Собрать по осколкам

      Солнце прорезало лучами прохладный воздух и проникало в дом, поглаживая светом оконные рамы, стены комнат, и перекликаясь с зеркальными поверхностями. Один из лучей упрямо светил прямо в лицо Гермионы, заставляя жмуриться и морщить нос. Она сидела, поджав под себя ноги, на диване, пока позади с ее волосами возилась Лия. Женщина накручивала локон за локоном на палочку, когда произносила заклинание: пряди выпрямлялись и затем приобретали форму аккуратных завитков. Аурелия вполголоса напевала какую-то рождественскую песенку и через каждые пять прядок делала глоток шампанского, за что получала укоризненный взгляд от Грейнджер.       Несмотря на то, что во Франции было не по-зимнему, настроение у них обеих все равно было лучше, чем обычно. В доме опять горел камин, но Гермиона все равно натягивала на ладони рукава свитера. Она чувствовала себя в безопасности, она чувствовала себя как дома. Это было ощущение спокойствия. Ненадолго появилась возможность выдохнуть, прежде чем снова придется бежать куда-то, сражаться с кем-то, строить козни. Поэтому девушка цеплялась за эти минуты, как за последние в своей жизни. Она запоминала, как в воздухе остается запах лака для волос, как пальцы Лии разделяют кудрявые пряди и превращают их в опрятные локоны, как чуть колется шерстяной свитер и как назойливый луч режет глаза. Но не хотелось ничего менять: вся обстановка казалась до странного ощущения полноценности правильной.       Это было необычно: готовиться к Рождественскому празднику, когда уже почти забыла каково это. Она любила зиму, атмосферу декабря, и в Хогвартсе раньше невольно начинала любоваться всеми происходящими изменениями. Огромными сугробами, украшениями по всей школе, елями и омелой, ажиотаж возле которой всегда заставлял Гермиону качать головой. В это время она становилась веселее, чем обычно, первая тащила мальчишек на улицу и с нетерпением ждала поездки домой, к родителям, а потом и в Нору. Тогда все было так иначе. Каждое воспоминание, которое было до войны, которое еще не было омрачено ее последствиями, приносило боль.       Это чувство тоски по прошлому, которое никогда не повторится, сидело в груди. Но оно было с легким привкусом счастья. Да, пусть ушедшее не вернешь, но оно было. Было то время, когда все они были вместе, когда они веселились, могли не думать ни о чем и просто быть детьми. Теперь все прошло, но Гермиона не хотела забывать. Пусть вспоминать было больно, это все равно было важно. Ее прошлое — единственная нормальная вещь, оставшаяся от старой Грейнджер. И как бы ей ни хотелось сейчас видеть перед собой друзей, готовиться к Святочному балу и переживать из-за смехотворных СОВ, сейчас у нее была другая жизнь. К тому же она не была больше одинока. И эта мысль вызывала теплую улыбку.       С ней была самая прекрасная женщина, ругающаяся по-французски, когда волосы укладывались не так, как нужно; и ее ждали в доме люди, которые доверяли ей, которые тоже смогли полюбить ее. И еще там был Сириус. Гермиона с замиранием сердца вспоминала, как они прощались перед тем, как Блэк сел в вагон к друзьям, взяв с нее обещание приехать на праздник как можно раньше. Они стояли в каком-то закутке, подальше от лишних глаз. Над ними причудливо изгибался фонарный столб, словно стараясь подслушать все их секреты. Но они почти все время молчали. Гермиона смотрела, как снежинки путаются в его волосах, как опускаются на пальто, а потом ее глаза возвращались к его лицу. Сириус так же щепетильно осматривал каждую ее черту. В эти минуты им хотелось впитать образы друг друга, сохранить их в памяти нетронутыми.       