Dear Anne

«Дорогая Энн, Никогда не бойтесь. Я знаю, это легче сказать, чем сделать, но я заклинаю вас полагаться на вашу смелость всякий раз, когда жизнь будет бросать вам вызов. Будьте бесстрашной! Рискованной! Храброй! Встречайте все жизненные испытания с открытым сердцем и ясным умом, и никогда не позволяйте себе быть связанной тяжёлыми цепями сомнений, тревоги или страха. Не запирайте свой дух в клетку, я настаиваю: расправьте крылья и парите...»

***

Вселенная, казалось, решительно желала увидеть, как Энн Ширли-Катберт и Гилберт Блайт открывают свои романтические чувства друг другу. По всей видимости, те же космические силы дразнили простых смертных на Земле, поскольку с тех пор, как случился их поцелуй, у Энн и Гилберта не было ни минуты, чтобы должным образом обсудить, что всё это значит...

***

Вторник Энн снова взглянула в зеркало, критически оценивая каждую веснушку, каждую ресницу и каждую прядь волос, не желающую плотно прилегать к её косам. — Энн Ширли-Катберт, чем ты там занята? — кричала Марилла с кухни. — Твой завтрак остынет! Вздохнув, Энн дала окончательную оценку своему отражению и почти направилась к гардеробу, чтобы переодеться в четвёртый раз, но быстро передумала, когда услышала топот Мариллы по лестнице. Смирившись с тем, что она больше ничего не могла сделать, чтобы выглядеть хотя бы отдалённо привлекательной, Энн поспешно вышла из комнаты, бросилась вниз по лестнице и едва не сбила Мариллу с ног. — Святые угодники, дитя, что на тебя нашло? — Простите. Ничего, — ответила Энн, когда подошла к кухонному столу и вдохнула запах тёплого тоста. — Я опаздываю. — Неудивительно, — упрекнула Марилла. — Ты крутишься у зеркала с самого восхода солнца. Серьёзно, Энн, тебе нужно научиться контролировать своё тщеславие. Теперь ты молодая женщина, научись наконец расставлять приоритеты. — Но разве стремление быть красивой не является главным приоритетом? — возразила Энн, поймав своё отражение в зеркале над очагом, и снова принялась возиться с косичками. — Боже, ты ведёшь себя так, словно тебя ждёт жених, — небрежно сказала Марилла, начиная убирать со стола. — Вы так жестоки, Марилла. Вы же знаете, что никто не захочет... — Энн не закончила фразу, которую Марилла слышала от неё всякий раз, стоило женщине начать рассуждать о будущем, в котором Энн непременно будет бегать от толпы ухажеров. Но теперь, если Энн скажет, что никто не захочет быть с ней, это будет ложью. Потому что теперь она знала, какого это — целовать Гилберта Блайта и давать обещания завтрашнего дня. — Мне нужно идти! — объявила Энн, её тело закрутилось в нетерпении, когда она схватила свои книжки, едва не забыв шляпу, и бросилась к тропинке, быстро крикнув «люблю вас» Мэттью, который нянчился с редисом в саду. Она остановилась всего на мгновение, чтобы пробежаться пальцами по деревянным воротам Зелёных Крыш, вспоминая, что случилось здесь всего одиннадцать часов назад, не в силах помешать волнению перейти в её шаг, когда она поспешила вглубь Леса с Приведениями. Она знала, что Гилберт встретит её там; что его романтический шёпот «до завтра» был обещанием встречи. Переходя с бега на лёгкую ходьбу, Энн погрузилась в поток воспоминаний, которые согревали её даже тогда, когда прохладный ветер шуршал листьями на деревьях. Она слушала сладкую песню воздуха, щебетание голубой сойки, хруст грязи под её ботинками и шорох веток, создаваемый лапками суетливых белок. Все звуки складывались в радостную симфоническую вибрацию, наполняющую сердце Энн, всё внутри неё ощущалось немного диким, немного тревожным, немного смелым... Что скажет ей Гилберт? Признается ли он в своих чувствах? Прочитает поэму? Или прошепчет что-то невероятное романтичное ей на ухо? Возьмёт ли он её за руку? Прикоснётся ли к её волосам? Поцелует снова? У неё было столько вариантов, и каждый был волнительным по-своему. Конечно, был и другой вариант, мрачная возможность того, что Гилберт не появится совсем, или скажет, что всё это было ошибкой. Он может признаться, что у него на самом деле нет чувств, и это было просто любопытство, а не страсть, которая мотивировала его поцеловать её... ... он мог сказать, что та неловкость между ними, каждый его взгляд, и то, как его рука чувствовала её прикосновение во время танцев, и как он сказал, что хотел быть с ней вместе на пикнике, что всё это было иллюзией, которую она выдумала в своём глупом воображении. Но Энн не могла позволить себе думать так. Конечно, она всё ещё сомневалась глубоко в душе, пока не почувствовала, что замедляется с каждым шагом. Энн решила, что позволит только прекрасным мыслям составить ей компанию. Она бы, конечно, предпочла, чтобы вместо них появился определённый мальчик, но до тех пор лес был её любимым компаньоном. Энн была так очарована своим воображением и окружающим пейзажем, что едва не споткнулась, когда почувствовала, что чей-то палец постукивает её по плечу. Прежде чем девушка могла упасть, её талию обхватила твёрдая рука, чтобы помочь ей восстановить равновесие; лёгкое прикосновение сбоку, словно маленькое солнце, было настолько тёплое, что заставило всё её тело вспыхнуть. — Гилберт, — выдохнула Энн, глядя в карие глаза парня, что был объектом её фантазий, и на её лице засияла улыбка. — Доброе утро, — сказал Гилберт; его голос звучал мягко, словно бархат. — Я звал тебя, но ты меня не слышала. — Я воображала, — ответила Энн, прикусывая губу, когда парень убрал руку с её талии, чтобы удержаться от желания попросить вернуть её обратно. — Хорошие вещи? — спросил он, и по его нахальной ухмылке Энн поняла, что он, должно быть, надеялся, что её воображение было занято им, луной и поцелуем под звёздами. — Возможно, — смеялась Энн, взволнованная тем, что она флиртовала (на самом деле флиртовала!) с Гилбертом Блайтом. Энн продолжала идти лёгким шагом, и Гилберт следовал за ней; двое позволяли солнечному свету и деревьям поглотить их целиком. Но минуту спустя волнение Энн стало расти, словно плющ, ползущий по стене, и она подумала, что если один из них не скажет хоть что-нибудь, то она непременно взорвётся от этого чувства. — Такой прекрасный день, — сказала Энн, съёживаясь оттого, насколько нелепо она звучала, особенно когда Гилберт начал хихикать. — Из всех невероятных вещей в этом мире, о которых можно поговорить, наделённая самым богатым воображением девушка из всех, кого я знаю, замечает погоду, — дразнил он, зная, что заслужил последующий толчок плечом от Энн. — Как ты можешь шутить сейчас? — потребовала она, чувствуя смущение. — У меня никогда не было разговоров такого рода. — А какого рода наш разговор? — спросил Гилберт с притворным непониманием, не в силах удержаться от того, чтобы заставить девочку почувствовать смущение. Видеть её взволнованной и растерянной было одним из его любимых способов восхищаться ею. Она так мило краснела, а её глаза начинали дрожать, словно бесконечный океан; её волосы казались жидким пламенем, соблазняющим подойти поближе, чтобы обжечься. — Не будь жестоким, — просила она; её голос звучал с уязвимой неуверенностью, переходящей в отчаяние. — Не сейчас. Если... может... это всё было ошибкой... — Нет! — ответил Гилберт тихо, потянувшись к Энн, колеблясь, положить ли ему руку на локоть, как он сделал это вчера, или всё, что произошло ночью, означало, что он может держать её за руку; что она позволит ему держать её за руку. Он остановился на локте, знакомой территории, чтобы не напугать её, так как другое, такое небольшое прикосновение рукой к руке, было необычным для них двоих. Это означало, что он в первую очередь её друг, который заботится о ней и который хочет быть с ней рядом здесь, и несмотря на то, что в их отношениях может что-то измениться, простые истины останутся на месте. — У меня... тоже не было раньше подобных разговоров, — признался он, желая, чтобы Энн знала, что, как и всегда, он был честным и прямым с ней. Его слова немного ослабили накал, а рот девушки перестал сжиматься в напряжении. — Ты должен начать, — сказала Энн, — поскольку я была первой вчера. — Да, ты была первой, — согласился Гилберт, вспоминая, насколько фантастически волнительным был этот момент, когда Энн коснулась его лица и притянула ближе, чтобы поцеловать. Его первый поцелуй. Их первый поцелуй! Это было удивительно, невероятно и настолько смело, что Гилберт знал, после такого он просто обязан признаться в своих чувствах первым. Это не должно было оказаться чем-то