Собрать по осколкам

      За ночь не осталось ни единого следа от прошедшего солнечного дня. Все небо затянуло тяжелыми угрюмыми тучами, без остановки валил снег, видимо, решив полностью засыпать Хогвартс, оставив на виду лишь шпили высоких башен. Ветер ревел и бушевал, закручивая снежные вихри с каждым часом все сильнее. Зима бунтовала и злилась. И сама ночь уступила ей права. Иначе почему она была такой невыносимо длинной? Или Сириус уже просто начинал сходить с ума.       Белых мятых простыней он даже не коснулся, когда с размаху открыл вечером дверь и сразу ввалился в ванную. Вышел оттуда он лишь через полтора часа после очередной неудачной шутки Джеймса про то, что он решил утопиться. И свою оплошность Поттер понял, только когда в нос ему полетел кулак. И пусть Блэк сразу же пожалел об этом, внутри все равно кипела жуткая жгучая смесь из злости, разочарования и бессилия. Хотелось вернуться в ванную и хорошенько приложиться об кафель, пока разъяренного Джеймса стал оттаскивать Ремус. Жаль только, что сзади держал руки невесть откуда взявшийся Питер.       И им вдвоем оставалось лишь недолго плеваться друг в друга ядом. Недолго, потому что через несколько минут в спальню влетела Лили, окатив обоих холодной водой. И когда Эванс вместе со своим очкастым придурком, коим окрестил он Джеймса напоследок, ушла куда-то, чтобы его утихомирить, Сириус даже не заметил, что сидит на полу, а на кровати рядом только Люпин. Блэк не понял: спрашивал ли он что-то или просто молча рассматривал его саднившие костяшки и измявшуюся от рук Джеймса рубашку. В любом случае присутствие его было инородным, и приходилось держаться, дабы не рявкнуть на единственного, кто хоть как-то понимал.       Он не помнил, сколько так просидел до того, как Ремус наконец-таки заговорил. Но очень хорошо отобразил в памяти очередную вспышку злости после еще одного предложения друга сходить к Дамблдору. Хотя была ли причина злиться? По крайней мере, на Люпина? Но в любом случае все вокруг стало до зуда раздражать, и пришлось выйти проветриться. Так он и простоял на Астрономической башне часа два, считая, наверное, что пневмония сейчас была бы очень кстати, или, просто надеясь, что ветер продует душу и утро принесет с собой ясность.       Оно и принесло, когда он умывался в комнате в пять утра и стирал с ладони кровь. Ясность о том, что он был полным кретином. А еще утро принесло решимость. Вглядываясь в свое серое и мрачное отражение в зеркале, Сириус решил во что бы то ни стало найти Гермиону вновь, хоть в коридоре, хоть в Большом зале на обеде. Плевать. Лишь бы увидеть на ее лице хоть одну эмоцию, помимо страха, чтобы услышать хоть что-то, кроме нежелания видеть его. Неужели она не понимала, что сама роет себе яму, еще и неосознанно таща за собой Сириуса? Или же она обдуманно на это шла?       Оба варианта были совершенно поганые. Но он уже просто желал увидеть ее истинное лицо, даже если потом пожалеет об этом, даже если потом будет сидеть в кабинете директора, рассказывая о своих подозрениях, даже если никогда не увидит ее больше. Хотелось думать, что неопределенность и незнание хуже, чем то, что он будет испытывать потом: вину, разочарование и боль. Достаточно было попыток, достаточно было возможностей решить все иначе. Сегодня будет последний шанс для них обоих, который либо разрушит их жизни, либо исправит все.       