Dear Anne

«Дорогая Энн, Помните, что деревья так же важны для жизни, как солнечный свет, вода или воздух. Если погибнут деревья, я в этом уверен, погибнет и часть вашей души. Если однажды вы подпустите к своему сердцу мощный ствол дуба, трепетные веточки берёз, нежные иглы ели и густую пихту, бессмертные мудрые сосны и обаятельный клён, они будут служить верностью вам на протяжении всей жизни...»

***

Энн шагала по песчаной тропе, которая образовалась на месте небольшого высохшего ручья. Она продолжала оглядываться по сторонам, исследуя новые части леса, ранее ей незнакомые, мысленно признаваясь в любви кустам гамамелиса и лесному покрывалу, сотканному из лишайника. Влюблялась в укрытый мхом ствол ясеня, в цветки крокуса, что на тоненьком стебельке храбро пробивались через холодную землю. Энн снова взглянула на клочок бумаги, который заставил её минутами ранее немедленно умчаться прочь от подруги и ввязаться в неожиданное приключение.

«Следуй вдоль ручья, что возле школы, к океану. Держи курс вдоль зарослей лиственницы, не отходя далеко от Призрачного Леса. Далее следуй по каменистой тропинке, она будет сопровождать тебя до конца пути. Как только увидишь плачущую иву, шагни внутрь её ветвей. Я обещаю, сюрприз тебя не разочарует».

«Г.Б.»

Энн должна была догадаться, что Гилберт приготовил в качестве подарка нечто большее, чем украдкой подложенное яблоко на угол парты. После того как Гилберт Блайт подарил ей карманный словарь на Рождество, парень нашёл способ удивить Энн трогательным подарком на её пятнадцатилетие, а затем и на следующее Рождество. Энн, в свою очередь, всегда имела ответный подарок для Гилберта, с наслаждением придумывая, как превзойти своего друга более изысканным презентом. И, Энн была уверена, каким бы загадочным не был Гилберт Блайт сейчас, независимо от того, что он придумает, у него не было ни малейшего шанса превзойти подарок на его восемнадцатилетие в прошлом октябре. Энн раздувалась от гордости каждый раз, когда видела подаренные ею карманные часы. Гилберт носил их каждый день. Воспоминание об этом дне сохранилось в её памяти с фотографической точностью, особенно выражение лица Гилберта, когда он открывал коробочку с подарком. Сознание Энн трепетно хранило все мелкие детали — его глаза, расширяющиеся от удивления, вопросительно сморщенные брови, рот, застывший в беззвучном восхищении; Энн казалось, что даже несколько веснушек на его щеках изумлённо дрожали. Она вспомнила, что ей пришлось угрожать Гилберту, потому что упрямый мальчик настаивал на том, что подарок был слишком дорогим и он не может его принять. Только когда Энн воспользовалась учебником анатомии, лежавшим на парте Гилберта, и пригрозила ударить его так же, как и в первый учебный день, парень всё-таки уступил и принял подарок. И хотя Гилберт настаивал на том, что носил часы под принуждением (потому что у него не было желания получить ещё одну трещину в черепе в бонус к той, что любезно нанесла Энн Ширли-Катберт раннее), Энн много раз замечала, как он любовался её подарком. Таким образом, Энн была уверена, каким бы ни был сюрприз Гилберта, ему не превзойти её. Она была настолько твёрдо убеждена, что фактически уже начала репетировать утешительную речь для своего друга, который, несомненно, проиграет эту битву. Энн шла вдоль каменистой тропинки ещё около пяти минут, прежде чем встретилась с плачущей ивой, о которой упоминал Гилберт в записке. Могучее дерево, ветви которого уходили высоко в небо, было великолепно! Оно отважно стояло между лесными стенами, коими были ели, будто