сложным, учитывая, что он признавался в этом себе почти год. Однако когда он попытался достать из себя слова, то обнаружил, что его рот не способен извлечь ничего, кроме улыбки, относящейся к стоящей напротив него девушке. Должно быть, выражение его лица было нелепым, поскольку Энн хихикнула, и Гилберт подумал, что он мог бы сделать комплимент, что её смех напоминал пение птиц и был усладой для его ушей. Но его порыву помешал резкий звук, и двое вздрогнули. Когда они оглянулись, то увидели, что Диана Барри и Джерри Байнард шли по параллельной тропинке, отделяемой от них несколькими рядами берёз. — Диана? Джерри? – сказала Энн, её серые глаза скривились в замешательстве. – Что ты здесь делаешь? — Что ты здесь делаешь? – вторила эхом Диана, её карие глаза выражали не меньшее удивление. — Не ты. Джерри, — прояснила Энн, её внимание было приковано к высокому, долговязому работнику, который нервно копался руками в карманах и смотрел куда угодно, кроме как на свою рыжую приятельницу. — Мне кажется, ты опаздываешь? И как ты оказался здесь, когда твой дом находится на другой стороне Эвонли? — Я заблудился, — суетливо ответил Джерри. — Это моя вина! – выкрикнула Диана в то же время. — Я не понимаю, — призналась Энн, бросая быстрый взгляд на Гилберта, и почувствовала некоторое облегчение, заметив, что парень разделял её недоумение. — Я встретила Джерри по дороге в школу, — объяснилась Диана, её голос звучал живо, но рот был напряжён, — и я стала спрашивать его о... коровах. — Коровах? — повторила Энн, ещё более озадаченная, чем она была минуту назад. — Да. И мы просто увлеклись нашей беседой и потеряли счёт времени. — Серьёзно? — Да, серьёзно, — фыркнула Диана, а затем подошла к Энн и взяла её под локоть. — Что тебя удивляет? — Я просто не знала, что ты интересуешься коровами, и что вы с Джерри вообще знакомы, — ответила Энн. — Мы не знакомы! — быстро ответил Джерри, беспокойно ёрзая ногой по земле. Энн пришла в такое замешательство из-за странного поведения Джерри, что не заметила, как Диана вся сжалась и напрягла зубы; хотя Гилберт заметил её странный жест, он, к счастью, решил оставить себе это наблюдение. — Я, пожалуй, пойду. — Хорошо. Зелёные Крыши в той стороне, — сказала Энн, указывая на тропинку, ведущую к её дому. — Я знаю! — крикнул Джерри, и затем убежал, оставив сбитых с толку троих друзей посреди пути. — Что ж, пойдём в школу? — спросила Диана, дёргая Энн вперёд. — И тогда ты сможешь рассказать мне, почему вы с Гилбертом шли вместе. — Ох, мы заблудились, — хитро дразнил Гилберт, заставив Энн рассмеяться. — Не смешно, Гилберт, — ответила Диана, но его сарказм, по всей видимости, удержал девушку от дальнейших расспросов о том, чем занимались её друзья наедине в лесу, поскольку она старательно игнорировала Гилберта до конца пути. Вместо этого Диана рассказала Энн, что хочет пригласить всех девочек домой после школы на чаепитие, чтобы посплетничать и вместе поработать над вышивкой. Когда Диана начала жаловаться на трудности, с которыми она столкнулась, вышивая пшеничное поле на декоративной наволочке, Энн посмотрела через плечо на Гилберта и грустно улыбнулась, надеясь, что он увидит в её улыбке сожаление, что их момент был прерван. — Завтра, — сказал Гилберт, поймав её эмоцию. Мрачная ухмылка Энн расцвела в милую улыбку, такую же очаровательную, как и цветки нарцисса. Она понимающе кивнула Гилберту в ответ, когда трое вышли из леса и направились в школу. Среда Пронзительный крик Мэри разбудил Гилберта так внезапно, что он от испуга упал с кровати. Растерянный, парень быстро поднялся с пола и выбежал из комнаты только в своей пижамной сорочке, и спустился в спальню Баша и Мэри, даже не потрудившись любезно постучать, прежде чем открыть дверь. — Что случилось? — спросил он; сквозь окно блеснул резкий солнечный луч, ослепивший его на мгновение. Когда его зрение восстановилось, Гилберт смог увидеть Мэри, которая согнулась на своей стороне кровати и рыдала, стиснув зубы, обхватив руками живот. — Я думаю, малыш вот-вот появится, — сказал Баш; мужчина нарезал круги по комнате, наполовину одетый, и уже перекидывал подтяжки через плечи. — Там кровь. — Кровь?! — вскрикнул Гилберт, поспешив к стороне кровати, где сидела Мэри. — Выделения, — поправила Мэри, сделав глубокий напряжённый вдох. — И это нормально. — Я скажу тебе, что ненормально. Это то, что мне придётся нестись со всех ног в Шарлоттаун, чтобы найти доктора, который не откажется помочь моей беременной жене! — кричал Баш. — Я могу поехать, — предложил Гилберт. — Нет, ты останешься, — приказал Баш. Он накинул пиджак и положил бумажник в карман, а затем повернулся к Гилберту и подозвал его ближе. — Что-то идёт не так, и ты нужен мне здесь. Держи всё под контролем, пока я не вернусь. — Я позабочусь о ней, обещаю, — поклялся Гилберт, и это было всё, что он успел сказать, прежде чем Баш выбежал на улицу и запряг Красавца, чтобы добраться до Брайт-Ривер. — Не хочешь прилечь? — спросил Гилберт, вернувшись к Мэри. — Мне нужны твои часы, — сказала женщина, и Гилберт поспешил в свою комнату, потратив несколько минут, чтобы натянуть брюки, схватил часы и вернулся к Мэри. — Чтобы засечь время начала схваток? — догадался парень, и Мэри кивнула. — Я хочу встать. Мне нужно походить. Поскольку Гилберт не знал наверняка, что должна делать женщина во время родовой деятельности, он решил во всём полагаться на Мэри, которая лучше всего была знакома с особенностями своего тела; парень помог женщине встать и последовал за ней. Они ходили вверх и вниз по лестнице, иногда останавливаясь, чтобы Гилберт мог размять спину Мэри, а иногда чтобы Мэри могла ухватиться за всё, что было поблизости (включая дверной проём, периллы лестницы, руку Гилберта), когда она теряла равновесие от пронзающей её острой боли. — Начни считать время. Сейчас, — распорядилась Мэри, когда почувствовала невыносимую волну агонии в области её живота. Гилберт достал часы, его глаза были прикованы к бегущей стрелке, пока Мэри продолжала стонать от сжимающих болей. — Сорок пять секунд, — сказал парень, когда боли прекратились, а Мэри перестала кричать. — Я должен записать. Когда у тебя в последний раз были схватки? — Посреди ночи, — сказала Мэри; капельки тяжёлого пота застыли на лбу женщины, и, истощённая, она наконец была готова лечь. — Около трёх часов назад. Следующие должны начаться нескоро. — Воды ещё не отошли? — спросил Гилберт, помогая Мэри лечь в её кровать. — Нет. — А кровь… — Выделения, — прервала Мэри. — Не более интенсивные, чем в мой обычный цикл. Мне пришлось сменить сорочку, — сообщила женщина, указывая на грязное бельё в углу комнаты. Преодолевая смущение и свои внутренние установки о манерах, Гилберт взглянул на сорочку. На ней было немного засохшей крови, окрашивающей ткань, но определённо недостаточно, чтобы предположить что-то серьёзное, и этот факт заставил Гилберта почувствовать облегчение. — Я принесу тебе воды, — предложил он, протягивая Мэри свои часы, бумагу и карандаш, которые он использовал для фиксирования её прогресса. — Если это схватки, Мэри… то малыш идёт рано. — Не слишком рано? — спросила она. — Я не знаю, — признался Гилберт, пытаясь сохранять спокойный тембр голоса, но Мэри сумела заметить беспокойство в его напряжённом взгляде. — Я принесу воды. Если у тебя начнутся схватки, позови меня. — Не волнуйся, — заверила Мэри, — я буду кричать так громко, что половина Эвонли прибежит. Гилберт хихикнул; может, шутка Мэри не казалась смешной в их отчаянной ситуации, но Гилберт знал, что юмор нужен им как никогда, чтобы пережить этот день. Схватки продолжались в течение нескольких часов, но длились не более пяти секунд; промежуток между пронзительной, невыносимой болью мог занимать более часа, однако Мэри чувствовала небольшие спазмы на протяжении всего утра. Воды не отходили, и хотя Мэри убеждала Гилберта, что не происходит ничего необычного, она продолжала замечать кровяные выделения. Гилберт делал всё возможное, чтобы не стоять без дела и быть полезным. Он поменял постельное бельё и заварил имбирный чай с корой ивы, чтобы облегчить боль Мэри, насколько это представлялось возможным. Он массировал ей ноги, махал книгой, чтобы остудить её изнемогающее от жара тело, и подавал ей стакан воды даже несмотря на то, что она грозилась избить его деревянной ложкой. Когда Баш вернулся с доктором Уордом, было уже два часа, и с полудня у Мэри не было настоящих