Все-таки последняя неделя окончательно вымотала Сириуса, потому что он вдруг почувствовал, как накатила усталость. Он еле дотащился до постели и тяжело упал на подушки, не расправляя кровать. Проспал он недолго, да и чувствовал себя после пробуждения паршиво. В комнате уже никого не было, и до окончания завтрака оставалось не больше пятнадцати минут, поэтому Блэк лишь бросил в сумку все подряд учебники и снял со стула брошенную мантию. Честно говоря, идти в большой зал в то время, как там сидит вся школа, а что хуже, факультет, было не самой приятной затеей. Но погостить у эльфов на кухне времени не было, и пришлось поторопиться, чтобы перехватить хотя бы десерт, потому что в желудке было пусто уже вторые сутки. А еще он надеялся, что Гермиона изменит своей привычке рано завтракать, и он сможет застать ее перед первым уроком.       Однако, девушка и вовсе не спускалась в Большой зал. Она плохо помнила, как вечером нашла в себе силы подняться с пола и потом еще и дойти до своей комнаты. За последние часы она будто заново пережила все свои самые худшие воспоминания. В голове вертелись голоса давно погибших людей из ее мертвого прошлого, а перед глазами — картинки, нарисованные кровью. Они менялись между собой, но несли одинаковый ужас. Не прекращался только жуткий шепот Беллатрисы, она как будто подобно смерти нависла над ней, не отступая ни на шаг, доводя до иступленного страха и тошноты. Левое предплечье горело, но Грейнджер не позволяла себе даже взглянуть на него: становилось трудно дышать. Она без остановки терла шею, шагая по комнате, пытаясь избавиться от ощущения ее дыхания.       Уже совсем скоро стало почти невозможно это терпеть. И Гермиона стала судорожно искать снотворное. И даже когда тяжело опускались веки, она чувствовала, как ей не давала дышать Беллатриса и как злорадно она хохотала, прячась где-то неподалеку. Утро не принесло облегчения. Ей даже показалась заманчивой идея трусливо собрать самое необходимое и сбежать куда-нибудь. Но потом ее накрыла такая злость на себя, что по полу рассыпались стопки тетрадей и книг, слетевшие оттуда по ее милости.       Глядя в свое отражение, она чувствовала лишь ненависть к себе, только ее. Она должна быть сильной, потому что, черт возьми, смогла спастись оттуда, где вероятность умереть была почти стопроцентная. Она должна продолжать бороться, должна делать все, чтобы ее планы не были разрушены, потому что от этого зависели жизни Гарри, Рона, ее семьи, Джеймса и Лили, Ремуса. И Сириуса. Гермиона чувствовала себя до невозможности жалкой и слабой. Но абсолютно не представляла, как выбраться из трясины, в которой оказалась, отвратительно было понимать, что оставалось теперь только ждать, когда захлебнется окончательно.       Она знала, что Сириус вовсе не хотел причинить ей вред, иначе сразу бы пошел к Макгонагалл или Дамблдору. И она знала, что он давал ей шанс объяснить все самой, но она из страха опять сбежала. И теперь ей просто оставалось ждать, что же он предпримет и как скоро ей придется в очередной раз защищаться. Уже было все равно. Пусть он поступает так, как считает нужным. Вряд ли существует много вариантов, при которых ее ждет хороший исход, а потому, какая уже разница? Лишь бы это закончилось. Лишь бы стало чуть более ясно, что делать дальше.       И выходя из комнаты, Гермиона чувствовала себя спокойнее, чем обычно, как приговоренный к смертной казни, она смирилась и шагала на эшафот с достоинством. Ей вдруг подумалось, что смирение станет спасением лучшим, чем бесконечное сопротивление, тем более, если ты противостоишь вовсе не врагу. И когда она вошла в кабинет, улыбнувшись ученикам, голову занимал лишь один вопрос: о чем же она будет размышлять сегодня вечером?       Пока хлопья снега кружились в небе, медленно опускаясь на крыши замка, покрывая продрогшие холмы, секунда за секундой утекало время. Пока Сириус бездумно помешивал в котле зелья, не слыша ничего вокруг. Пока Гермиона шагала по кабинету, рассказывая о боггартах. Снег все падал и падал, пролетая мимо заиндевевших окон, и минутная стрелка нетерпеливо дожидалась разрешения сдвинуться на миллиметр. Стены заполнились звонким гулом, сопряженным со скрежетом отодвигаемых стульев.       