часовые, что охраняли мудрого и благородного сеньора. Ветви ивы густо покрывали замёрзшие капельки воды, что называются инеем, создавая причудливую седую бороду. Энн потребовалось некоторое время, потому что она вообразила, что этот прекрасный бородатый сеньор наверняка был прапрадедушкой Снежной Королевы, её вишни под окном. — Добрый Серебряный Король, — поприветствовала она, кланяясь иве, — дозволите ли вы скромной девушке увидеть секреты, что спрятаны под вашими ветвями? В воображение Энн дерево непременно бы ответило, что только те, кто доброжелателен ко всему живому, могут попасть внутрь без страха быть пораненными его ледяными ножницами. Расправив плечи, Энн сделала шаг вперёд и раздвинула покрытые льдинками ивовые ветви, войдя в ледяной дворец Серебряного Короля. Изнутри ветви были точно так же украшены льдинками инея, как и снаружи, а толстый ствол дерева был присыпан белым снегом. Солнечные лучи, имеющие достаточно смелости, чтобы проникнуть в замок Серебряного Короля сквозь плотный занавес, заставляли капельки льда мерцать, словно кристаллы, и Энн неторопливо любовалась драгоценным убранством жилища, в котором была гостьей. Сделав несколько шагов, Энн заметила, что её ботинки увязли в снегу по самую щиколотку. На белой глади снежных полей виднелись следы кролика и белки, и даже беспорядочные следы от её собственных ботинок. Но был ещё один след, который прокладывал путь на другую сторону ивы. Улыбнувшись, Энн шла по следу Гилберта, чувствуя себя охотником, который выслеживает добычу. Она хихикнула, подойдя к ивовой завесе, и с таинственным восторгом взглянула через пространство между ветвями, чтобы увидеть сюрприз. Но то, что увидела Энн за завесой, настолько восхитило её, что Серебряному Королю стоило бы извиниться за свою некрасивость. Это был тайный сад, восхитительный оазис, расстилающийся на несколько ярдов, защищаемый занавесом Серебряного Короля и его стражами-елями. Солнечный свет уже более храбро, чем у входа, вторгался сюда, и сад был залит им, словно мёдом. Земля была ещё мокрой и грязной, но Энн могла видеть зачатки травы и сорняки, что уже пробивались сквозь вымощенную старыми булыжниками дорожку, разделяющую оазис на две части. Здесь были бесплодные кусты роз, голые вишни, самый настоящий лес из ольхи, крокусов, подснежников, дающие надежду на новую жизнь зачарованной пустоши. Энн предпочитала думать, что это огромный город, созданный феями. Должно быть, они построили свои дома на низкой дамбе, что была разбита и теперь разбросана по всему периметру сада. Молодой вяз вился вокруг этой разбитой дамбы, полный решимости никогда не допустить её разрушения. — Сюрприз! — послышался знакомый голос, когда Энн наклонилась, чтобы рассмотреть мраморную купальню для птиц. Восклицание не напугало её; вместо этого, зная, кому принадлежит это приветствие, Энн на мгновение улыбнулась и замерла в восторженном ожидании. — Гилберт, что за волшебное место? — спросила Энн, обернувшись к своему другу, сидящему на широких качелях, натянутых между двумя клёнами. Скрещённые ноги и руки, спрятанные в карманах пальто, выдавали в Гилберте Блайте совершенно беззаботного джентльмена, каким он и был в глазах всего взрослого населения Эвонли. Но Энн знала его лучше. По правде говоря, парень мог быть очаровательным и до абсолютности вежливым, если бы его поразило такое настроение, но истинная сущность Гилберта Блайта заключалась в том, что он был озорным хулиганом, с присущим ему остроумием и рациональным мышлением, и всё это складывалось в образ романтического героя из