схваток. После тщательного осмотра доктор Уорд установил, что схватки были ложными, уверяя семью, что их новый член не совсем готов появиться на свет, даже несмотря на их усердную подготовку к его встрече. — Мне не нравятся выделения, — сообщил доктор Мэри и Башу, которые лежали в кровати и наблюдали, как мужчина складывает свою аптечку. — Я боюсь, что вам нужен строгий постельный режим, миссис Лакруа, до тех пор, пока малыш не родится. — Спасибо, доктор, — сказала Мэри, медленно поглаживая свой опухший живот. — Да, сэр, — добавил Баш, пожимая руку доктора. — Извините, что вытащил вас из клиники. Моя семья благодарит вас за вашу заботу. — Не за что, — сказал доктор Уорд. — И говоря о вытаскиваниях... — Мужчина достал из своей сумки карандаш и блокнот, и, записав имя и адрес, передал бумажку Гилберту. — Сьюзан Бэйкер? — Она лучшая акушерка на острове, — сказал доктор Уорд. — А самое главное, она живёт в Глен-Сент-Мэри. Гилберт сразу понял значение слов доктора. Глен-Сент-Мэри был приморским городком на северо-восточной части острова Принца Эдуарда. Цветущий старомодным очарованием, он пользовался популярностью у туристов круглый год, и находился менее чем в двух часах езды на лошади от Эвонли, что было намного ближе, чем Шарлоттаун, достичь который без поезда не представлялось возможным. — Она опытная женщина, — продолжил доктор Уорд, — и помогает увидеть свет новым жителям острова уже больше двадцати лет. Я посмел отправить ей телеграмму вскоре после нашей последней встречи, миссис Лакруа, и она заверила меня, что будет готова вам помочь. — Спасибо вам, — сказал Гилберт, положив записку в карман, в то время как Баш и Мэри тоже поблагодарили доктора. — Позвольте, я провожу вас к двери. Гилберт расплатился с доктором за его услуги, включая стоимость проезда обратно в Шарлоттаун. Парень предложил отвезти его обратно в Брайт-Ривер, но доктор Уорд любезно отказался, настаивая, что прогулка в такой прекрасный день пойдёт на пользу его здоровью. Когда доктор Уорд ушёл, Гилберт подумал, что должен позволить Башу и Мэри побыть некоторое время вместе и отдохнуть, и решил начать готовить ужин. Когда вода для картофеля вскипела, в боковую дверь кухни постучали. Гилберт открыл, подумав, что, должно быть, доктор Уорд что-то забыл, но был удивлён обнаружить за порогом Энн, тяжело дышащую и раскрасневшуюся от мороза и бега. — Энн, — сказал парень, отступая в сторону, чтобы девушка могла войти. — Ты бежала? — спросил он, заметив грязь на её белых гольфах, словно она спотыкалась половину дороги до его дома. — Всё в порядке?! — спросила Энн, игнорируя его вопрос, в её серых глазах страх смешался с отчаянием. — Да, но что... — Я принесла твою домашнюю работу, — начала она поспешно, бросая на стол свою корзинку с ланчем и книгами. — Мне стало интересно, почему ты не пришёл в школу, но я не волновалась, на самом деле. Ты пропускал занятия раньше по разным причинам, и хотя я была уверена, что ты не запрыгнешь на очередной пароход и не исчезнешь насовсем, но поскольку ты не предупредил мисс Стейси, я стала немного переживать и решила прийти сюда. А раз твой дом был моим пунктом назначения, я вызвалась взять твою домашнюю работу. Я не торопилась, потому что я знала, что будет глупо слишком волноваться, поэтому пошла по долгому пути, чтобы собрать цветы на самом волшебном поле, которое я обнаружила несколько недель назад... — Ты принесла мне цветы? — прервал Гилберт, не в силах удержаться, поскольку образ Энн, порхающей над полем с охапкой полевых цветов, а затем появляющейся на пороге его дома с ароматным букетом привёл парня в совершенное очарование. — Почти, — задыхаясь, сказала Энн, — но по дороге я столкнулась с миссис Линд, и она без колебаний сообщила мне, что заметила Баша и доктора Уорда, идущих со стороны Брайт-Ривер. Она предположила, что до наступления темноты уже появятся новости о малыше, но я знала, что, если у Мэри действительно начались роды, ты бы позвал меня; а раз ты меня не позвал, это наверняка означало, что что-то не так! — Ох, Энн, — вздохнул Гилберт, не в силах удержаться от того, чтобы поймать девушку в свои объятия, позволив ей перевести дух и отдышаться. — Я подумала, что ты заболел, — призналась она, уткнувшись лицом в его плечо; её голос был приглушён, спотыкаясь о ткань его кофты. — Ты можешь начать угадывать все те ужасные судьбы, которые я представляла для тебя. Оторванные конечности, сильные шрамы, амнезия! Ох, я абсолютно потерялась в тумане трагической фантазии, в которой ты упал с яблони и ударился головой, и больше не мог меня вспомнить! — Это невозможно, — заверил Гилберт, отступив, чтобы взглянуть на девушку и позволить ей взглянуть на него, в надежде, что она сможет увидеть искренность и дружелюбие в его глазах. — Затем ты сказал мне, что рыжие отвратительны и ты влюблён в Джози Пай, — продолжала Энн. — Это тоже невозможно, — повторил Гилберт, усмехнувшись, и потянулся рукой, чтобы провести пальцами вдоль одной из её кос; густая рыжая косичка заманчиво покрывала её грудь. — Рыжий — мой любимый цвет. Энн вздохнула, когда Гилберт погладил её волосы; его прикосновение успокаивало, и девушка закрыла глаза лишь на мгновение, ощущая, как тревога и переживания покидали её подобно каплям росы, стекающим с зелёного листа. Когда она открыла глаза, то обнаружила, что маленькие золотые огоньки в его карих глазах блистали с почтением, добротой, и чем-то ещё, что, как Энн только начала подозревать, могло быть влечением. Нежная смелость прокралась в очаровательные черты его лица, и Энн почувствовала, как единственная рука, которая всё ещё обхватывала её спину, не выпуская из объятий, окрепла и начала притягивать её ближе. Она охотно последовала за ней, загипнотизированная этими очаровательными огоньками в его глазах. Даже тогда, когда ресницы Энн стали опускаться, когда их лица становились ближе друг к другу, Энн всё ещё могла видеть эти огоньки, кружащиеся в восхитительном блеске его тёплых глаз... — Блайт! Ты поставил чайник? Мэри может захотеть чаю, — последовал крик Баша, сопровождаемый его шагами, когда мужчина спускался по лестнице, чтобы отыскать своего брата на кухне. Синхронно Гилберт и Энн сделали широкий шаг друг от друга, не желая попасться мужчине на глаза; было ещё слишком много вещей, которые им предстояло выяснить между собой, прежде чем делать какие-либо заявления. Поэтому когда Баш зашёл на кухню, то увидел Гилберта, неуклюже возившегося с картофелем у кастрюли с кипящей водой, и Энн, которая сидела за столом, вынимая домашнее задание Гилберта из своей корзинки. Ничего не могло вызвать подозрения, разве что странная энергия в воздухе, из-за которой у Баша создалось ощущение, будто он что-то прервал. — Добрый вечер, Энн, — поприветствовал он, и затем подошёл к чайнику, чтобы наполнить его водой. — Вы с мисс Стейси держите этого дурачка в форме, как я вижу, — пошутил мужчина, глядя на учебники, которые Энн аккуратно положила на стол. — Да, мне будет слишком скучно побеждать его, если он не будет учиться, — дразнила Энн в ответ, зная, что Гилберт оценит её шутку. — Но, Баш, я встретила миссис Линд, и она сказала мне, что видела тебя с доктором Уордом. Мэри в порядке? Баш рассказал о событиях дня и о здоровье Мэри, делая всё возможное, чтобы успокоить рыжую, но она ещё больше разволновалась от его рассказа. Лишь когда Баш дал честное слово Тринидадца, что пошлёт за ней сразу же, как у Мэри начнутся схватки, ложные или нет, Энн наконец успокоилась и сказала, что оставит маленькую семью наслаждаться их ужином. — Мы увидимся в школе завтра? — спросила Энн. — Увидимся, — пообещал Гилберт, придерживая входную дверь за ней. — Я могу опоздать; мы с Башем и мистером Барри должны обойти сад сразу после завтрака, — это был его способ успокоить девушку, но также и возможность сообщить, что у них не будет возможности встретиться перед уроками. — Ты же останешься на подготовительные занятия, не так ли? — спросила Энн, чтобы также дать ему понять, что у них будет возможность по пути домой остаться вдвоём и, наконец, начать этот разговор. — Не хочу лишать тебя удовольствия победить меня, — нежно поддразнил он. — Увидимся там. — Увидимся, — сказала Энн, и, слегка тряхнув головой, вышла за дверь и направилась к Зелёным Крышам. — Я чему-то помешал? — спросил Баш, когда Гилберт закрыл дверь, и весёлый блеск в его широкой улыбке говорил Гилберту, что его друг прекрасно знал, чему он