Fais-moi expier ma faute

      Не теряя времени, Эсмеральда, шмыгнув носом, подошла к ветхому шкафчику и извлекла четыре су; в простой деревянной шкатулочке осталось ровно три ливра.       Спустившись на первый этаж, она робко постучала в ту самую дверь, из-за которой недавно доносилась громоподобная площадная брань.       - Кого ещё дьявол несёт?! – донёсся сиплый мужской голос, после чего на пороге показался крупный мужчина средних лет, скверно одетый, с похожим на поросячий пятачок носом: значительная часть его была отрезана.       - Поль?.. – вопросительно и совершенно без страха взглянула девушка.       - А, малютка Эсмеральда, это ты! – бедняк расплылся в улыбке, обнажая жёлто-коричневые зубы. – Проходи! Как матушка?       - Всё то же, - печально покачала головой плясунья и просочилась внутрь убогой комнатки. – Но Жеан нашёл… лекаря. Он осмотрел её только что. Сказал, матушке необходимо тепло, сухость. И мясной бульон. Вот я и подумала, не мог бы ты…       - Конечно, дитя, и сию же секунду! – засобирался здоровяк.       - Здесь четыре су, - протянула руку девушка. – Этого должно хватить на фунт баранины.       - Да здесь ещё останется на кувшин доброго вина! – Безносый взял деньги и отворил дверь. – Я мигом, малютка! Вот увидишь, не успеет вскипеть вода в горшке, а уж Поль будет тут как тут!       Поблагодарив, плясунья вернулась к себе. Распахнув дверь, раздула угли, выпуская наружу едкий дым, после чего отнесла тяжёлую жаровню в соседнюю комнату. Забравшись на стул, распахнула окошко и впустила в комнату свежий воздух.       - Агнесса, милая, - донёсся хриплый голос Пакетты, - да ведь ты устроишь сквозняк. Не хочу, чтобы ты простудилась, девочка.       - Не волнуйся, матушка, - Эсмеральда подошла к кровати и, присев на краешек ложа, обхватила тонкую руку матери, успокаивающе поглаживая её. – Отец Клод сказал, что тебе нужен свежий воздух. Я принесла жаровню, ты не замёрзнешь. А тёплый весенний ветерок прогонит душную сырость. Тебе станет легче, вот увидишь.       - Ну, хорошо, хорошо, - Гудула прикрыла глаза, а миг спустя её тело сотряслось в очередном приступе жестокого кашля.       Девушка сидела рядом с матерью, и в голове её всплывали разрозненные образы последних трёх месяцев, прожитых под одной крышей с бывшей затворницей.       Поначалу всё было даже лучше, чем Эсмеральда могла вообразить в самых смелых своих мечтах. Сиротка, обретшая, наконец, родное плечо, была если и не счастлива, то, по крайней мере, спокойна и довольна. Ненавидящая её в прошлом, пугавшая вретишница обернулась вдруг заботливой, любящей матерью, которая не желала теперь ничего, кроме как никогда больше не разлучаться с вновь обретённой дочерью. Пакетта точно пыталась в самое короткое время наверстать упущенные шестнадцать лет. Она осыпала свою милую Агнессу заботой и ласками: не слишком вкусно, зато с удовольствием готовила, мурлыкала вполголоса мешавшие уснуть колыбельные, могла часами расспрашивать о жизни Эсмеральды и её скитаниях с цыганским табором.       Однако, как выяснилось, у Гудулы были свои, вполне сложившиеся представления о том, как пристало жить и вести себя молодой девушке. Ужаснувшись, что её драгоценное дитя не знает ни одной молитвы, заботливая мать взялась тут же восполнить этот пробел. Каждое утро и вечер Пакетта усаживала дочь на колени рядом с собой и твердила Pater noster и Ave Maria, терпеливо дожидаясь, пока девушка повторит за ней каждую строчку. Эсмеральда быстро усвоила эти простые молитвы, и женщина перешла к новым.       Сначала девушка была даже рада материнскому рвению: как оказалось, она ведь и сама христианка, а значит должна почитать своего Бога. Однако вскоре ежедневные часовые бормотания стали её тяготить. Не привыкшая долго сидеть в бездействии на одном месте, Эсмеральда с трудом выносила навязанные матерью правила, и мысли её, во всяком случае, витали совершенно не там, где подобает витать думам богобоязненной католички во время молитвы. Впрочем, чтобы порадовать мать, плясунья покорно терпела её прихоть и бездумно повторяла ничего не значащие для неё, бессмысленные латинские слова.       