трагического романа. И теперь он сидел на самодельных качелях, небрежно раскачиваясь из стороны в сторону. Тёплый взгляд его карих глаз, которыми он наблюдал за Энн, казалось, мог растопить снег; а его улыбка, Энн была уверена, создавала впечатление, что он пять минут назад соскочил со страниц "Сна в летнюю ночь". — Добро пожаловать в сад Эстер Грей, Морковка, — сказал он, снимая шляпу, и развёл свои руки так, будто он был королём этих земель. — Я собираюсь игнорировать это гадкое прозвище, потому что я совершенно потрясена, — рассмеялась Энн. — Я часто представляла, что брожу по долине фей во время прогулок по острову. Но я никогда не ожидала найти что-то подобное. Разве сад Эстер Грей, место из моих грёз, мог оказаться так близко? — История этого сада полна трагической любви, — пообещал Гилберт, предложив место рядом с собой на качелях. — Тебе должно понравится. — Как я и люблю, — тихо ответила Энн, и прежде чем она присоединилась к Гилберту, внимание девушки привлекло два клёна. Её воображение уже представляло, какими великолепными, полными ярких красных и золотистых оттенков сделает их октябрь. Вдохновлённая только что возникшим в её воображении пейзажем, Энн села рядом с Гилбертом. Когда парень отвёл ноги назад, чтобы оттолкнуться от земли, Энн напугалась, и её рефлексы заставили схватить рукав пальто парня, чтобы не потерять равновесие. Мимолётно бросив прищуренный взгляд на подругу, он лишь усмехнулся над её пугливостью. — Супруг Эстер вручил ей этот сад в качестве свадебного подарка, — начал Гилберт. Он немного притормозил качели, чтобы они раскачивались мягко и не пугали его слушательницу во время рассказа. Гилберт сдержал своё слово, потому как история была полна трагичности ещё с самого начала. Судьбоносная встреча Джордана Грея и Эстер Мюррей произошла в тысяча восемьсот двадцать девятом году на ярмарке Американского института, когда возникший страстный роман на одну неделю завершился браком. Энн была восхитительной публикой, которая с придыханием следила за любовной историей Эстер и Джордана. Когда Гилберт сказал, что Эстер сама соорудила этот сад, от посадки каждого кустика и цветка до вымощенной булыжниками тропинки, Энн восхищённо ахнула. У девочки перехватило дыхание, когда её рассказчик добрался до части, где Эстер, поражённая чахоткой, умирала на руках мужа. Джордан отнёс молодую женщину в сад, чтобы последним воспоминанием, которое она заберёт с собой на небеса, были её любимые качели, которые она натянула между двумя клёнами. — Ох, милая Эстер, я благодарю тебя за эту небольшую радость, — сказала Энн. Она закинула голову, чтобы взглянуть на голые ветви клёнов. — Мы должны вернуться сюда летом, когда всё будет цвести и зеленеть. Может быть, тогда к нам присоединятся феи... — Может быть, — согласился Гилберт. Его голос звучал так мягко, так задумчиво, как и всегда, когда Энн была слишком увлечена своим воображением, чтобы заметить, как парень смотрел на неё с обожающей меланхолией. Честно говоря, смотреть на Энн было любимым времяпрепровождением Гилберта. Будь он так же талантлив, как Коул, то смог бы воссоздать портрет своей подруги со всех сторон, потому как изучил её лицо так хорошо, что оно было знакомым ему точно собственное. Он знал место каждой веснушки на её носу, пересчитал каждую бронзовую ресничку, запомнил каждую прядь её чарующих рыжих волос. Прямо сейчас им одолевал невероятный соблазн потянуть одну из её длинных косичек, пока они качались на качелях. Но Энн пошевелилась, оборвав ход мыслей Гилберта раньше, чем могло случиться