помешал. — Хочешь догнать её и исповедаться в любви? Я не против. Гилберт ни капли не жалел, что деревянный половник, который он запустил в своего друга, хорошенько огрел тринидадца по спине. Четверг Гроза пришла, откуда не ждали. Ещё мгновение назад небо было мирным и безоблачным, но стоило Энн отвернуться от окна, чтобы сконцентрироваться на решении геометрических уравнений, как вдруг тьма накрыла школу Эвонли. Ученики все как один бросились к окну: тяжёлые угольные тучи перекатывались по небосводу, в то время как тревожный грохот грома сотрясал полы под их ногами. Сразу после того, как затяжной раскат затих, массивный порыв ветра прокатился через поле и широко распахнул дверь школы; жуткие звуки ударившейся о стену древесины и скрипа дверных петель заставили нескольких учеников в ужасе вскрикнуть. Энн быстро подбежала к двери вместе с Муди и мисс Стейси, трое использовали всю свою силу, чтобы противостоять потоку ветра и закрыть дверь на щеколду. Затем пошёл дождь; казалось, будто целый океан обрушился с небес на их крошечную школу, и мисс Стейси начала переживать, что ливень может выломать окна. — Мы достанем штормовые ставни, — сказал Гилберт и повёл группу мальчиков к выходу через кладовую комнату; сарай стоял в дальнем конце школьного двора. Энн дёрнулась так, словно хотела присоединиться к ним, но мисс Стейси попросила её остаться и помочь расставить вёдра, так как крыша стала протекать в нескольких местах. — Мы не можем пойти домой, пока идёт дождь, — жаловалась Тилли, пока мальчики забивали ставни на первое окно. — В самом деле, — согласилась мисс Стейси. — Но нет никаких причин беспокоиться о небольшом ливне. — Небольшом?! — яростно прошептала Руби на ухо Диане. — Нам просто нужно сосредоточиться на чём-то другом, — твёрдо предложила учительница. — Удачи, — злобно усмехнулась Джози, наблюдая, как мальчики заколачивают окна со стороны улицы; ритмичный звук молотка был почти таким же громким, как мощный гул грома и пронзительный треск молний. Между тем в маленьком классе становилось всё темнее, поскольку каждое установленное укрепление препятствовало проникновению солнечного света, и ученики быстро зажгли свечи и масляные лампы. Разжечь очаг не представлялось возможным, поскольку дождь стекал по дымоходу и тушил огонь. Девочки только оставили несколько свечей возле очага, чтобы их одноклассники могли погреться, когда вернутся с улицы, закончив с укреплением окон. — Энн, расскажи нам историю, — попросила Руби, когда ничего не оставалось, кроме как слушать завывания ветра и грозный стук дождя по крыше, и ждать, пока мальчики прибьют ставни к последние трём окнам. Идею одобрили другие одноклассницы и мисс Стейси, поэтому Энн встала в переднюю часть класса и начала рассказывать захватывающую историю о призрачном пиратском корабле, на котором духи погибших моряков обречены бороздить воды семи морей до тех пор, пока тёмное проклятие не будет снято. С естественной для неё драматичностью и бравадой, Энн плела свою небылицу, а её верная аудитория внимательно слушала. Все глаза и уши принадлежали ей, дыхание затаилось, а сердце дико билось в ожидании. Когда Энн описывала отвратительный образ капитана призрачного корабля, пронзительный крик сотряс комнату сильнее, чем грохот грома. — Какого дьявола? — воскликнула мисс Стейси, а затем бросилась в кладовую комнату; ученицы посеменили за ней, чтобы узнать, кому принадлежал крик. Им не пришлось слишком долго гадать; как только мисс Стейси открыла комнату кладовой, Гилберт вошёл в школу, поддерживая Муди; оба парня промокли до костей, а правая нога Муди непрерывно истекала кровью. Руби упала в обморок, и Диана с Джози едва успели поймать её, прежде чем её голова могла коснуться пола. — Веди его сюда, — дала команду мисс Стейси, резким движением смахнув с ближайшей парты чернильницу и бумагу; синяя жидкость растеклась по полу. Муди истошно стонал от боли, пока Гилберт помогал ему лечь на парту. — Что произошло? — спросила учительница. — Поскользнулся и поранил ногу о камень, — ответил Гилберт, разглядывая рану Муди. Не теряя больше ни минуты, Гилберт разорвал брюки мальчика, чтобы лучше рассмотреть масштаб ранения. — Вот, — сказала Энн, появившаяся сбоку от Гилберта в мгновение ока, держа одно из вёдер с дождевой водой в своих руках. Кивнув, Гилберт опрокинул ведро воды поверх раны, чтобы смыть грязь, и Муди стиснул зубы от невыносимой боли, его лицо побледнело. Рана оказалась глубокой и безобразной, кожа вокруг неё уже покраснела и опухла. — Нужны швы, — сообщил Гилберт, и мисс Стейси без колебаний подошла к одному из шкафчиков, где у неё лежал швейный набор. — Нет, нет! Пожалуйста, не надо! — умолял Муди, с ужасом вытаращив глаза, наблюдая, как Гилбрет продевает нитку в ушко иглы. — Боюсь, нам придётся это сделать, Муди, — участливо сообщила мисс Стейси, фиксируя голову мальчика ладонями, стараясь, чтобы он чувствовал себя максимально комфортно, насколько это было возможным в данной ситуации. — Гилберт, ты знаешь, что делать? — удостоверилась она. — Я учился накладывать простые швы в клинике у доктора Уорда, — уверенно сообщил он, оценивая рану. Рана Муди не была похожа ни на одну, которую Гилберту приходилось зашивать раньше. Но парень подумал, что чистосердечное признание в этом вряд ли улучшит ситуацию. Только Энн, казалась, могла заметить тень сомнения в его глазах, когда двое переглянулись, стоя напротив друг друга возле дрожащего в страхе Муди. Молча Энн прижала ногу парня к столу, фиксируя свои руки по обе стороны раны. — Постарайся не дёргаться, Муди, — мягко сказала Энн, и после того как все участники действия глубоко выдохнули, Гилберт сделал первый стежок. Остальные мальчики только закончили забивать окна и вернулись внутрь как раз вовремя, чтобы засвидетельствовать импровизированную операцию; кто-то из ребят отводил взгляд, другие с интересом наблюдали за ужасающим актом. — Если вы собираетесь стоять на входе, то лучше подержите лампы, — обратилась к ним Энн, скорее с твёрдым требованием, чем с просьбой. Мальчики, которые собирались наблюдать за операцией, выполнили её приказ, собрав свечи и лампады по классу, прежде чем окружить Муди; бедный мальчик весь вспотел и прикусил губу, пока Гилберт продолжал делать стежки, стягивая рану. Некоторые из девочек тоже присоединились к наблюдающим: одни стояли с открытым ртом, другие — с интересом следили за ходом операции, третьи успокаивали своего страдающего одноклассника нежными словами и поглаживаниями. Гилберт быстро, насколько это представлялось возможным, закончил работу; стежки, конечно, держались на честном слове, но рана была закрыта. Парень ещё раз промыл кожу и попросил кусок ткани, чтобы забинтовать ногу. Энн быстро сняла свой передник и начала рвать его на узкие полоски, которые Гилберт осторожно обернул вокруг ноги Муди. Когда всё было кончено, Муди был аккуратно посажен на парту и окружён вниманием Руби, которая помогала поить его тёплым чаем (это было единственное, что могла сделать мисс Стейси без очага, подогревая стакан с водой над свечой), и мёдом, согласно инструкции Гилберта. Ученики Эвонли, встревоженные инцидентом с Муди и бушующим ливнем за закрытыми ставнями, хаотично растеклись по классу. Некоторые сидели за партами, другие свернулись вместе под сухими куртками, а часть ребят образовала круг вокруг свечей и, по всей видимости, начала спиритический сеанс. Энн, Гилберт и ещё несколько ребят сидели в углу под окном, слушая несмолкающий гул бури, успокаивающий всех от вспышки адреналина. — То, что ты сделал, это удивительно, Гилберт, — восхищалась Диана. — Ты должен стать хирургом! — объявила Тилли. — Я не думаю, что мои швы получились достаточно аккуратными, — сказал Гилберт, краснея от их похвалы. — Ты уже знаешь, каким врачом хочешь стать? — спросил один из Паульсов. — Я ещё не решил, — признался Гилберт; дрожь от дискомфорта прокатилась по его позвоночнику, но связана она была не с вопросом одноклассника, а скорее с отсутствием тепла, которое не в силах была обеспечить промокшая одежда. — Ты станешь отличным врачом в любой специальности, — заявила Тилли, а затем встала, чтобы подогреть ещё одну чашку чая, уводя за собой Паульса. — Я посмотрю, как там Руби, — сказала Диана, оставляя Гилберта и Энн наедине. — Она права, — сказала Энн, толкнув локтем Гилберта, когда все их одноклассники разбрелись по своим делам. — Ты станешь замечательным доктором. — Ну, если ты