Гермиона медленно собрала бумаги, мало прислушиваясь к крикам учеников и их топоту в коридоре. И пробираясь между толпами студентов, она чувствовала лишь пробирающий до мурашек холод от сквозняков, слышала стук каблуков и собственное дыхание. В этом вакууме она поняла, что он рядом. Поняла не по голосу, а по взгляду, коснувшемуся ее спины. Блэк пробирался за ней через группу второкурсников, а она, не оборачиваясь и ничуть не торопясь, продолжала идти по коридору в немом спокойствии. И даже когда ощутила, как Сириус коснулся ее руки, пытаясь остановить, она осталась невозмутимой, такой безжизненно чистой.       — Профессор, нам нужно поговорить! Профессор!       Но Гермиона шла все дальше и все быстрее, но вдруг резко замерла на месте, чувствуя, как окружающие звуки опять затопили тишину. Она обернулась и увидела его, замершего в полуметре. Он злился, потому что был в отчаянии. А она пыталась спрятать все внутри, потому что уже утонула в этом чувстве.       — Что ты хочешь от меня услышать? Объяснение? Оправдание? Я не могу дать ничего из этого. Делай, что считаешь нужным, я не стану препятствовать. — Она еще раз посмотрела в его глаза, непонимающие, но пытающиеся во всем разобраться.       Она собралась было оставить его и уже развернулась по направлению к лестнице, но на плечо легла рука.       — Нет уж, я не уйду, пока не получу ответ хоть на один вопрос. Откуда у вас книга из поместья Блэков? Что вы делали на самом деле, прежде чем устроились учителем в школе? Чего вы добиваетесь? — Он тяжело дышал, не отпуская ее, но так и продолжая стоять сзади, надеясь, что так будет легче.       — Я никогда не лгала тебе, — тихо ответила Гермиона, закрывая на секунду глаза, пока слезинка, сорвавшись с ресниц, не коснулась щеки. — Никогда.       Она неожиданно скинула с себя ладонь Сириуса и быстрым шагом направилась дальше по коридору.       — Черт! Вы всегда убегаете! — Он кричал, грубо расталкивая ребят с первых курсов, бегающих друг за другом. — Не вынуждайте меня идти к директору. Я не хочу этого. Да остановитесь же!       Гермиона стирала ладонью слезы, пытаясь не оставить шанса ни ему, ни себе. Каблуки быстро застучали по ступеням.       — Или, может быть, я зря пытаюсь вас защитить? — голос доносился все ближе. — Может быть, ваши друзья погибли по вашей вине? Кто же вы, черт возьми, такая?       Она резко развернулась в его сторону, и Сириус, стоявший несколькими ступеньками выше, пожалел в секунду обо всем, что сказал. Глаза ее были полны слез вперемешку с неверием и болью. По ее вине. Кто же она такая? Гермиона опять ощутила ее присутствие, ее дыхание. Взгляд метнулся к толпе, в которой стояла она, Беллатриса, мерзко скалящаяся, наблюдающая за ее страданиями, знающая обо всех ее мыслях. Грейнджер охватил ужас. Она стала пятиться назад, пытаясь избавиться от этих видений, от этого страха. Она уже не слышала ничего.       Шаг. Еще один. Но вдруг оступилась и, не успевая схватиться за перила, вскрикнула, чувствуя, как теряет равновесие. И Сириус, испуганно подавшийся вперед, не успел протянуть руку. Гермиона пошатнулась, не ощущая опоры, начиная падать.       Удар. Нахлынувшая боль где-то в груди. Хруст.       По ее вине.       Опять удар. Она чувствовала, как что-то безбожно ломается. Череп словно раскололся. Нахлынувшая с новой силой боль не давала дышать.       Круговорот перед глазами. Новый удар о ступень. Это все по твоей вине. По твоей. Судорожный вдох через боль. И снова хруст.       Все потемнело.       И мурашек, пробежавших по ледяной коже, Гермиона уже не почувствовала.       