преступление. — Вот, — сказала она, доставая яблоко из кармана передника, и подбросила в воздух, доверяя Гилберту его поймать. — Сломай его пополам, пожалуйста, — карманный нож парня был сейчас как ни кстати. Разрезав яблоко, он предложил ей его обратно, но девочка взяла только одну половинку. — Ешь. — Я принёс яблоко для тебя, — настаивал он, пытаясь заставить подругу взять вторую половину. — А я хочу поделиться моим яблоком со своим другом, — возразила она, стрельнув колким взглядом, с которым, Гилберт знал по опыту, невозможно было спорить. Печально улыбнувшись, Гилберт укусил свою половинку, наслаждаясь сладким соком, наполняющим его рот, и мякотью, нежной и сочной. — Миссис Линд сказала, что вчера в вашем доме были полицейские, — протяжно говорила Энн, продолжая жевать яблоко, с трудом пытаясь не показать возбуждённое любопытство, которое Гилберт в ней прекрасно знал. — Я не удивлён, что миссис Линд знает это, потому как она "пробегала рядом" примерно полдюжины раз за день, — ответил Гилберт, критично замечая непрекращающееся вмешательство в абсолютное всё этой женщины. — У них не получилось найти ни Элайджу, ни вещи моего отца. Полицейский сказал мне, что они зашли в тупик, нет никаких зацепок. Всё кончено. Они решили, что уже ничего нельзя сделать. — Ох, Гилберт... — выразила сожаление Энн, положив ему руку на плечо. — Всё в порядке, — коротко ответил он. — Нет, не в порядке, — возразила Энн, и Гилберт кивнул, потому что он, конечно, не мог скрывать от неё своих истинных чувств. В конце концов, Энн была той, кто поддержал его в прошлом году на кладбище, когда парень молил прощение у отца за то, что допустил кражу его драгоценных сувениров.

***

Вспоминая эту историю, Энн всегда становилось не по себе. Так непривычно было прийти в дом Блайтов-Лакруа и не быть встреченной беззаботным смехом. Обычно, когда Баш открывал дверь, он встречал девочку с улыбкой и искренним приветствием, но в тот день мужчина впустил Энн, сделав мрачное и тихое движение руки. В замешательстве Энн положила на стол корзинку со свежей выпечкой и вареньем из крыжовника Мариллы, и немедленно спросила, что является причиной плохого настроения мужчины. Баш рассказал Энн всю правду о том, как Элайджа сыграл роль блудного сына, вернувшегося к его матери, преследуя только одну цель — жестоко обмануть и ограбить свою новую семью, а после сбежать, чтобы вернуться к жалкой жизни пьяницы и преступника. — Он взял только вещи Джона, — голос Баша звучал разбитым, — он хотел причинить боль Гилберту. — Где Гилберт сейчас? — спросила Энн, на что Баш откинул кружевную занавеску, и в окне показалась тёмная фигура возле кладбища Блайтов. — А Мэри? — В нашей спальне, — ответил Баш, и в уголках его глаз блеснули капельки слёз. — Она так ранена, но не физически, её сердце разрывается из-за утраты Гилберта. Она чувствует себя виноватой за сына, который так поступил. — Но Гилберт никогда бы не стал обвинять Мэри в действиях Элайджи, — уверенно сказала Энн. — Скорбящему сердцу этого не докажешь, — ответил Баш, и Энн могла прекрасно понять, что имеет в виду мужчина. Она хорошо знала, как эмоции, завладев рассудком, могут мешать мыслить ясно. — Я поговорю с Гилбертом. Позаботься о Мэри. — Возможно, лучше дать ему время побыть одному, — предложил Баш, вспоминая свои первые попытки утешить друга, провалившиеся с треском. — Лучше или нет, но я собираюсь поговорить с ним, — твёрдо сказала Энн, решительно нахмурив рыжие брови. Это был сигнал, что переубедить её не получится. Кроме того, Баш знал, что если в мире и есть кто-то, кто