когда-нибудь решишь, что преподавание не для тебя, я думаю, твоим следующим призванием должна стать медицина. Это было фантастично! — Я не сделала ничего особенного, — застенчиво ответила Энн, смущённая похвалой Гилберта. — Ты быстро сообразила, — сказал Гилберт. — Ты принесла воду и пожертвовала своим фартуком. Ты попросила ребят принести свечи и держала Муди. Это требует огромной силы духа и ума, особенно когда пострадавший — твой друг. — Любой другой на моём месте поступил так же. — Но они не сделали этого, — настаивал Гилберт, — потому что никто не знал, что делать, кроме тебя. Ты отнеслась неравнодушно, и ты выполняла мои просьбы, зачастую до того, как я успел их озвучить. Ты умеешь сохранять спокойствие в стрессовой ситуации. Я серьёзно, ты бы стала отличной медсестрой, — увлечённо похвалил девушку Гилберт, толкнув её плечом в ответ. — Ты можешь себе представить? — тихо сказала Энн с задумчивой улыбкой на лице, — Как мы работаем с тобой бок о бок в операционной? — Почему нет? Из нас бы получилась отличная К-О-М-А-Н-Д-А. — Это нечестно, если ты выбираешь лёгкие слова, — сказала Энн посмеиваясь. — Как насчёт... агрегация? Гилберт легко справился с написанием этого слова, и двое ещё долго были увлечены своей неофициальной орфографической битвой, не упуская ни единой буквы, в то время как дождь продолжал бушевать, а часы тянулись. Когда они устали от игры, Энн откинулась спиной к стене; её голова немного наклонилась к Гилберту так, что одна из её косичек спадала на её руку, а кончик второй щекотал предплечье парня. Энн улыбнулась, и Гилберт улыбнулся в ответ, их лица сияли в оранжевом свете свечей, отчего подбородок Гилберта казался ещё более острым на фоне контрастирующих теней, а волосы Энн точно приобрели огненный оттенок свежей морковки. Пламя свечей отражалось в их глазах, и двое смотрели друг на друга, отчаянно желая, чтобы они остались одни, чтобы у них наконец состоялся обещанный разговор, висевший между кончиков их губ на протяжении трёх дней. Но не сегодня. Им придётся отложить разговор, по крайней мере, ещё на один день. Когда шторм начал стихать, примерно через три часа, беспокойные родители стали сбегаться в школу, чтобы забрать своих детей. Мэттью пришёл за Энн и предложил Гилберту подвезти его. Поездка была короткой, но приятной даже несмотря на дождь, который успел стать более робким за это время. Когда они стали тормозить у тропинки, ведущей к дому Гилберта, Энн украдкой потянулась к руке парня и мягко сжала её. — Д-О З-А-В-Т-Р-А? — спросила она, сдерживая хихиканье, когда Гилберт нежно провёл большим пальцем по костяшкам её руки (зная, что не будь с ними Мэттью, он бы поднёс её руку к губам и поцеловал нежную усыпанную веснушками кожу). — Увидимся, Морковка. Энн смотрела Гилберту вслед, мысленно благодаря Мэттью за то, что он не стал уточнять причину, по которой она так долго не отводила взгляд от уходящей фигуры парня; впрочем, мужчина улыбнулся и сказал, совершенно неожиданно, что Гилберт Блайт очень хороший молодой человек. Пятница Наконец, они остались одни. Точнее, скоро они останутся одни. Мисс Стейси всё ещё ходила вокруг своего стола, планируя завтрашний урок истории; но как только всё будет улажено, учительница уйдёт. Останутся только Энн, Гилберт и печатный станок. Это было идеально. Часы тянулись томительно долго для них обоих; затем должно наступить время, наполненное разговорами, признаниями, смехом, уточняющими вопросами и, может быть (наверняка) поцелуями. От одной только мысли — воспоминании о поцелуе с Гилбертом — Энн почувствовала головокружение, настолько сильное, что ей пришлось сделать небольшой, короткий вдох, который прозвучал немного странно и растворился в воздухе. Этот милый звук привлёк внимание парня, и он взглянул на Энн из-за печатного станка, не в силах сдержать улыбку. Парень вызывал в ней слишком много эмоций, которые Энн не могла себе объяснить, лишь только почувствовать: они растекались, словно горячий воск по грудной клетке, обжигая и затрудняя дыхание. Энн пришлось отвернуться, пытаясь успокоиться, в надежде, что мисс Стейси не заметит проступивший на её лице румянец. Однако скрыть его было сложно, особенно когда Энн почувствовала лёгкое давление на своём запястье. Опустив глаза, она увидела, как указательный палец Гилберта отступает, его грубый, запачканный чернилами ноготь оставляет жирное подчёркивание под словом «связь» на её коже; слово, которое он отпечатал на своей руке, прикоснувшись к чернилам на свежей копии статьи перед тем, как прикоснуться к ней. Очарованная этим жестом, Энн последовала его примеру, найдя слово «нежное» в колонке «секреты выпечки эвонлийских домохозяек» и перенесла чёрные буквы на её ладонь, чтобы затем оставить слово на предплечье Гилберта, дополнительно нежно сжав его руку, чтобы быть уверенной. Теперь захихикал Гилберт, тихо и мило, и Энн отчаянно желала, чтобы мисс Стейси поскорее закончила. — Я подумала о твоём предложении расширить тематику статей, Энн, — сказала учительница из-за своего стола; её глаза следили за бумагами, которые она сортировала, поэтому женщина не заметила, как Гилберт в порыве своего дурачества оставил слово «восхищение» прямо под подбородком рыжей. Но это не значит, что мисс Стейси не заметила очевидного флирта между парой, она просто хотела со вкусом проигнорировать его. — И? Что вы думаете? — спросила Энн. — Думаю, у этого есть потенциал, — сказала мисс Стейси, не сдерживая собственный энтузиазм, когда Энн подпрыгнула к ней, выражение возбуждённой радости охватило черты лица девочки. — Но мы должны сделать это хитро. — Стало быть, нам нужна стратегия, — согласилась Энн, её разум уже гудел идеями. — Ты можешь начать со статьи о микмаках, — предложил Гилберт, вешая готовый напечатанный лист на сушку. — Нам стоит начать с чего-то близкого к нам; с вещи, которая непосредственно касается Эвонли, и тогда, возможно, читателям будет легче принять глобальные идеи в дальнейшем. — Отличная мысль, Гилберт, — похвалила мисс Стейси, и Энн не смогла справиться с порывом гордости за этого мальчика. Несмотря на то что Гилберт может стать её возлюбленным, он по-прежнему оставался её самым ярым соперником в учёбе, и что-то столь глупое, вроде ухаживаний, не изменит этого. По правде говоря, Энн считала их конкуренцию довольно интересной специей, которая добавляла в их отношения (независимо от того, были они романтическими или дружескими) остринку. Было бы скучно, если бы они всегда во всём соглашались, и Энн решила, если она наконец-то получит великолепный роман в своей жизни, это не должно быть скучным. Она была уверена, что Гилберт тоже согласится с этим, если бы им удалось поговорить наедине. — Полагаю, я почти закончила, — наконец сказала мисс Стейси, складывая бумаги, которые она усердно сортировала. — Вы же будете на завтрашнем дополнительном занятии? — спросила она двоих напоследок. — Не хотелось бы такое пропустить, — сказал Гилберт. — Конечно! — ответила Энн в тот же момент. — Я надеюсь, доктор Уорд не сильно сердится на тебя из-за того, что ты пропустишь практику, — сказала мисс Стейси Гилберту. — Это ведь всего на один день, — пожал плечами Гилберт. — И он знает, как экзамены важны для моего поступления. — Тогда я рада. В моём доме, в одиннадцать. — Я немного опоздаю, — извинилась Энн. — Марилла и миссис Линд собираются шить мне юбки и блузки для колледжа, так что они будут измерять меня с ног до головы завтра утром. Но я обещаю принести немного сливовых пышек Мариллы в качестве извинений. — Это единственный способ получить моё снисхождение после такого дерзкого преступления, — усмехнулась мисс Стейси. — Ладно, я думаю печать не займёт у вас двоих много времени. Увидимся... БУМ! Хруст деревянной двери, которую открыли точно тараном, заставил всех троих подпрыгнуть от испуга и обернуться, чтобы поприветствовать входящего. Это была Джози Пай, её заплаканные глаза опухли и покраснели, слёзы предательски скатывались по щекам крупными каплями. Кудри были взлохмачены и запутаны ветром, ботинки запачканы грязью, а её фиолетовое платье было скомкано в необычных местах. Когда Джози заметила, что в классе были люди, ставшие свидетелями её ужасного вторжения, она расплакалась ещё сильнее, закрывая лицо руками. — Джози? — сказала Энн, осторожно приблизившись к рыдающей девочке, уверенная, что её помощь не примут. Но Джози не отмахнулась от Энн и не разразилась гневом. Вместо этого она