Однако этим дело не ограничилось: вскоре Гудула заявила, что не годится юной особе жить под одной крышей с молодым мужчиной, если только последний не супруг её или брат. Девушка робко рассказала об обряде разбитой кружки и о том, что Пьер ей только заботливый друг, и ничего дурного в их связи нет.       - Друг-друг… - проворчала Пакетта Шантфлери, качая седой головой. – У меня тоже был когда-то такой друг…       Спохватившись, она замолчала, а позже добавила:       - Да ведь молве всё равно, делишь ты с ним постель или нет. Никто не будет держать свечку – заклеймят по одному только домыслу. Можешь сколько угодно бегать на свидания на соседнюю улицу и вытворять там, что вздумается; но стоит тебе привести в дом мужчину, и даже будь он для тебя только братом, – позора не избежать. Нет, не годится вам жить под одной крышей! – решительно заключила Гудула.       Впрочем, поэт и сам был не прочь поскорее съехать: с тех пор как в доме поселилась старая ведьма, как Гренгуар прозвал её про себя, жизнь стала однообразной и тоскливой. Эсмеральда с матерью практически не покидали каморки; Жеан всё ещё наведывался по временам в гости, однако устраивать дружеские посиделки за бутылкой вина, как бывало прежде, под бдительным оком вретишницы уже не хотелось. Потому, стоило только драматургу получить, наконец, в марте честно заработанные тридцать пять ливров вместо ожидаемых пятидесяти, он оставил пятую часть Эсмеральде, оценив, таким образом, свою шею в семь ливров, и был таков.       Увы, жить с учёной козочкой Пакетте также казалось оскорбительным: недалёкая, суеверная женщина она никак не могла побороть своё отвращение, и злоба, распространявшаяся прежде на Эсмеральду, теперь выплеснулась на дьявольское животное. Плясунье ничего не оставалось, как со вздохом позволить Пьеру забрать с собой и Джали. Последнее обстоятельство так обрадовало их обоих, что девушка немного утешилась при виде довольных друг другом друзей. Вытребовав с бывшего мужа обещание навещать её так часто, как это возможно, Эсмеральда нежно простилась с Джали, обняла Гренгуара и, не в силах скрыть навернувшиеся на глаза слёзы, закрыла дверь, оставшись вдвоём с матерью.       Итак, Гудула во всём взяла верх над робкой, нежной дочерью. Она даже сшила ей пару нарядов, которые, по мнению женщины, куда как больше подходили скромной горожанке, нежели привычные плясунье вольные цыганские наряды. Девушка не роптала, однако протест в её душе день ото дня возрастал, готовый однажды вырваться бурей негодования. Неизвестно, к чему бы это привело, если бы Пакетту неожиданно не подкосила опасная хворь.       «Она ведь любит меня, - с грустью думала девушка, - и хочет, как лучше. Но почему мне так душно от этой любви? Я ведь так мечтала об этом, так надеялась. И теперь, когда матушка, наконец, рядом, не чувствую ничего, кроме досады и растерянности. О, ну почему!.. Почему всякий, кто твердит, что любит меня, пытается осчастливить, даже не поинтересовавшись моим мнением! И всё же… всё же она моя мать. Я искала её и нашла; я не позволю ей так глупо умереть!.. Только не теперь».       - Потерпи, матушка, скоро тебе станет лучше, обещаю, - Эсмеральда пыталась говорить убедительно и твёрдо. – Отец Клод вылечит тебя. Вот увидишь, он скоро вернётся с лекарством.       ***       На самом деле, Клод вовсе не был так уж убеждён в успехе этого предприятия. Сестра Гудула выглядела прескверно: болезнь уже вовсю хозяйничала в её ослабленном многолетними лишениями и суровыми условиями жизни организме. Впрочем, он в любом случае намеревался попробовать. Хотя Фролло не чувствовал в себе медицинского призвания – чужие страдания мало трогали его и не откликались в душе настоятельной потребностью помочь, – он всё же был упрям и в некоторой степени азартен. Схватку с болезнью, как и борьбу со страстями, архидьякон почитал испытанием, победить в котором требовала его гордость. Занимаясь по молодости от случая к случаю медицинской практикой, священник с неизменным высокомерием поглядывал на так называемых настоящих докторов, которые не в силах были исцелить больных, впоследствии поставленных на ноги его, монаха, заботами. Однако со временем алхимия заняла всё свободное время, которого, к слову, у епископского викария осталось не так уж и много. Клод постепенно оставил врачевание и набросился на новую свою страсть – герметику. Он давно отложил в сторону медицинские трактаты; однако это вовсе не означало, что накопленные знания растратились и забылись в пыли времени – они терпеливо ждали своего часа и вот дождались.       