Сириус смертельно побледнел, глядя на распростертое у подножия лестницы тело, слыша, как завизжали какие-то девчонки. Кто-то как будто отобрал весь кислород. Его с головой накрыл ужас. Кое-как переставляя ноги, он стал быстро спускаться вниз. В глазах все плыло. И увидев ее совсем близко, стало еще страшнее. Он как можно осторожнее поднял ее на руки. И одного только взгляда на ее побелевшее лицо хватило, чтобы придать ему сил.       Он пересекал коридоры, яростно крича на всех, кто попадался ему на пути. В голове набатом било только одно: быстрее. Утопиться в чувстве вины и страха он успеет и позже. А сейчас надо было только бежать. Бежать. Впереди показалась дверь в больничное крыло. С ноги открыв ее, он влетел в помещение. Из комнатушки выбежала нахмуренная мадам Помфри, но как только увидела на руках Блэка девушку, нервно поджала губы, чуть побледнев.       Он плохо помнил, как уложил ее на кровать, но, прежде чем перед ним закрылась ширма, успел разглядеть, как на оголяющейся коже вычерчиваются уродливые шрамы. К горлу подкатила тошнота. Белый шум. Ужас, пульсирующий в висках. Он почувствовал женские руки на своих плечах, мелькнувшее лицо Макгонагалл, уводившей его куда-то. Захлопнулась дверь. Декан спрашивала что-то, обеспокоенно вглядываясь в лицо Сириуса. Он не слушал или не слышал. А когда сквозь открытую дверь снова проскочил сквозняк, и он остался в темноте коридора один, он тихо опустился на пол, схватившись за голову.

***

      Гермиона пришла в себя ближе к вечеру. Когда она открыла глаза, сначала долго смотрела на каменный сводчатый потолок, мысли никак не возвращались и не собирались воедино. А при попытке подняться на локтях, почувствовала боль в правой руке, кое-как все-таки упала на подушки, словно на бетон, пересчитавший все позвонки. На секунду зарябило в глазах. Но скоро критичный испуганный взгляд пробежался по собственному телу.       Предплечье было забинтовано, на груди и ребрах тоже были какие-то повязки, а при попытке глубокого вдоха, все начинало болеть, что проще было не дышать совсем. Гермиона по очереди касалась шеи, рук и живота, кончиками пальцев ощущая обнажившиеся рубцы. Отвернувшись с болью, она до подбородка натянула одеяло, спрятав их все. Ей нужно было побыть одной, но как назло тут же из своего маленького кабинета вышагнула мадам Помфри и поспешила в сторону ее кровати. Гермиона резко обернулась в ее сторону, но сразу пожалела об этом: по вискам болезненно ударило.       — О, наконец-то, мисс Дрейер, вы очнулись, — она прижала к груди руки, осматривая пациентку. — Сейчас дам вам настойку — она облегчит боль.       Сначала она подала стакан воды и начала доставать из тумбы какие-то склянки, перебирая упаковки с таблетками, и, наконец найдя нужный препарат, вручила его Гермионе, которая поморщилась, но выпила зелье залпом. Медсестра посмотрела на нее, отвернулась и опять кинула беглый взгляд, словно сомневаясь в чем-то, но вдруг с плохо скрываемым недовольством решилась сказать:       — Профессор Дамблдор просил сообщить ему, когда вы придете в себя. Честно говоря, я совершенно против беспокоить вас в таком состоянии, но директор настаивает на том, что у него к вам неотложный и крайне важный разговор.       — Не волнуйтесь, мадам Помфри, — Гермиона даже попыталась улыбнуться, но высохшие губы плохо поддавались. — Я в порядке и могу обсудить то, что желает профессор.       Женщина поджала губы и, бормоча что-то про неуважение покоя пациентов, направилась в сторону кабинета, чтобы написать директору записку. А Грейнджер оставалось только ждать, наблюдая, как с каждой минутой на пустые больничные койки опускается полутьма. Но вот дверь открылась, в помещении разом зажглись свечи и лампы, словно кто-то вернул в них жизни. И сопровождаемый шорохом собственной длинной мантии из-за ширмы появился Дамблдор. Его глаза сочувственно и приветливо блеснули за очками-половинками, и Гермионе стало чуточку спокойнее.       — Мисс Дрейер, как вы себя чувствуете? — слегка наклонив голову, спросил он.       — Благодарю вас, директор. Мне уже лучше, — голос так не кстати охрип.       — Что ж, могу ли я присесть и составить вам компанию на сегодняшний вечер?       — Конечно, — как-то обреченно и печально прозвучали ее слова.       Дамблдор перенес стул к краю кровати и, усевшись, внимательно посмотрел на девушку, которая непроизвольно натянула одеяло еще выше.       — Мисс Дрейер, как бы мне ни хотелось тревожить вас понапрасну, но, думаю, вы и сами прекрасно понимаете, в какой ситуации оказались мы все, и что нам непременно нужно во всем разобраться, — он проницательно заглянул ей в глаза, ожидая ответа.       — Я все понимаю, профессор, — Гермиона смиренно выдохнула. — И осознаю, что теперь мне придется объясняться. Вы, наверняка, заметили мои шрамы, точнее тот, что на левом предплечье. Ведь именно он стал причиной этого разговора. Я действительно лгала вам о своей семье и своем происхождении, но не о том, через что мне пришлось пройти, — она посмотрела на Дамблдора, словно упрашивая поверить. — Это была необходимость, которая могла обеспечить мою безопасность и безопасность всех окружающих, включая вас. Я не могу рассказать вам обо всем, потому что не знаю, чем это может обернуться. Но я вам не враг, профессор, прошу поверьте, — она попыталась набрать в легкие как можно больше воздуха. — Я могу дать Непреложный обет, могу поклясться, что что бы ни происходило, я буду вашим союзником.       — О, не стоит, мисс, — начал директор.       — Грейнджер, сэр.       — Мисс Грейнджер, иногда мы сами можем сказать больше без слов. Замечали ли вы раньше, какую роль слова играют для лжеца? Он всегда пытается сделать все, чтобы ему поверили. И согласитесь, это сложно не заметить, — Дамблдор живо поднялся со стула и подошел к окну. — В глазах его не будет той кристальной чистоты, той праведной уверенности в своей честности. Я верю вам, мисс Грейнджер. Даже без суровых магических клятв. И все же мне нужно многое обдумать. Не будете ли вы возражать, если я загляну к вам вновь очередным зимним вечером? — Он повернулся к Гермионе, у которой в сердце уже так давно не было настолько спокойно. Слова профессора дарили уверенность, как тогда, когда она еще была маленькой школьницей, внимающей его речам.       — Не возражаю, — тихо ответила она.       — Вот и прекрасно, — он доверительно улыбнулся. — В таком случае, мисс Грейнджер, я вас оставлю, вам необходимо набираться сил и поправляться, — он поставил стул на законное место возле изголовья кровати. — И, ах, да, к вам еще один посетитель. Кажется, ему нужно сказать вам что-то не менее важное.       — Сириус здесь? — Гермиона попыталась подняться, но стиснувшая со всех сторон боль заставила поморщиться, а она-то думала, что он уже в гриффиндорской гостиной у камина.       — Тогда, я приглашу его, пока мадам Помфри не вернулась и не закрыла двери на все замки. — Дамблдор подмигнул, улыбнувшись, и развернулся, чтобы уйти, но девушка окликнула его.       — Профессор, я хочу извиниться, — он с удивлением посмотрел на нее. — Вы этого не знаете, но я сомневалась в вас, а сейчас поняла, что все куда сложнее, когда ответственность за десятки и сотни жизней лежит на тебе.       Директор кивнул и неслышимыми шагами покинул больничное крыло, оставив Гермиону в легком и непривычном ощущении умиротворения и сладкой усталости.       Сириус устало сидел на подоконнике, опершись спиной на стену. Он наблюдал, как быстро темнело за окном, и чуть знобился от прохлады замка. Несколько часов назад Макгонагалл всячески пыталась выпроводить его подальше от больничного крыла. Сначала просто просила, потом настаивала и дошла наконец до угроз, заключающихся в снятии баллов. Несмотря на заверения медсестры о том, что жизни Гермионы уже ничего не угрожает, на сердце у него все равно было неспокойно, и он поклялся, что и с места не сдвинется, пока она не придет в себя. Декану пришлось смириться, но, как думал Сириус, не без участия Дамблдора.       