упала в объятия Энн, всё её тело дрожало в истерике, и Энн, казалось, могла ощутить эту дрожь очень хорошо. — Джози? — спросила она снова. — Он плохой парень, — сказала блондинка, рыдая в плечо Энн. — Кто? — Билли. — Билли что-то сделал? — спросила мисс Стейси, присоединяясь к девочкам, её рука мягко погладила Джози по спине. — Джози, он тебя обидел? — Я говорила ему, что это плохая идея, — продолжала рыдать девочка, глядя на Энн. — Он сказал, что хочет только поговорить... но он соврал. — Джози, что сделал Билли? — спросила Энн, но Джози начала плакать только сильнее, стыдливо отводя взгляд, и Энн решила, что ей ничего не нужно знать, кроме того, что Джози была расстроена, а Билли Эндрюс был причиной этого. Джози не стала бы наговаривать, особенно на мальчика, на которого её семья возлагала большие надежды. Хотя этот факт Энн изначально казался неправильным, сама Джози была очарована Билли с тех пор, как они начали гулять вместе прошлой осенью, и Энн старалась уделять их отношениям как можно меньше мыслей. Это её не касалось; если Джози так нравился Билли и она хотела стать спутницей всей его жизни, то даже если бы Энн высказала свою горькую правду об этом грубияне, Джози всё равно бы не стала слушать. Энн и Джози были девочками, дружба которых всегда держалась на волоске. Но теперь, когда Джози ранили, ей нужна была поддержка, а Энн никогда бы не оставила ни одну душу без защиты и в одиночестве, если у неё есть возможность помочь. Ей просто хотелось знать, как она может облегчить терзания девочки, что продолжала рыдать на её руках. — Джози? Дрожащая от слёз, Джози освободилась от рук Энн и увидела через открытую дверь, что Билли быстрым шагом направлялся к школе. — Мистер Эндрюс! — крикнула мисс Стейси, сделав широкий шаг к нему, останавливая парня на пути, спрятанные в юбке руки сжались в кулаки; её наступление заставило Билли вздрогнуть, хотя он не отступил. — Объяснись. — При всём уважении, мисс Стейси, это не ваше дело, — сказал Билли, пытаясь звучать уверенно, но его голос немного дрогнул, а челюсть трусливо задергалась. — Это между мной и моей девушкой. — Если под «своей девушкой» ты имеешь в виду мисс Пай, то я думаю, ты должен был заметить, что она не заинтересована в разговоре с тобой, — ответила мисс Стейси. — По правде говоря, я думаю, единственный разговор, который состоится у тебя сегодня, это между мной и твоими родителями. Пойдём. — Вы не можете... — Мистер Эндрюс, я не из терпеливых женщин, поэтому предлагаю тебе не заставлять меня ждать! И поскольку Билли Эндрюс, несмотря на свою показную храбрость, был отъявленным трусом, он последовал за своей учительницей, опустив плечи и голову, стараясь не отставать от неё. — Билли, — крикнула Джози перед тем, как он покинул школьный двор. Молодой человек с энтузиазмом обернулся, сияние надежды окрасило его бледное лицо. — Не разговаривай со мной. Никогда больше. Тень прокралась в черты его лица, но Энн не могла сказать, было ли это от гнева, унижения или стыда. В любом случае, каким бы ни был ураган эмоций внутри парня, ему хватило здравого смысла оставить разговор на этом, развернуться на каблуках и последовать за мисс Стейси. Энн, Джози и Гилберт наблюдали, как двое отдалялись от школы и в конце концов исчезли в поле; бедной Джози потребовалось ещё несколько минут, чтобы успокоиться. — Я пойду домой, — сказала блондинка, скрестив руки и опустив взгляд, когда они спускались по ступенькам школы. — Я пойду с тобой, — предложила Энн, и догнала Джози, бросая через спину извиняющийся взгляд Гилберту. Он кивнул, словно отмахиваясь от её извинений. Парень прекрасно понимал, что есть более важные вещи, чем Вестник Эвонли и даже их личные вопросы, которые тоже требовали внимания, и Энн была благодарна за его доброе сердце. В обещании «завтра» не было необходимости. Энн чувствовала это слово в своей душе, будто Гилберт отпечатал его там точно так же, как и другие слова на её коже; и хотя оно не было так же заметно, в нём было больше смысла и красоты. Две девочки шли вдоль знакомых песчаных тропинок через Лес с Привидениями в полной тишине и, к счастью, не встретили никого по пути. Время от времени Джози останавливалась и вздрагивала, и Энн не осуждала её и терпеливо ждала, пока девочка успокоится и с каменным лицом продолжит идти. Но затем Джози остановилась снова, и в этот раз несколько сдержанных слёз вырвалось из её глаз. — Он сказал, что хочет поговорить, — сказала Джози, наконец нарушив тишину; её глаза были опущены, а голос звучал хрипло. — Он хотел побыть вдали от всех, наедине. Я подумала, что он может спросить меня... или, может быть, мы поцелуемся. Мне понравилось целовать его. Но он хотел чего-то ещё. Мы пошли в лес, он прижал меня к дереву и сам прижался ко мне. Я говорила ему отойти, но он сказал, что мне это понравится, и я подумала... может быть, я могла бы... Как бы я узнала, если... так что я позволила ему, но потом он... Джози сделала паузу и закрыла глаза, скрестив руки на груди, её коленки сжались, будто она могла сложиться пополам, если бы попыталась. Энн хотела обнять Джози, но понимала, что это принесёт больше вреда, чем пользы, вспоминая времена, когда она также терялась в муках иллюзий своего прошлого. Энн тоже не хотела, чтобы её трогали, когда она вспоминала ужасные вещи, и полагала, что Джози чувствует себя так же. Поэтому девушка просто осталась рядом с подругой и ждала, зная, что Джози нужно очистить себя от того, что сделал Билли, и что ей нужен кто-то, кто не будет судить, кто-то, кто поймёт и будет рядом. — Когда ты говорила о том, что тебе рассказала миссис Лакруа об интимных отношениях, — начала Джози после долгих и глубоких вдохов и выдохов, — я подумала, что ты слишком распущенная. Просто... а какой тебе ещё быть? Вы обе одинаковые. Что вам знать о манерах или достоинстве? То, что ты нам рассказала об отношениях между мужчиной и женщиной — это звучало мерзко. У нас с Билли никогда такого не было за все месяцы его ухаживаний, и я думала, что никогда не будет. Но он подошёл слишком близко. Становилось трудно дышать и сопротивляться ему, а потом он поцеловал меня в ше... Это было неправильно. И я сказала ему об этом. Он сказал что... сделает мне хорошо. И потом я поняла, почему он хотел уединиться, чего он хотел с самого начала... но я не хотела. Я сказала ему, что я не хочу. Я просила его остановиться. Но потом он дотронулся до меня. Он был грубым... Я ударила его, и он, наконец, отошёл. Но когда я убежала, он стал преследовать меня, кричал, что хочет поговорить, убеждая, что я не так его поняла, но я знала, что он лжёт! Он просто пытался защитить себя, или обмануть меня снова, или заставить меня поверить ему... я такая глупая! — Ты не глупая! — горячо ответила Энн, сжимая одну из рук Джози, удивлённая своему действию, и ещё более тому, что Джози не пыталась вырваться. — Ты сказала Билли остановиться, но он тебя не послушал. Это не делает тебя глупой, это не твоя ошибка. — Но я пошла за ним в лес, — кричала Джози, в её крике открыто звучали нотки страх и унижения. — Я позволяла целовать меня раньше. Вот почему он рассчитывал... — Юбка — это не приглашение, помнишь? — спросила Энн, видя как воспоминание о дне, когда Энн дала отпор Билли, загорелось в её зелёных глазах. — Один поцелуй — это не обещание на второй. И только потому, что он ухаживает за тобой, не означает, что ты должна давать то, к чему ты не готова, и достойный твоего сердца поклонник будет уважать это! Слова Энн звучали ясно и правильно, как церковный звон воскресным утром. Джози снова начала плакать, высвобождая ярость из-за поступка Билли; парень заставил её чувствовать себя осквернённой, чувствовать страх перед своими мыслями, перед собственными чувствами. Он отнял то, что, как она считала, было драгоценным, но стало дешёвкой... сделало её дешёвкой. — Я больше никогда не смогу взглянуть никому в глаза в городе, — плакалась блондинка. — Почему? Ты не сделала ничего плохого, — настаивала Энн, подавая Джози платок. — Никто, кроме тебя, не может диктовать твою ценность. И человек, который по-настоящему тебя полюбит, никогда не заставит тебя сомневаться в этом. Эта правда привела обеих девочек в замешательство: Джози, потому что это был первый раз, когда кто-то сказал ей, что она достаточна сама по себе, и Энн, потому что она внезапно осознала, что Гилберт всегда заставлял её чувствовать себя не меньше, чем Энн с двумя «н». Это