Наскоро перебрав в уме хранящиеся в башенной келье засушенные травы, оставшиеся со времён первого знакомства с королём, когда архидьякон смешивал для стареющего монарха укрепляющие сборы, Фролло уже примерно представлял, что из этого ему потребуется. Рецепт настаивания смеси был предельно прост, так что едва ли Жеан что-нибудь перепутает… Ах, да, нужно не забыть отыскать склянку с измельчённой ивовой корой для снятия жара.       Мысленный набросок рецепта занял у священника не больше пары минут, после чего думы его вернулись к очаровательной танцовщице. Интересно, как провела она эти три месяца?.. По-прежнему не может забыть своего капитана? И куда подевался её муж, прости Господи?       - Жеан? – полуобернувшись, монах на ходу окликнул следовавшего по пятам брата.       - Да, братец?.. – хотя юноша был рад, что Клод в итоге согласился помочь, он чувствовал некоторую вину, а ещё боялся, как бы мужчина не передумал.       - Я не приметил мэтра Гренгуара. Он ведь, кажется, жил вместе с… ней?       - Жил, - мальчишка поморщился и запустил пятерню в белокурые волосы, - пока эта вретишница здесь не появилась. Нечего, говорит, девке под одной крышей с мужчиной обитать. Ну, Пьер собрал пожитки – собственно, ему и собирать-то было нечего – и был таков. Он сейчас снимает квартирку на улице Верделе, неподалёку от Рыночной площади. После январского успеха какой-то богатый индюк-торговец заказал ему комедию. По окончании Великого поста – к слову, Пасха-то как раз миновала в прошлое воскресенье – он намеревается выдать дочь с хорошим приданым за разорившегося дворянина. И удивить многочисленных родственников и соседей шутливой пьеской показалось этому господину весьма удачной идеей. Когда мы встречались последний раз, Гренгуар как раз дописывал «Свадьбу по-купечески». Не скажу, что получилось блестяще – всё же комедии не его конёк, а я на сей раз не вмешивался в творческий процесс, – но, учитывая невежество публики, не думаю, что это имеет большое значение. Хозяин хочет похвастать своим состоянием, гости – разорить его винные погреба; едва ли кто-то будет следить за ходом пьесы. Костюмы поярче, пасторали попохабнее – вот и весь секрет успеха подобной постановки. К слову, на этот счёт Пьер со мной полностью согласен… Надо бы, кстати, навестить его, узнать, как подготовка и когда намечается премьера. Ведь торговец оказался ничуть не скупее кардинала и обещал в самый день свадьбы выдать артистам и автору шестьдесят парижских ливров. Думаю, дружище будет рад отметить такой солидный гонорар с тем, благодаря кому его поэтическая карьера начала, наконец, приносить плоды более весомые, нежели жидкие аплодисменты равнодушных зрителей.       - Выходит, Эсмеральда живёт вдвоём с матерью… - пропустив мимо ушей добрую половину рассказа, задумчиво заключил архидьякон.       - Я же и говорю, - кивнул белокурый повеса. – Пьер совсем к ним не заходит. Вообще, мои посещения старая ведьма, кажется, тоже не одобряет – ну да мне-то что с того. Эсме со скуки попросила обучить её грамоте, вот я и учу помаленьку. Она уже вполне сносно читает по-французски и пишет… ну, примерно как я десяти лет от роду.       - С таким учителем это можно считать невероятным достижением, - язвительно бросил старший Фролло; он и сам не понял, с чего вдруг разозлился на Жеана. Не может же он, в самом деле, ревновать к родному брату?!       - Подумаешь! – обиженно фыркнул школяр. – Как будто не вы сами, братец, хотели сделать из меня лиценциата и оставить учителем при коллеже!..       Клод не ответил. Он представил на секунду, что сам мог бы обучить маленькую чаровницу письму и чтению. Конечно, латынь и греческий ей знать ни к чему, а вот разбираться в травах тоже было бы весьма полезно. О, с каким удовольствием он взялся бы за её обучение!.. Уж тогда бы она наверняка поняла, какой он учёный человек, она бы увидела в нём больше, чем просто втянутого во грех монаха. Нет, он не может сейчас ударить перед ней в грязь лицом! Он спасёт сестру Гудулу, а там… Кто знает?..       