мог достучаться до Гилберта, то это была Энн. Сорвав шляпу Гилберта с крючка возле двери, Энн вышла на улицу и направилась в сторону кладбища. Ботинки громко хрустели по свежему снегу, предательски выдавая её шаги. Парень взглянул на неё, позволяя увидеть себя разбитым и обезоруженным. Глаза были красные от слёз, брови хмурились, а слегка приоткрытый рот дрожал. Надеясь, что Гилберт сможет увидеть ту заботу, нежность и сочувствие, что выражали её глаза, Энн надела шляпу на голову друга, стянув её вниз, чтобы прикрыть замёрзшие уши. Девочка села рядом с ним на скамью, придвинулась достаточно близко, так что их ноги могли касаться друг друга, и стала ждать. — Это я во всём виноват, — тихо вздохнул парень спустя полчаса, не отводя взгляда от могильной плиты отца. — Не вини себя, Гилберт, — мягко сказала Энн, прижавшись к нему плечом. — Но это я сказал Мэри пригласить его, — парень спорил, и его эмоции переместились от горя в самоуничижительный гнев. — Она была так счастлива узнать о малыше и просто хотела поделиться своим счастьем с Элайджей. Поэтому я предложил написать ему, пригласить его погостить и остаться, если он захочет! И что он делает в итоге? Грабит нас?! Обыскивает комнату моего отца и затем исчезает ночью, как крыса. Всё это время... он хотел только навредить нам. Ранить Мэри. Его собственную мать! — Гилберт... — Элайджа хоть понимает, как повезло ему с Мэри?! — продолжал Гилберт, теперь нервно расхаживая из стороны в сторону по скрипящему снегу. Видеть, как Гилберт полностью разбит оскорбительным и безрассудным поступком грабителя, было невыносимо; сердце Энн разрывалась от боли, которая мучила её друга. К переживаниям Гилберта Блайта она всегда была особенно чувствительна. Это сбивало с толку, потому что она чувствовала такую заботу и сострадание к нему, будто её чувства были тесно переплетены с его. Возможно, именно благодаря этой связи Энн всегда выбирала самый подходящий способ, чтобы утешить друга, хотя она всё равно чувствовала, что делала недостаточно. — Очевидно, он не понимает. Но это понимаешь ты! — спорила она. Гилберт продолжал нарезать круги вокруг метра земли, не находя себе место, и Энн схватила парня за локоть, чтобы остановить его беспокойное кружение. — И прямо сейчас, я уверена, Мэри чувствует, что даже не сможет взглянуть тебе в глаза, потому что думает, что ты обвиняешь её! — Что? — ответил Гилберт, вздрогнув, будто Энн ударила его доской для письма. — Я бы никогда... — Тогда иди в дом и скажи ей, пожалуйста, — настаивала Энн. — Ты очень дорог Мэри, Гилберт, и вы оба испытываете боль по одной и той же причине. Сейчас вы должны быть вместе, не порознь... Не снаружи дома. Вздохнув, Гилберт отвёл глаза только на секунду, прежде чем снова посмотреть на Энн меланхолично-глубоким взглядом. Он кивнул, тяжело вздохнув ещё раз, черты лица потеряли часть напряжения и горечи, которые были на нём ещё несколько минут назад. — Спасибо, — сказал он, легко дотронувшись до локтя, чтобы увести Энн в сторону от кладбища. Причудливый ритуал, к которому они оба привыкли со дня, когда встретились в Шарлоттауне перед отъездом Гилберта в Праймроуз. Энн улыбнулась, прежде чем указать Гилберту в сторону дома. Кивнув, парень последовал её совету. Вряд ли он когда-нибудь узнает, что Энн стояла там, под пасмурным ноябрьским небом и наблюдала, как он уходит прочь, серые глаза следили за тёмной фигурой с интересом, который она не могла, или не умела осознать. На мгновение девочке показалось, что тёмная фигура беспокойно заметалась у входа, прежде чем войти в дом.

