальное благоразумие, когда речь заходит о прелестной женщине. Разве вы сами не лучший тому пример?.. Как бы то ни было, благодарю, что предупредили меня. Теперь, если я проморгаю удар, мне некого будет винить в том, кроме себя самого.       - Прощайте, господин Демаре, - раздражённый монах резко развернулся и широкими шагами направился к двери.       - До свидания, мэтр! Ещё раз спасибо, и счастливого путешествия – вам и вашей очаровательной маленькой протеже!       Входная дверь с силой ударилась о косяк. Наёмник рассеянно проследил, как щепотка строительной крошки осела на пол, и, удивлённо хмыкнув, покачал головой. Он бы и сам не взялся сказать, что в точности изумляло его больше – поведение священника или собственные чувства, которые казались Ренару давно уснувшими и навек захороненными далеко в Бретани вместе с материнским обручальным кольцом.       ***       День последнего свидания с епископом парижским наступил скорее, чем архидьякон смел рассчитывать. В заботах и хлопотах неделя промелькнула, как пролетают для озорных школяров рождественские каникулы. Оставалось встретиться с Луи де Бомоном де ла Форе, получить последние наставления и – проститься с Парижем. Клод с нетерпением ждал этого момента и боялся его: полжизни провёл он под мрачными сводами Собора Парижской Богоматери, полжизни носил монашеское облачение. Что ждёт его там, вдали от Родины, от всего, чему он посвятил юность и часть зрелости?.. Станет ли он обездоленным бродягой, что кончит жизнь на плахе, или счастливейшим из смертных, изведавшим любовь прекрасной маленькой плясуньи? Сможет ли найти достойное занятие, которым обеспечит себе и ей безбедное существование на чужбине? Не узнает ли кто в нём в далёком Миланском герцогстве бывшего служителя Собора Парижской Богоматери? И сможет ли когда-нибудь красавица Эсмеральда, юная Агнесса де Молендино, полюбить его или хотя бы привыкнуть и назвать своим мужем перед Богом?..       Эти и ещё сотня вопросов крутились в голове Фролло, когда он входил в епископский дворец. Луи уже ждал в знакомой золотисто-бежевой малой гостиной; по обычаю на столе стояло два бокала со сладким красным вином. Вошедший священник почтительно поклонился и, повинуясь лёгкому кивку, сел напротив хозяина дворца.       - Итак, вы всё же уезжаете, - это был не вопрос, а утверждение.       - Завтра, Ваше Превосходительство.       - Что ж, я… - епископ побарабанил пальцами по подлокотнику дивана. – Во-первых, что касается крещения. Скажите, вы нарочно состроили столь чопорное лицо, когда нарекали ребёнка, или вас случайно так перекосило? Ладно, хвала Всевышнему, почтенная госпожа Алоиза глядела только на младенца, а остальные меня мало волнуют. Да, она осталась довольна и преподнесла на нужды собора ни много ни мало пятьдесят ливров, поэтому я тоже вполне удовлетворён. Далее. Куда, во имя всех святых, подевался ваш звонарь?! Я вас спрашиваю, мэтр: где Квазимодо?!       - Увы, - Клод покаянно развёл руками, - мне это неизвестно точно так же, как и вам, Ваше Высокопреподобие. Я не видел его уже неделю. И, мнится мне, в Собор Парижской Богоматери бедняга уже не вернётся.       - Что же с ним приключилось?.. – Луи вопросительно приподнял бровь.       - Думаю, он покинул город. Возможно, навсегда. Несчастного поразила любовь, от которой он не в силах исцелиться. Ему мало теперь его колоколов.       - Вот уж воистину, ученик пошёл вслед за учителем!.. – воскликнул де Бомон, даже не подозревая, насколько близок к истине. – Выходит, я остался не только без викария, но и без звонаря. Это досадно, но ничего не попишешь: придётся подыскать Квазимодо не временную, а постоянную замену. Ведь скоро Преображение Господне, и собор должен петь не хуже, чем всегда… Хотя это будет нелегко. При всех недостатках вашего воспитанника, мэтр, у него имелось одно несомненное и преогромное достоинство: будучи глухим, он выдавал удивительно благозвучные колокольные трели, так что и я порой заслушивался ими.       - Он любил свои колокола и этот собор, - согласно кивнул архидьякон.       - Ну и оставался бы здесь, чёрт возьми!.. – в сердцах воскликнул собеседник. – Едва ли у него есть хоть один шанс на успех в делах любовных, так не лучше ли посвятить себя занятию более достойному и полезному, нежели страдания и смерть?.. А, пустой разговор! Вот ещё что мне хотелось бы сделать для вас, мэтр: скажите, сколько приносит вам ваше ленное владение Тиршап?       - Тридцать девять ливров, одиннадцать су и шесть парижских денье годового дохода, - без запинки отчеканил священник. – Но один дом пустует уже девять месяцев, потому я рассчитываю на ренту не более тридцати семи ливров и шестнадцати су.       - Отлично, вот как мы поступим мэтр: здесь ровно сто ливров – ваша арендная плата за два с половиной года, как я понимаю. Будем считать, что я даю вам ссуду: в ближайшие три года плату с вашего ленного владения буду получать я. Вам нужны деньги на дорогу и на первое время; к тому же трудно взимать плату с парижан, находясь в Павии.       - А если мой брат вернётся в столицу? Ему ведь нужно будет на что-то жить.       - Дадите ему из тех денег, что я предлагаю вам сейчас, - епископ пожал плечами. – Ваш брат, Клод, насколько мне известно, не самый благоразумный человек. Он всё равно вмиг прогуляет всё, что получил, а потом будет нищенствовать и жаловаться на судьбу. Нет, решительно, вам не стоит отпускать его далеко от себя. Впрочем, воля ваша: если вы считаете, что обойдётесь в дороге без денег, как истинный паломник – пожалуйста. Я лишь хотел оказать вам эту небольшую услугу в надежде, что однажды вы образумитесь и вернётесь – благо, мы с вами подготовили достаточно крепкие пути отступления. Но, как и говорил – дело ваше.       - Монсеньор, - Фролло на мгновение задумался. – Да, вы правы, правы во всём. Мне действительно понадобятся деньги, а моему брату и впрямь не стоит возвращаться в Париж в одиночестве; по крайней мере, не сейчас. Я с благодарностью принимаю эту щедрую ссуду и сей же час напишу бумагу о передаче прав на сбор арендной платы.       - Бумага написана, мэтр – вам нужно лишь поставить свою подпись, - Луи пододвинул перо и чернильницу и протянул исписанный каллиграфическим почерком лист. – Читайте.       Монах быстро пробежал глазами несколько строчек и кивнул:       - Составлено верно.       - Ещё бы, этим ведь занимался брат Бартеламью! – усмехнулся де Бомон, глядя на вышедшую из-под пера архидьякона подпись. – Отлично! Теперь далее. Моя карета отправится завтра в девять утра. Приказ о вашем отречении от должности составлен – его тоже нужно подписать. Со среды вторым викарием становится Жан Гроссе, но с ним я побеседую утром. Пожалуйста, мэтр, черкните ваше имя и в этой бумаге тоже… Прекрасно! С формальностями покончено. Что касается Этьенна-Тристана де Салазара, ещё три дня назад я отправил к архиепископу гонца с вестью, что вскоре пришлю своего поверенного – вас. Так что ваш приезд не станет для ординария Санского неожиданностью. Думаю, вы быстро получите аудиенцию. Сумеете убедить упрямца в неуместности крестовых походов?..       - Сделаю всё, что в моих силах.       - Вот и замечательно: в ваших силах, мэтр, я не сомневаюсь ни на секунду. И последнее: ваше рекомендательное письмо, как я и обещал. Разыщите в Павийском университете мэтра Сориа и передайте этот конверт. Я не могу обещать вам, что место тут же отыщется. Но, зная Родриго, скажу одно: он не забудет моей просьбы и постарается подыскать для вас должность соответственно вашим способностям.       - Благодарю, Ваше Превосходительство! Я не забуду того, что вы для меня сделали. И, в свою очередь, постараюсь при встрече с мэтром де Салазаром исполнить то, о чём вы просите.       - О, а вот за это уже недурно бы поднять кубок, Клод, вы не находите? С делами мы, кажется, покончили – на очереди вино.       На сей раз священник не нашёл уместным отказываться. Он с удовольствием пригубил великолепное бордонское и с облегчением сделал глоток, чувствуя, будто иссушает чашу своей прежней жизни. Что же останется там, на дне бокала, где начинается завтрашний день?.. Наполнит ли провидение кубок его судьбы новой отравой, или то будет сладчайший нектар чистого наслаждения? Как бы то ни было, назад пути нет. Впрочем, как и всегда.       После второй проигранной партии в шахматы, епископ с деланым недовольством пробурчал что-то насчёт субординации и убрал доску.       - Время близится к полуночи; мы засиделись, - с сожалением произнёс Луи, поднимаясь с дивана и потягиваясь, точно отлежавший бока кот. – Вы чрезвычайно приятным образом скрасили мой вечер, мэтр, и мне безумно жаль, что, возможно, мы больше не свидимся.       - На всё воля Господа, - архидьякон Жозасский благочестиво возвёл глаза к белоснежному потолку.       - Или дьявола, - рассеянно пробормотал де Бомон. – Что ж, доброй дороги, Клод. Не знаю, правильно ли вы поступаете, но дело ваше. Если вы летите с обрыва – желаю вам, по крайней мере, успеть насладиться полётом.       - Я попробую расправить крылья, - невесело усмехнулся собеседник.       - Да поможет вам Бог! Я, пожалуй, даже помолюсь, чтобы Он послал вам доброго ангела с парой белоснежных крыл, - епископ также не сдержал ухмылки. – И пусть мир снизойдёт в вашу заблудшую душу, мой добрый бывший викарий. Прощайте, мэтр! Быть может, мы ещё свидимся.       - Я буду уповать на это, Ваше Высокопреподобие, - Фролло поклонился и тяжёлой поступью двинулся к двери. – Прощайте, монсеньор! Да сохранит вас Пресвятая Богоматерь!       Тихо прикрыв за собой дверь, священник направился в свою монастырскую келью. В голове шумело – не то от выпитого вина, не то от волнения из-за неумолимо приближающегося отъезда. Привыкший к ясной голове монах недовольно поморщился, пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли. Итак, завтра! Всё решено, всё готово, всё сотни раз обдумано. И всё-таки на душе тревожно. Ах, поскорее бы добраться до Жуаньи, встретиться с Жеаном, обнять Эсмеральду… Тогда всё сразу непременно встанет на свои места. Какая разница, где он родился и жил? Его дом – там, где танцует она. Её объятия – единственный очаг, который способен отогреть его. Радостный блеск её глаз – единственное золото, которое ему нужно добыть. Её божественное тело – единственная наука, которую он хочет познать. А звание её супруга – единственный сан, который отныне он мечтает получить.