Именно Сириус дарил ей новые счастливые воспоминания, именно он делал каждый момент особенным. Они были счастливы, потому что были влюблены, или были влюблены в собственное счастье. Им хотелось, чтобы время остановилось, чтобы мгновения тянулись бесконечно. Но послышался очередной гудок, и Сириус стал отходить, до последнего не отпуская ее ладонь. Гермиона побежала за ним на перрон, наблюдая, как он на ходу запрыгивает в поезд и весело машет рукой. Она продолжала смотреть, как Хогвартс-экспресс выпускает клубы белого дыма и отрывается от станции, постепенно набирая скорость, на прощание посылая еще пару гудков. Еще несколько минут после того, как поезд затерялся в снежном вихре, Грейнджер стояла неподвижно и только потом медленно двинулась в сторону школы.       И в очередной раз перебирая каждую секунду этого момента, она понимала, как ей этого не хватало: чего-то, лишенного налета войны, чего-то искреннего, чистого, чего-то, на что Гермиона уже не надеялась. Она была готова стать одинокой, она срослась со своей судьбой, но она никогда не думала о том, что все обернется так, что ей не придется справляться со всеми трудностями одной, что она не будет ощущать себя несчастной. Это было странно, но так приятно. И девушка хваталась за эти, казалось бы, давно забытые ощущения, и прижимала их еще ближе к своему сердцу.       — Неужели сегодня все закончится, — задумчивый голос Лии показался Гермионе слишком громким и резким. — Эх, жаль, что не увижу лицо Петтигрю. Я надеюсь, ты расскажешь мне, если он обмочит штаны от страха, когда ты подставишь к его горлу палочку.       Девушка снисходительно покачала головой.       — Ты неисправима. Разве подобные выражения соответствуют воспитанию утонченной мадемуазель? К тому же, задержание будут производить мракоборцы.       — Во-первых, я прекрасная актриса и могу в любой момент стать сдержанной аристократкой. Но не думаю, что ты это оценишь, — лукаво произнесла она. — А, во-вторых, неужели ты откажешь себе в удовольствии самолично упрятать эту мерзкую крысу за решетку? — она недоверчиво приподняла бровь.       — Ты знаешь, что я бы больше всех желала уничтожить его, но я не должна превышать свои полномочия, чтобы заслужить доверие Ордена. — На это Аурелия недовольно поморщила нос и закатила глаза.       — Не верится, что ты все-таки пошла на это. Где же твоя гордость, птичка? — она насмешливо изогнула губы.       — Она на месте, можешь не волноваться, но чем-то всегда приходится жертвовать. Мне необходимо заручиться их поддержкой, это облегчит нам жизнь, и ты не хуже меня это знаешь, — Гермиона чуть обернулась в сторону женщины. — Ты-то ведь тоже нашла себе полезных союзников.       Лурье громко фыркнула, до конца опрокинула бокал с напитком и снова принялась за прическу.       — Союзники — одно слово. Придушила бы этого союзника своими руками.       — Ты, кстати, так и не сказала, кто он. А ведь благодаря нему мы вовремя узнали об изменениях в плане нападения и смогли подготовиться, — девушка хитро посмотрела на нее снизу вверх.       — Как будто у него был выбор, особенно после того, как ты решила подтолкнуть младшего Блэка к действиям, и тот чуть все не испортил.       — Не уходи от вопроса, — упрямо продолжила Грейнджер. — Что за привычка заговаривать мне зубы?       — Что за привычка не поддаваться этому? — она криво усмехнулась. — Я ведь рассказывала тебе свою историю и про человека, который был хранителем тайны чар Фиделиус в семейном особняке. Я нашла его. Его жизнь стала жалким зрелищем. Во что он превратился, — она неприязненно поворотила носом. — Видела бы ты его лицо, когда он заметил меня в своем грязном номере в ночлежке. Как он испугался, попытался даже сбежать, когда я напомнила ему про события давно минувших дней. Честно сказать, выбор у него был весьма и весьма небольшой, так что он довольно быстро согласился работать на меня.       — Ты убьешь его? Потом? — нахмурившись, серьезно спросила Гермиона.       — Разумеется. И прошу не напоминать о чистоте души и морали. Можешь утешить свою совесть тем, что он опасная змея, которой голову нужно оторвать до того, как она успеет тебя укусить, — губы ее сжались в линию, и она повела плечом, сгоняя с себя злость от мыслей об этом человека.       — Я понимаю и вовсе не собираюсь осуждать, — с напускной обидой посмотрела она на Лурье. — Он ведь предал твою семью. Думаю, ты имеешь право на отмщение.       Лия гордо ухмыльнулась.       — Верно, имею. — После паузы она продолжила: — И все же почему ты так уверена, что они отправят Петтигрю на задание, если уверились в его предательстве?       — Угадай, кто первый отправится на ковер к Темному Лорду, если перед ним раскроется правда. Конечно, все юные Пожиратели будут наказаны за то, что недосмотрели, и просто в назидание, чтобы отмести у них желания таким трусливым способом предавать цели их Повелителя. Поэтому, скорее всего, они и не рассказывают ничего до поры до времени. Может быть, надеются, что после Рождества смогут выследить тебя, моего пособника. Тогда, конечно, Темный Лорд смилуется, — она пожала плечами. — В любом случае, я облегчу им всем жизнь: Петтигрю выйдет из дома Поттеров только с конвойными. Я сообщила о своих подозрениях по поводу Хвоста, — Гермиона не удержалась от усмешки, — директору. Не знаю, поверил ли он мне, но так или иначе на празднике за Питером будет очень усиленное внимание: мы не должны его упустить.       — Не упустишь, — Лия успокоительно положила свои ладони на плечи девушки. — Вот только я очень сомневаюсь в твоем плане касательно Регулуса. Ты предоставляешь ему слишком большую свободу. До определенного момента у тебя все будет под контролем, но после того, что ты собираешься сделать, ты его потеряешь. Все будет держаться на его решениях. А если ему взбредет в голову в тот же момент пойти и рассказать все своему Повелителю? — голос Аурелии становился все более обеспокоенным. — Ты представляешь, что с тобой будет? Уже даже не будет дела до того, что мы окажемся в абсолютном информационном вакууме, потому что тебя могут убить за то, что ты знаешь.       — Я ни в чем не уверена, Лия. Но если я достаточно хорошо узнала этого человека, то он поступит в точности как я говорила. Тогда я смогу спасти его, и тогда он сможет сделать то, на что не способен никто другой. Он нам нужен, — неожиданно она обернулась, и губы растянула веселая улыбка. — Да и неужели ты не сможешь в случае чего взять все командование на себя?       — В случае твоей смерти, ты имеешь в виду? — Лурье скептично приподняла бровь. — Я надеюсь, что ты со своими шуточками помрешь, когда тебе будет за двести. Так что не разрушай мои надежды. — Гермиона на это тихо рассмеялась.       — Прости, постараюсь исполнить твою волю. Я бы тоже была разочарована, если бы мне пришлось умереть в следующем месяце.       — Ты просто невозможна, Гермиона Джин Грейнджер, — словно строгая мать отчитала она девушку. — Мне надоело говорить о делах, мы и так только и занимаемся обсуждением стратегии, тренировками и разговорами о шпионаже. Я устала. Давай-ка лучше обсудим…       — О нет, — протянула девушка. — Я знаю этот тон. В моей жизни были две девушки, которые так говорили со мной: моя мама и Джинни Уизли. Я предвижу, что ты хочешь спросить, так что нет! Мы не будем обсуждать моих поклонников, мою личную жизнь и мои симпатии. Определенное и категоричное нет!       — Я уже пресытилась твоими отказами, так что да. Я спрошу, а ты постараешься ответить. К тому же это ведь не пустой интерес, — весело хмыкнула она. — Что там с Блэком?       — И кто из нас здесь невозможен, мадам? Он делает успехи в дуэлях и ближнем бое, предлагает прекрасные варианты военной стратегии. Все замечательно, я им очень довольна, — невозмутимо ответила Гермиона.       — Довольна, значит? — на лице заиграла хитрая усмешка.       — Что я еще должна тебе сказать? Я его профессор, а он мой ученик, — с легким раздражением заметила Грейнджер.       — О, ну конечно. А он об этом помнит? — женщина едва держалась, чтобы не рассмеяться. — Или точнее сказать: насколько долговечной окажется его память? Соблюдать субординацию — безусловно, твой выбор, и он, конечно, его поддерживает. Но ждать еще полгода — это для мужчины слишком. Порой их самолюбие и собственное эго перекрывает умение рационально мыслить и желание быть уважительным по отношению к даме сердца.       — Ты говоришь так, будто мне признались в любви, через несколько месяцев помолвка, а через год и дети уже планируются.       — Вовсе нет, — покачала она головой. — Я просто хочу сказать, что вы боитесь поговорить друг с другом. Вот именно, вы даже не обсуждали то, что чувствуете. Или ты думаешь, что все решится само собой, когда он закончит школу, а ты уйдешь с должности?       — Послушай, Лия, — спокойно произнесла Гермиона. — Я знаю, что ты переживаешь за меня, боишься, что Сириус — недостаточно хороший человек, что я зря ему доверяю. Но это не так. И ничто меня не переубедит. Он замечательный, и все, что было с ним связано, всегда вызывало странные ощущения. Наши перебранки на уроках, шутки, разговоры и споры — это все позволяет мне чувствовать себя живой, настоящей. Раньше мне казалось, что я любила одного человека, возможно, так и было, но сейчас это чувство отличается. Я не хочу говорить наперед и твердить о любви до гроба, строить замки на песке, потому что я очень хорошо знаю, каково это — терять то, что ценишь и любишь. И еще больнее, когда ты распланировал все свое будущее, а планы превратились в пепел. Поэтому я не хочу жить так, словно каждый новый день будет лучше предыдущего, словно всех нас ждет совершенно обычная судьба. Я счастлива рядом с ним, когда думаю о нем или когда просто вижу его в коридоре, но я не хочу ничего торопить. Пусть все будет так, как будет. Пусть все идет само собой.       — Хорошо, — ответила Лурье. — Просто будь осторожна. И, кстати, я закончила с твоими волосами, — она протянула девушке зеркало.       — Очень красиво, — улыбаясь и рассматривая свое отражение, произнесла Гермиона. — На этот раз ты превзошла саму себя. Спасибо большое.       — Это ты еще не видела платье, которое я тебе нашла в Париже, — рассмеялась француженка. — Оно в комнате наверху, иди скорее, времени осталось немного, ты ведь хотела прийти пораньше.

***

      Из граммофона лилась приятная танцевальная музыка, несущая по всему дому ощущение праздника. Люди сновали туда-сюда, размахивая палочками. В воздухе парили столовые приборы, елочные игрушки, гирлянды и тарелки с пирожными, так что каждому необходимо было лавировать между зависшими в пространстве предметами. Из комнат слышался веселый смех, бессмысленные разговоры. В большой гостиной стояла пышная ель, и над ней сыпался зачарованный нетающий снег. Миссис Поттер шагала по кухне, проверяя кипящие кастрюли и нарезающиеся ингредиенты. Она переговаривалась со смущенной Лили, вытирающей чистые тарелки. Марлин и Кэсси расставляли столики для напитков, а Алиса вытирала с поверхностей пыль и раскладывала скатерти.       Ремусу и Джеймсу было поручено наложить на дорожки перед домом и дворик заклинание, чтобы на уже очищенную территорию снова не падал снег, валивший огромными хлопьями, заполняя незаколдованные места вокруг дома огромными сугробами. В один из них раскрасневшийся Поттер толкнул друга, буквально через несколько секунд оказавшись рядом с ним. Так завязалась получасовая снежная баталия, в ходе которой оба юноши стали похожи на бездомных снеговиков. Девочки за окном делали ставки и не прогадали, поставив на выигрыш Люпина, потому что в конце концов из окошка кухни выглянула миссис Поттер, крикнула Джеймсу, чтобы он сейчас же надел потерянную в сугробах шапку. Он, отвлекшись, получил снежок прямо в лоб, заставив маму охнуть от неожиданности, а потом рассмеяться.       