***

— Можем ли мы, пожалуйста, поговорить о чём-нибудь ещё, — спросил Гилберт, пытаясь не ворошить воспоминания об этом дне в голове Энн. Видя, какую боль всё ещё приносит ему этот случай, не говоря уже о новостях, которые ему принесли полицейские, Энн решила поступить именно так, как предложил её друг. — Есть новости о том, когда мы можем ожидать пополнение в семействе Лакруа? — поинтересовалась она. — Забавно, что ты спросила, — ответил Гилберт, — потому что Мэри была на приёме у доктора Уорда несколько дней назад. Точной даты он не сообщил, конечно, за исключением того, что это произойдёт, скорее всего, в июне. Мэри хотела знать, будешь ли ты с ней, когда наступит счастливый день. — Я?.. Гилберт кивнул. — Она хочет, чтобы рядом был кто-то близкий, — уточнил он, удивляясь ошеломлённому лицу Энн. — Я... мы...ну... я… для меня это большая честь! — горячо выпалила девочка. — А как же ты? Вы поможете этому ребёнку появиться на свет, доктор Блайт? — дразнила она, вспоминая восхитивший её случай, о котором поведал ей Баш, и который заставил рядом сидящего Гилберта раскраснеться. Тот случай, когда парень, будучи в одном из путешествий во время плавания, успешно принял роды у девушки. — В этот раз я предпочту быть подальше от комнаты роженицы, — пообещал он. — Но ты ведь будешь рад стать дядей, разве не так? — Я не могу дождаться! — признался Гилберт, а затем начал рассказывать Энн о колыбельке, которую он и Баш соорудили, и обо всех одеялах, которые Мэри связала. Около получаса друзья болтали обо всех чудесных изменениях, которые принесёт малыш в дом Блайтов-Лакруа. Энн, как опытный мудрец в данном вопросе, давала множество советов о том, как вести себя с новоиспечёнными существами, перечисляя все сценарии, с которым Гилберт может столкнуться, включая: как справляться с плачем ребёнка ночью, как правильно мыть бутылочку и в каком возрасте дети учатся говорить и ходить. — И не забывай об ужасных болезнях, с которыми они могут столкнуться, — добавила Энн загадочно-пугающим тоном. — Ох, да, и напомни мне написать тебе мой рецепт укропной воды! Это спасёт жизнь, если у маленького Лакруа будут колики. — Откуда ты так много знаешь об этом? О детях, я имею в виду. — Ты удивишься, если я скажу, что нянчила в совокупности семерых детей? — Да... и нет. Это было раньше? Энн хмыкнула в ответ, и Гилберт понял, что это тихий сигнал о прекращении разговора. Несмотря на их дружбу, были вещи, которыми Энн не хотела делиться с кем-либо. Если и поднималась тема о её жизни до Зелёных Крыш, Энн была настолько краткой, насколько это возможно, никогда не детализировала и не размышляла об этом, только коротко обозначала факты, чтобы можно было уйти от этого разговора как можно быстрее. Гилберту было печально осознавать, что пережитый опыт, должно быть, принес ей глубокую боль; и что её прошлое по-прежнему ранит её, несмотря на то, что сейчас она живёт в счастливой и прекрасной семье. Самым плохим было то, что Энн никогда не делилась, и поэтому у Гилберта не было никакой возможности поддержать свою подругу так же, как и она много раз поддерживала его. А он хотел помочь Энн. Гилберт всегда хотел помочь Энн. — Пойдём, — сказал он, взглянув на часы. — Я провожу тебя до дома. — Я могу найти дорогу домой самостоятельно, спасибо тебе большое, — сказала Энн, хотя и позволила пройти с ней расстояние до выхода из замка Серебряного Короля. — Кроме того, я думала, что у вас с Башем запланирован обед с мистером Барри. Несмотря на то, что становиться фермером не входило в планы Гилберта, он особенно гордился урожаем, который он и Баш получили в прошлом году. Их урожай пользовался таким хорошим спросом на местном рынке, что мистер Барри заказал фирменные яблоки Блайта-Лакруа