заставляло её отчаянно желать разговора с ним, чтобы поделиться этим откровением и спросить, чувствует ли он то же самое. Разговор об их поцелуе и том, что всё это значило, давно назрел, и Энн обнаружила, что её разум чувствует голод, и насытить её может только честность Гилберта. И пока они шли до дома Джози, поддерживая непринужденный тон беседы, Энн решила, что найдёт способ поговорить с Гилбертом о своих чувствах завтра… Суббота — Ты имеешь что-то против микроорганизмов? — спросил Гилберт, наблюдая, как Энн вычёркивает целый абзац, который он написал об исследовании холеры в университете Макгилла. — Не больше, чем ты считаешь хорошей идеей рассказывать об исследованиях другого университета в своём эссе для Редмонда, — возразила Энн, продолжая вносить радикальные изменения, невзирая на ворчание Гилберта. — Я показываю им свои интересы, — спорил он, — и факт того, что я в курсе последних исследований. — На девяти страницах! — возмутилась Энн, размахивая пачкой листов перед лицом парня, а затем вновь положила эссе на свои колени, прежде чем Гилберт мог успеть выхватить листы из её рук. — Твои интересы и новинки закопают тебя под землю. Предполагается, что эссе покажет приёмной комиссии, кто такой Гилберт Блайт, а не какие медицинские периодические издания он читает. — Чтение медицинских периодических изданий — это часть того, кем является Гилберт Блайт, — возразил парень, но без особого недовольства в голосе. Он знал, что Энн была права. Было так сложно говорить о себе. Это больше походило на хвастовство, а Гилберт всегда был скромным. Энн настаивала, чтобы эссе затрагивало личность Гилберта, предлагая включить в него годы заботы об отце, начальный импульс, который пролил свет на его интерес к медицине, и случай, когда он помог принять роды женщине в Тринидаде, укрепив своё решение стать врачом. Он согласился добавить рассказ о родах, но последние несколько лет с отцом были для него болезненной темой. Гилберт не любил вспоминать те времена, предпочитая сохранять в памяти только счастливые и безопасные воспоминания. Бесконечные визиты врачей каждую бесконечную ночь, когда кашель застывал в горле, каждый бальзам, настойка и бабушкины сказки о том, как успокоить больные лёгкие, каждый плохой и хороший день, всё это было дверью, которую Гилберт не хотел открывать. — Я хочу, чтобы меня воспринимали серьёзно, — сказал он Энн. — Я должен заработать место в Редмонде своими заслугами, а не жалостью к бедному осиротевшему мальчику, который даже не смог спасти своего отца. — Бедному осиротевшему мальчику, который не смог спасти своего отца, и поэтому решил посвятить свою жизнь тому, чтобы никогда больше не видеть бедных осиротевших мальчиков, — поэтически возразила Энн, её слова поразили Гилберта, точно стрелами. Он никогда не говорил ей об этой заветной мечте; его самым горячим желанием было иметь возможность сделать так, чтобы ни одному ребёнку не пришлось пережить утрату, которую он пережил. Но Гилберту стоило догадаться, что она знает. Энн всегда читала его лучше, чем он сам во многих вещах, и это заставляло Гилберта обожать её ещё больше, чем несколько секунд назад. — Хорошо, — вздохнул он, улыбнувшись, взял своё эссе и положил листы на книгу, прижатую к его коленям. — Могу я одолжить твою ручку? Энн непринуждённо протянула ручку, и, зажав её между фаланг, Гилберт осторожно стал подкрадываться кончиками пальцев к её костяшкам, касаясь как бы невзначай, прежде чем вырвать ручку из её свободной хватки, улыбнувшись, когда он почувствовал, как Энн коленом ударилась о его бедро. Они сидели на сундуке в гостиной мисс Стейси, остальные стулья и диваны были заняты их одноклассниками, каждый из которых был занят своим предметом (и иногда поглядывал на Энн и Гилберта, наблюдая их неприкрытый флирт, но двое этого не замечали). Мисс Стейси готовила лимонад на кухне и напевала весёлую мелодию о телефонах и возлюбленных, которая, как Энн думала, называлась «Алло, мой малыш». Солнце пробивалось сквозь окно, заливая гостиную спокойным жёлтым светом, тёплые лучи грели спины Энн и Гилберта, пока они продолжали учиться и заигрывать весь оставшийся день. Они обсуждали эссе Гилберта и выбирали, какое слово лучше употребить в том или ином случае; иногда смеялись из-за отдельных слов или предложений в его сочинении. Затем Энн слишком сосредоточилась на своих записях по истории и проигнорировала Гилберта, когда он хотел, чтобы девушка посмотрела только что законченный им абзац. Чтобы привлечь её внимание, он дёрнул её за косу и позвал «морковка», что, определённо, вызвало желаемый эффект, потому что она отбросила свои записи и стрельнула на него раздражённым взглядом. Воздух в комнате, казалось, стал душить, когда все одноклассники уставились на двоих и ждали, что Энн врежет Гилберту учебником, но вместо этого она ущипнула его, парню повезло отделаться относительно безобидным наказанием. Она посмотрела его абзац и быстро сказала, что слово «вненезависимости» не существует, и затем вернулась к своим заметкам. Спонтанные орфографические состязания разгорались между ними в течение дня. А ещё, Энн смахнула грязь с плеча парня (грязи не было), а Гилберт убрал ресницу со щеки Энн (ресницы тоже не было). Они делились друг с другом мечтами, выражая надежду реализовать их в своих профессиях, и говорили о том, какие испытания готовит им жизнь, и как они чувствовали себя связанными с милым маленьким Эвонли, но что-то их тянуло двигаться дальше, и как это всё было одновременно волнующим и пугающим. — Я не хочу просто видеть изменения, — сказала Энн тихо, отрывая взгляд от своих записей. — Я хочу быть их частью. Я думаю, ты понимаешь. — Мир не стоит на месте, — согласился Гилберт, думая обо всех прекрасных вещах, которые он видел во время путешествия в Праймроуз. Он провел дни, рассказывая Энн про метро, колесо обозрения, батарейки, датчики сгорания, сладкую вату и так много других невероятных инноваций, которые зажигали в его сердце жаждущее пламя. — Как бы жизнь ни повернулась, теперь я знаю, что должна быть беспощадной занозой в заду тех, кто не хочет меняться, — заявила Энн о судьбе и участи, которую она с удовольствием примет. — Конечно, ты должна, — согласился Гилберт, не скрывая комплимент в своём ответе. — А я не должен быть доктором, который только и делает, что выносит смертные приговоры и соболезнования своим пациентам. Я верю, что я смогу лечить людей. Мы просто не знаем как, но я хочу быть там, когда мы найдём способ. — Запиши это! — воскликнула Энн. — Запиши это прямо сейчас! Она потянулась к ручке, которая свободно лежала в руке Гилберта, и её энергичное движение выбило предмет из его рук. Ручка упала на пол, и оба подростка одновременно потянулись за ней, коснувшись пальцами друг друга. Когда они сели обратно, Энн затаила дыхание, ручка сжималась в их общей хватке, тёплая кожа прижималась к тёплой коже, два сердца бились в одном ритме, глубокие взгляды серых и карих глаз пересеклись. Когда Гилберт облизнул губы, Энн неосознанно скопировала это действие; в голове возникла внезапная мысль, что ей нужно снова поцеловать Гилберта прежде, чем она забудет, как прекрасно чувствовать его губы, чувствовать его вкус. — Энн, Гилберт! — закричал голос Джейн с кухни, но вполне мог быть голосом приличия Энн. Мысль о том, что она была настолько близка к тому, чтобы поцеловать Гилберта перед всем её классом (все ребята наблюдали за напряжённой драмой с замиранием сердца и были разочарованы, когда Джейн их прервала) теперь казалась безумной; ей пришлось собрать все силы, чтобы сохранить сдержанное спокойствие, когда Джейн затопала с кухни, таща за собой ворчащую блондинку. — Отпусти, — говорила Руби, но Джейн не сдавалась. — Скажите ей, чтобы она сосредоточилась! — сказала Джейн паре. — Всё, что Руби делала за последний час — это мечтала и превращала геометрические фигуры в сердечки. — Забавно, Муди делал то же самое, — дразнил Чарли, но получил хороший толчок и едва не упал со скамейки, на которой он сидел рядом с мальчиком, оказавшимся объектом дискуссии. — Не понимаю, почему тебя это так волнует, — ворчала Руби, наконец освободив свою руку от хватки Джейн. — Кто сказал, что быть романтичным — это менее респектабельно, чем быть заучкой? И почему ты говоришь это Гилберту и Энн? Они оба слишком умные чтобы понимать истинную романтику. Её заявление шокировало всех присутствующих в комнате, и Джози даже пришлось хлопнуть Тилли