Священник резко прервал собственную мысль, не позволяя себе утонуть в губительных грёзах. Нет, только не сейчас, не после трёх месяцев изнурительной борьбы!.. И, во всяком случае, сперва следовало подумать о деле, а уж потом, самую малость – о награде.       Резво пролетев по галерее, миновав винтовую лестницу и колокольную клеть, монах распахнул дверь спрятанной на самой верхушке северной башни собора кельи и пропустил задыхающегося мальчишку.       - Уф, братец, ну и высоко же вы забираетесь в своей тяге к знаниям! – пропыхтел школяр, пытаясь отдышаться.       - Жеан, у меня складывается впечатление, что это тебе скоро стукнет тридцать семь, - на ходу заметил мужчина, направляясь к громоздкому шкафу тёмного дерева; дыхание его оставалось ровным и спокойным. – Тело и разум должны развиваться гармонично. Мне кажется, тебе пора заняться физическими упражнениями. Чем-нибудь более серьёзным, нежели пара ночей в неделю с девами с улицы Глатиньи.       Юноша почувствовал, как запылали его уши, точно его только что за них отодрали. У него не было иллюзий насчёт того, что брат не в курсе его похождений. Но никогда ещё старший Фролло не упоминал о грешках младшего столь откровенно и таким будничным тоном. Ни тебе нотаций, ни строгих выговоров, ни чтения морали. Но отчего-то именно эта безэмоциональность и поразила мальчишку сильнее всех прошлых внушений, вместе взятых.       Пока юный шалопай размышлял, почему брат столь обыденно говорит о безусловно коробящих его вещах, Клод не терял времени. Достав каменную ступку с пестиком, он нарезал поочерёдно высушенные листья шалфея, мать-и-мачехи и чабреца и быстро растолок их. Добавил в смесь порошок из корня девясила, а за ним – из корня солодки. Закрыв небольшой берестяной короб, потряс его, перемешивая содержимое, и протянул Жеану:       - Это не позволит слизи скапливаться в горле.       - Как его принимать-то?..       - Подожди, это ещё не всё. Сейчас объясню. Так, где-то у меня здесь оставался исландский мох…       Покопавшись, монах отыскал нужное растение. Повторил процедуру измельчения с листьями берёзы и зверобоем, смешал в другом коробе и также подал брату:       - Эти травы помогут организму бороться с болезнью. Для заваривания смешивайте в равных частях оба сбора, приблизительно одну ложку на стакан кипятка. Вываривать нужно не менее десяти минут, после чего ещё час настаивать. Затем процедите получившийся отвар и разделите на пять приёмов – в течение дня она должна выпить весь стакан лекарства. Утром пусть девушка сварит свежее. Я зайду через несколько дней. Посмотрю, как идёт лечение; возможно, нужно будет что-то добавить – пока сложно сказать… Ты всё запомнил?       - Было бы что запоминать, - школяр пожал плечами. – Это вам не Эвклидовы «Начала».       - Хорошо, тогда слушай дальше, - священник отдал брату небольшой пузырёк тёмного стекла. – Вот здесь высушенная, измельчённая кора ивы. Пока держится жар, сестра Гудула должна принимать его четыре раза в сутки. Пол-ложки порошка должно хватить на два стакана кипятка. Заваривать нужно около шести часов, желательно не давая остыть. Можно оставить кастрюльку на углях или что-то в этом роде… Два стакана отвара разделите на четыре приёма. Вкус может быть отвратный, но это необходимо, слышишь? И ещё. На-ка вот, возьми. Тут шиповник и листья смородины. Больной нужно как можно больше пить, а у этих трав приятный, нежный вкус. Заваривайте каждый день свежее, и пусть у постели всегда стоит полный стакан.       - Ох, братец, а вот теперь я точно могу запутаться! Побегу скорее, пока ваши мудрые наставления не вылетели из моей дырявой головы. Так когда Эсмеральде вас ждать?..       - Не знаю. Приду, когда смогу. В ближайшие три дня улучшений не будет – это нормально, травам нужно время. А вот если станет хуже, то, боюсь, мой следующий приход будет уже в качестве священника, а не в роли врачевателя.       Белокурый бесёнок скривился, точно такой прогноз пришёлся ему не по вкусу, и, кивнув на прощание старшему брату, скрылся за дверью, торопясь исполнить советы и ободрить подругу.