Ремус, конечно, после несколько раз извинился перед хозяйкой дома, а та лишь тайком угостила его готовой тарталеткой. Возмущение Джеймса было слышно во всем доме, ведь ему-то, собственному сыну, она сказала ждать до начала праздника. Тогда легкую оплеуху ему дал Флимонт Поттер, до этого вместе с Сириусом переносивший коробки с чердака вниз. И Блэк пообещал до конца вечера отпускать про надувшегося друга шутки. Питера среди них не было: он написал про ссору с мамой и пообещал успеть к началу общего торжества. Но несмотря на это, настроение у всех было прекрасное, и они искренне наслаждались возможностью побыть друг с другом.       Они все знали, что им сегодня предстоит, и с приближением вечера ощущали подступающее волнение. Но каждый из них был готов, к тому же изо всех сил надо было показывать миссис Поттер, что они абсолютно уверены в своем присутствии на этом мероприятии. Иначе она с удовольствием запрет их всех в подвале, чтобы они не лезли в бой. Наверное, этот ее порыв, обусловленный безумным переживанием за каждого ребенка, сдерживал только муж, который в критичный момент оказывался рядом и успокоительно брал ее ладонь в свою. Он напоминал ей о мракоборцах, уже давно наблюдающих за окрестностями, и еще нескольких, которые будут присутствовать в доме в качестве гостей.       Дорея Поттер спасалась от беспокойств среди готовящихся блюд и общения с Лили, которую, казалось, уже полюбила всем сердцем. Она от души радовалась за них с сыном и надеялась, что они не потеряют друг друга в такие неспокойные времена. Флимонт лишь похлопывал сына по плечу, тоже наблюдая за рыжей красавицей. Остальные друзья многозначительно переглядывались, сходясь во мнении, что на мисс Эванс уже определенно примеряют новую фамилию. Они все чувствовали себя на своем месте, кроме Сириуса. Он бросался от одного дела к другому, постоянно поглядывая в окно и проверяя часы. Он ждал ее, словно не видел несколько месяцев, хотя прошло только три дня с их расставания. Он даже раз шесть перевязал бант на коробке с ее подарком, игнорируя ухмылки и смешки Маккиннон. До прибытия первых гостей оставался час, и Сириус вызвался украсить елку, чтобы скоротать время.       Снег за окнами все продолжал сыпать, покрывая крышу дома пышной шапкой. Снежинки пронизывались мягким светом, проникающим через оконные стекла, создавая волшебную картину. Гермиона появилась возле часовни и, чуть поправившись, последовала в сторону нужного дома. Навстречу ей попалась компания из нескольких человек ее возраста, которые со смехом пожелали ей счастливого Рождества и направились к ближайшему крылечку. Девушка улыбнулась и с легким волнением свернула к дому Поттеров. На секунду она замерла у двери, собираясь с духом и слыша отзвуки песни Селестины Уорлок, и наконец позвонила. Последовало какое-то копошение, и дверь открылась, представляя взгляду обрадованного Джеймса.       — Профессор! — воскликнул он. — Мы вас заждались. Проходите скорее. — Он помог Гермионе снять пальто и ненадолго остановился с удивленным выражением лица. — Потрясающе выглядите, профессор, — наконец произнес он.       — Спасибо, Джеймс, — смущенно ответила Грейнджер, поправляя черные перчатки на руках.       Из кухни выглянула красивая женщина с собранными в пучок волосами, в которой девушка узнала маму Джеймса, из другой комнаты так же показался его отец. Они тут же переглянулись и с приветственными улыбками вышли навстречу.       — Мам, пап, это профессор Дрейер, — представил сын. — Профессор, это мои родители: Дорея и Флимонт Поттеры.       — Нам очень много говорили о вас, мисс Дрейер, — сказала женщина, сжимая ладонь Гермионы.       — Надеюсь, хорошее? — с улыбкой спросила она.       — Исключительно, — старший Поттер рассмеялся и взъерошил волосы, точь-в-точь такие же непослушные как у его сына и как у сына его сына.       — Спасибо за ваше приглашение.       — О, не стоит, — махнула рукой Дорея. — Прошу вас, проходите. Дети в гостиной, они вас очень ждали. Джеймс, проводи профессора, пожалуйста.       Как только Гермиона вошла в просторное помещение, еще не успев рассмотреть украшения и гирлянды, помигивающие в полутьме, к ней тут же бросилась Марлин, заключая в объятья. Грейнджер едва успела обменяться с каждым учеником парой слов, комплиментов и улыбок, ведь Маккиннон мертвой хваткой вцепилась в ее руку, потянув в сторону выхода из гостиной.       — Профессор, мне очень нужна ваша помощь. В обеденной надо расставить столы, и два из них переплелись ножками, никак не могу расцепить. А ведь совсем скоро начнется праздник, уже и не знаю, что делать, — затараторила брюнетка.       — Конечно, Марлин, я помогу, только прошу, не тяни меня так сильно, — недоуменно произнесла Гермиона.       Ее завели в другую комнату, и Маккиннон со смешком захлопнула дверь, оставаясь по другую сторону. Однако девушку это уже не волновало. Она так и стояла возле дверей, глядя на такого же удивленного Сириуса, замершего возле ели с хрустальным шаром в руках. Блэк молчал, оглядывая Грейнджер, на лице которой играла мягкая улыбка. Наконец юноша заговорил:       — Ты сегодня просто прекрасна.       — Спасибо, — она отвела взгляд, радуясь, что в таком освещении не видно ее румянца. — Раз уж меня заманили сюда коварным образом, предлагаю свою помощь.       — С удовольствием принимаю ее, — шутливо склонился он, протягивая елочную игрушку.       — Знаешь, я практически всю свою жизнь украшала елку без палочки, — сказала она, вешая шар на одну из пустых ветвей. — Это напоминает мне о детстве. Я всегда так любила Рождество, особенно утро после него, когда бежишь искать и открывать подарки.       — Наверное, это одни из лучших воспоминаний, — задумчиво произнес Сириус, тоже принимаясь развешивать гирлянду вручную.       — Да. Сегодня все меня наталкивает на мысли о давно ушедших днях, но знаешь, это на удивление приятно. Как будто листаю альбом с фотографиями. — Она посмотрела на юношу с загадочной улыбкой, несколько секунд они не отрывались друг от друга. — Как вы тут?       — Дорея сегодня утром прибиралась в шкафах, так что мы на протяжении двух часов были вынуждены рассматривать колдографии, на одной из которых трехлетний Джим отплясывает твист без штанов, — Гермиона рассмеялась. — Я думал, он сгорит со стыда. Хорошо, что он не заметил, как Лили попросила эту фотографию себе. Надеюсь, она использует этот компромат с умом. Мы в порядке, хоть ты не волнуйся за нас.       — Сложная задача, — выдохнув, ответила девушка. — Если бы вы не давали повода.       — Мы ведь пообещали тебе, что в пекло не бросаемся и не геройствуем.       — Вы гриффиндорцы. Такие обещания для вас — пустой звук, — Сириус в ответ на это усмехнулся.       — Я скучал, — тихо произнес он, наблюдая, как она обернулась и чуть улыбнулась.       — Я тоже.       Издалека доносилась какая-то рождественская песня. Свет от гирлянд бликовал в окнах и стеклянных игрушках, падал на лицо девушки. В руках ее все еще был зажат золотистый шар, и взгляд Сириуса касался ее пальцев в перчатках, ее приталенного черного платья, открывающего ключицы и опускающегося до колена. Он сделал шаг в ее сторону. Они оба, казалось, задержали дыхание, когда пальцы юноши коснулись ее щеки. По коже Гермионы пробежались едва ощутимые мурашки.       Она подалась чуть вперед, не отрывая взгляда от глаз Сириуса и кладя свою ладонь на его запястье у ее лица. Сердце было не на месте, оно глухо билось о грудную клетку. Дышать было совершенно нечем. И от соприкосновения друг с другом они обжигались. Их лица приблизились и, когда между ними осталась всего пара сантиметров, дверь неожиданно открылась. Они отшатнулись друг от друга, жмурясь от яркого света и пытаясь отвлечься хоть на что-нибудь. Джеймс секунду оглядывал их и, скрыв улыбку, серьезно произнес:       — Начинается.