по плечу, когда девочка брызгала слюной, пытаясь сдержать хихиканье. Руби, конечно, даже не могла подозревать, насколько абсурдна была её нелепая прокламация, а Энн и Гилберт растерянно забегали глазами по комнате, пытаясь избегать взаимных взглядов (и терпели в этом совершенную неудачу, потому как оба продолжали беспокойно поглядывать друг на друга). Гилберт с головой зарылся в своё эссе, а Энн притворилась, что вносит изменения в свои заметки, но всё, что ей удавалось вносить, это чернильные разводы на бумагу. — Возможно, я могу помочь, — предложила мисс Стейси, выходя из кухни, и Энн захотелось ещё сильнее провалиться под землю, поскольку было очевидно, что учительница слышала каждое слово. — Давай посмотрим, сможем ли мы направить тебя в нужное русло, Руби. И мягкой рукой мисс Стейси увела Руби и Джейн обратно к кухонному столу, остальные подростки вернулись к учёбе. В течение следующих двух часов Энн полностью отдала свою концентрацию учебникам, как и Гилберт. Они не шутили и не заигрывали. На самом деле, они почти не разговаривали, хотя и продолжали поглядывать друг на друга. Наконец, мисс Стейси отпустила своих учеников и пожелала им приятного вечера. Энн задержалась за входной дверью на причудливом крыльце дома мисс Стейси; она ждала Гилберта, который покинул дом последним. Когда парень вышел, она улыбнулась и собиралась что-то сказать ему, но близкое эхо помешало ей. — Пойдём, Энн! — кричала Руби, махая Энн возле забора, чтобы она присоединилась к другим девочкам по дороге домой. — Мне нужно идти, — извинилась Энн, слегка улыбнувшись Гилберту. — Прежде чем ты уйдёшь, — сказал Гилберт; он стал копаться в кармане пальто и наконец вытащил листовку, вручив её Энн. Это был постер с анонсом прибытия Генриетты Эдвардс в Шарлоттаун. Суфражистка должна была читать лекцию в зале Виктории в кампусе Квинса в следующую субботу. — Я подумал, что ты захочешь сходить, — сказал Гилберт, прикусывая щеку, когда ждал ответа Энн. — Должно быть интересно. Миссис Эдвардс своего рода пионер. Ты знала, что она помогла основать орден медицинских сестёр Виктории? — Что это? — спросила Энн, приятно удивлённая и взволнованная тем, что Гилберт был так увлечён. Одного только вида того, как светилось лицо мальчика, когда он говорил о своей страсти и о своих интересах, было достаточно, чтобы сердце Энн затрепетало, а в её тело вновь вернулась знакомая щекотка. Ей даже не нужны были прикосновения, чтобы эти приятные чувства вновь всплыли на поверхность. — Пойдём со мной и узнаёшь, — предложил он, дерзко улыбнувшись, и Энн снова ужасно захотелось его поцеловать. — Энн! Быстрее! — требовала Джози, нарушая импульсивные порывы Энн, по крайней мере те, что касались украденного поцелуя. Вместо этого Энн достала ручку из своей сумки. Она спешно схватила руку Гилберта и нацарапала сообщение на его ладони, буквы тянулись над изящной линией сердца, прежде чем она поставила точку и прижала ладонь к его груди, чтобы парень прочитал её сообщение не раньше, чем она отойдёт. — Я верну её, — пообещала Энн, положив листовку в свою сумку, а затем повернулась и побежала к своим подругам. Гилберт смотрел ей вслед с любовью, и после громко рассмеялся, когда опустил взгляд на свою руку, чтобы посмотреть, какое послание она оставила на его ладони. Аккуратным почерком Энн написала «завтра» на его коже, как обещание...

***

— «С тех пор, как умер мистер Рид, прошло девять лет; именно в этой комнате он испустил свой последний вздох; здесь он лежал мёртвый; отсюда факельщики вынесли его гроб, – и с этого дня чувство какого-то мрачного благоговения удерживало обитателей дома от частых посещений красной комнаты». — Да уж, мрачная история, — прокомментировала Марилла, увлечённая своим шитьём. — И ты утверждаешь, что это твоя любимая книга? — Ох, она восхитительная! — воскликнула Энн с довольным вздохом; она устроилась на ковре возле камина, подложив подушку под живот, размахивая ногами из стороны в сторону, когда читала Джейн Эир. Субботним вечером маленькая семья Катбертов собралась в гостиной, закончив обед и уборку на кухне, и теперь наслаждалась совместным времяпрепровождением, прежде чем все уйдут спать. Сначала они обсудили события дня, злоключение между Мариллой и коровами и последние городские сплетни, которые ей поведала миссис Линд. Мэттью целую вечность рассказывал о своих редьках, с гордостью отмечая, что одна из них растёт настолько хорошо, что он надеялся принять с ней участие в окружном конкурсе на ярмарке в следующем месяце. Энн порадовала своих родителей рассказами о её учёбе, прежде чем предложить почитать им Джейн Эир, поскольку ни один из родителей ещё не был знаком с этой историей. Когда Марилла согласилась (потому что если приходил Мэттью, что бы Энн ни спросила, ответ всегда был «да»), Энн схватила книгу и комфортно устроилась, чтобы начать читать вслух рассказ о сиротке, сердце которой готовило ей восхитительную историю загадочной любви. — Я думаю, история начинается довольно мрачно, — подметила Энн, кончик её пальца проследил пометку Гилберта на полях о возможном символизме красной комнаты. Энн с нетерпением ждала возможности поделиться своей интерпретацией цветовой символики, используемой в Джейн Эир, и оживлённо представила, что они могут поговорить об этом в следующую субботу в поезде до Шарлоттауна, куда они отправятся, чтобы присутствовать на лекции миссис Эдвард. Они смогут слиться с единомышленниками и исследовать кампус Квинса, и, возможно, у них получится задать один вопрос миссис Эдвардс, или даже два, и выпить чай или поужинать в каком-нибудь прекрасном кафе у моря. Они бы могли позвать тётю Джозефину и Коула провести с ними время, но даже если и нет, то в этом не было ничего страшного, ведь они могут вернуться в Шарлоттаун в другой день. Она могла бы держать его под локоть, или они могли даже взяться за руки и, может быть, подарить друг другу пару вежливых поцелуев (а после этого они могли бы осмелиться на несколько невежливых поцелуев), прежде чем покинуть город. Они бы ехали домой на поезде, сидели совсем близко друг с другом и смотрели в окно, или обсуждали свой день, или, возможно, отдыхали на плече друг у друга, прежде чем въехать в Брайт-Ривер в конце их фантастического дня. Вот как всё могло быть. Энн могла видеть каждую деталь этого дня в своём воображении: от кружев на рукавах её платья до морских и перцовых линий на клетчатой кепке Гилберта. Она могла закрыть глаза , и, слушая суматоху городской улицы, уловить аромат мятного мыла для бритья Гилберта и почувствовать тепло, когда его рука сжала бы её ладонь. Весь этот великолепный день существовал с абсолютной ясностью в самых заветных уголках её сердца, и было так волнительно думать, что её фантазии могут довольно скоро стать реальностью. — У неё счастливый конец, — заверила Энн женщину, спрятав грёзы в безопасный уголок своего разума, прежде чем найти потерянную строчку на странице книги. — И я думаю, что именно одиночество героя, грустные и трагичные моменты в его истории делают радость такой ценной. Вы так не думаете?. — Полагаю, что так, — согласился Мэттью, раскачиваясь в своём кресле и попивая чай ,расслабленно слушая выразительную речь своей дочери. — Продолжай. Энн не нуждалась в дополнительных просьбах. Она прочитала оставшуюся часть главы и ещё две после того, как Марилла ушла, чтобы исполнить свой вечерний туалет, оставив отца и дочь наедине. Энн уже начинала читать следующую главу, но яростный стук во входную дверь нарушил повисшее в воздухе спокойствие. — Есть кто? — Это Гилберт? — предположил Мэттью; он и Энн направились к двери; девушка гораздо быстрее двигалась на звук его голоса. — Гилберт? — спросила она, обнаружив, что парень вошёл через главный вход, что было нехарактерно грубо для него, поскольку он не подождал приглашения и не закрыл дверь за собой. – Что случилось? — Мэри, — сказал он, тяжело дыша; капли пота стекали по его лицу, глаза расширились в ужасе, когда он смотрел на неё, и Энн сразу всё поняла. — Началось. — Началось? — отозвалась Энн, сделав шаг вперёд; она хотела взять его руки в свои, чтобы почувствовать его тревожный пульс под кончиками пальцев, но воздержалась, когда Мэттью появился позади неё. — Гилберт? Что привело тебя? – спросил старик. — У Мэри схватки, — ответил Гилберт в панике, но с небольшим облегчением, когда он произнёс эти слова. – Она просила позвать Энн. Малыш родится сегодня ночью.