для его экспорта в Англию на следующий год. Если бы они добились успеха за границей, это могло означать длительное сотрудничество для фермы и финансовую безопасность, в которой они нуждались остро, как минимум из-за беременности Мэри. Энн не расстраивалась долго из-за отсутствия её друзей на праздничном ужине, ведь приглашение мистера Барри обсудить будущий экспорт означало хорошие перспективы для их фермы, и она была безгранично рада за друзей. — Наш ужин запланирован на шесть. У меня достаточно времени для того, чтобы проводить тебя домой и подготовиться к нему, — сказал Гилберт, хотя то, как он отвёл взгляд, вызвало у Энн некоторое подозрение. Схватив цепочку подаренных ею часов (задача не вызвала сложности, поскольку клетчатое пальто было расстёгнуто, а карман его жилетки, где лежали часы, был доступен быстрому движению её рук), Энн посмотрела на часы в её руках и ахнула. — Без четверти пять! Правда, Гилберт, тебе нужно идти домой! Я не нуждаюсь в... — Мне нужно спросить Мэттью, могу ли я одолжить у него несколько запонок, — быстро прервал её Гилберт. — Элайджа украл и их, и у меня нет ничего для моей лучшей рубашки. Я должен выглядеть представительно перед мистером Барри. Хотя Энн с трудом верилось оправданию Гилберта, она не стала углубляться в эту тему. Ей нравилось гулять вместе с кем-то, и дружеское общение с Гилбертом, безусловно, доставляло ей удовольствие. Когда они дошли до леса через пустые поля, то стали обсуждать, как лучше всего готовиться к экзаменам в колледж, которые должны состояться в конце июня. Это, иначе быть не могло, привело к дружескому спору о том, кто сможет сдать экзамены с лучшим результатом. Гилберт гордо хвастался, что без проблем превзойдёт Энн в математике и естествознании. Энн ответила на самоуверенное замечание друга, что он наверняка не сможет тягаться с ней в истории и литературе. Дошло даже до того, что девочка начала насмехаться над тем, каким неуместным был его акцент на фразе "она мне не сестра, это совсем другое", когда они пересказывали в классе "Bingen on the Rhine", чем, она была уверена, доказала своё превосходство в литературе. Прежде чем Гилберт мог заикнуться в защиту своих знаний по литературе, они уже подошли к входной двери Зелёных Крыш. — Позволь мне, — сказал Гилберт с рыцарской вежливостью, придерживая дверь для Энн. Этот жест невольно вернул Энн в день, когда они впервые встретились: тогда Гилберт придержал школьную дверь точно так же, чтобы она вошла; в тот день, когда в её воображении впервые появился образ настоящего рыцаря, что вышел из Леса с Приведениями, чтобы убить всех драконов, что стояли у неё на пути. Несмотря на некоторые трения в начале их дружбы, Энн сейчас могла понимать, почему Гилберт хотел быть её другом с самого начала. Переступив порог, она улыбнулась, надеясь, что парень сможет прочитать искреннюю благодарность в изгибе её губ. — Мэттью? Гилберту нужно... — Сюрприз! Хор из дюжины голосов, кричащих в одно время, настолько напугал девочку, что она с воплем отскочила назад. Дом был заполнен всеми её подружками, каждая из которых была одета в своё лучшее воскресное платье, а на шее их красовались праздничные ожерелья из бумажных кругляшочков. По всей комнате были раскиданы свежие ветви сосны, в них — сосновые шишки, наполняющие дом сладким ароматом хвойного леса. Праздничный стол ломился от избытка колбасных рулетов, мясных ассорти, на нём красовались две супницы с овощным варевом, карамелизированные яблоки, сливовые пышки и маленькие пирожки с варёной глазурью. Пряный клюквенный пунш красовался в центре стола, и многие гости почётно держали чашки сладкого напитка. В центре всей группы были, конечно же, Мэттью и Марилла вместе с Джерри. Сбоку от