За это долгое время, длившееся целый день, ему было о чем подумать и было о чем пожалеть. Он мучился чувством вины и, наверное, впервые в жизни был настолько напуган. Даже когда закрывал глаза, пытаясь отогнать от себя заевшие мысли, видел перед собой скатывающуюся вниз Гермиону, ее неестественно вывернутую руку, посеревшее лицо и ее шрамы. Он все вспоминал надпись на ее предплечье.       Грязнокровка. Уродливое клеймо. Тот, кто сделал это с ней, вызывал в нем такую злобу, что непроизвольно сжимались кулаки. И становилось еще неприятнее от того, что он не верил ей и что она, несмотря на все, что он говорил ей с начала года, продолжала относиться к нему с теплотой, прощая все. А он в ней усомнился, и теперь оставалось лишь корить себя за это, корить за то, что она упала с чертовой лестницы и теперь лежала в белоснежной пресной палате.       Ему хотелось лишь увидеть ее снова, такую живую, с горящими глазами, ловко увиливающую от его заклинаний на занятиях Ордена, смеющуюся над его идиотскими шутками и отвечающую ему не менее эффектно. Хотел наблюдать за ней, пока она рассказывала скучные лекции, которые он все равно записывал, изменяя своей привычке; наблюдать, пока она обедала с Макгонагалл, переговариваясь о чем-то и хмуря брови. Лучше бы она улыбалась. Улыбка ей была к лицу, и вся она тут же будто бы оживала. Невыносимо было видеть ее расстроенной, погруженной в какую-то ведомую только ей печаль. Хотелось сразу же оказаться рядом.       Но теперь она была там, на одной из неудобных коек, с переломанными костями, бесконечно одинокая и, наверняка, опять грустная. Он должен был извиниться перед ней. За все. Она не заслужила того, через что он заставил ее пройти. Но другой вопрос: захочет ли она его слушать теперь? Эта мысль не давала покоя и доводила до головной боли. Хотя, даже если так и произойдет, наверное, он это заслужил. Вспоминая все то, что он наговорил ей, он лишь изнемогал от ожидания, с каждым часом ощущая, как нарастает беспокойство.       Он краем глаза видел, что в больничное крыло зашел Дамблдор, но уже почти не ждал, что приходил он ради того, чтобы поговорить с пришедшей в сознание Гермионой. Но когда через несколько минут в дверях снова показался директор и направился к нему, Сириус взбудоражено спрыгнул с подоконника и сделал несколько шагов навстречу. Ему даже показалось, что Дамблдор улыбнулся себе в бороду. С чего бы это?       — А, мистер Блэк, — протянул он. — Я рад, что вы еще здесь. Мисс Дрейер пришла в себя, надеюсь, эта новость развеет ваши переживания.       Сириус улыбнулся, запустив руку в волосы, но через мгновение снова посерьезнел:       — Как она себя чувствует?       — Уже гораздо лучше, беспокоиться не о чем. Мадам Помфри в очередной раз проявила удивительный профессионализм. Пример для всех нас в выполнении рабочих обязанностей, вы так не считаете? — Нет, все-таки он улыбался, ему не показалось. — Поправьте меня, если я вдруг в силу своих лет ошибусь, мистер Блэк, но полагаю, возле места страшного происшествия вы оказались неслучайно, — от этого взгляда из-за стекол очков становилось не по себе. — Наш разум выручает нас в ситуациях, где сердце бессильно, но и он порой указывает неверный путь. Прислушивайтесь к сердцу, мистер Блэк, сейчас оно единственное без колебаний приведет вас туда, куда вам нужно.       Дамблдор еще секунду смотрел в удивленные глаза Сириуса, а после развернулся и пошел дальше по коридору, пока юноша продолжал недоумевать. Но вдруг он замер и с лукавой улыбкой вновь повернулся к нему.       — Что же вы стоите? Мисс Дрейер ждет вас.