них было семейство Линд вместе с одним из их сыновей (которого Рейчел не переставала мучить, то и дело поправляя его воротник), четверо из семейства Барри, мисс Стейси, все девочки из школы, Чарли, Муди и его отец, министр, Баш и лучезарная будущая мать Мэри. Также здесь был и Гилберт, придерживая девочку за локоть, потому как она резко отскочила назад и могла упасть, будучи напугана сюрпризом. — C днём рождения, Морковка, — еле слышно прошептал он, так сильно стараясь, чтобы его поздравление услышала только Энн. Прежде чем Энн отдалась в радостные объятия близких и разговоры с друзьями, на её голову водрузили шелковый венок, и комната разразилась хоровым пением "For She’s a Jolly Good Fellow", в то время как Марилла презентовала свой подарок — торт, покрытый ванильной глазурью с единственной свечой, выглядывающей на вершине кулинарного произведения искусства. Перед тем как задуть свечу, Энн оглядела комнату, переполненную людьми, которые любят её и дорожат ею, и девочку охватили слишком большие чувства. — Я хотела бы остановить время, чтобы я могла сохранить всё в точности так, как сейчас, и жить в этом прекрасном воспоминании всё время, — заявила она, в то время как Диана нежно обнимала свою подругу за плечи. — Я уверена, что никогда больше не буду такой счастливой. В самых смелых мечтах я не могла представить, что когда-нибудь мой день рождения не будет обречён на празднование в холодных углах одинокого приюта, без торта, без подарков и без друзей. — Энн утихла, с удивлением осознав, что сейчас её разум не стал останавливаться на воспоминаниях из прошлого. — Спасибо вам всем за то, что вы мои родственные души; это самый лучший подарок, о котором я могла только мечтать. — И, закончив горячее признание своим друзьям, Энн задула свечу, а загаданное желание скрылось глубоко в её сердце. Все зааплодировали, и празднование началось. Еда была съедена со зверским голодом, и гости разбрелись по углам Зелёных Крыш. Бедная мисс Стейси угодила в ловушку Рейчел Линд, которая с энтузиазмом сватала своего низкорослого, жёлтого как яичная скорлупа сына Калеба с очевидно незаинтересованной в этом вдовой. Девочки столпились у камина, хихикая всякий раз, когда они смотрели на мальчиков; а парни претворялись, что не замечают их, серьёзно обсуждая планы на последнюю игру в хоккейном сезоне, прежде чем Озеро Сияющих вод станет таять. Семейство Барри разговаривали с министром, и хвастались письмом о приёме Дианы в две престижные школы Парижа для молодых девушек. Мэттью и Джерри держались вместе, стараясь следовать указаниям Мариллы — следить за тем, чтобы гости не оставались без питья и еды. Энн наслаждалась обществом Баша и Мэри. Она шептала стихи малышу, положив руки на живот будущей матери, и называла его Корделией — так как была уверена, что родится девочка. После того как вся еда была съедена, разговор держался чуть больше часа. После этого Марилла анонсировала, что настало время юной леди открыть свои подарки. Энн прошла в гостиную, чтобы вместе с гостями открыть свои подарки. Она начала со стопки книг, которые были перевязаны бечёвкой. Каждая книжка была от одной из подруг Энн, и на их обложках красовалось поздравительная надпись от одной из девочек. Руби подарила фантастический роман "Волшебник страны Оз", на обложке которого был яркий заголовок цвета лайма и мандарина, со львом, который был в очках. Книга, подаренная Дианой, — "Цветы и их родословные". Раздел, посвящённый одуванчикам, имел особое значение, известное только двум лучшим подружкам. Подарком Тилли был "Великий уклон", ставший предметом яростного обсуждения с самого момента его публикации несколько недель назад. От Джейн Энн получила "Поворот винта" с предупреждением не читать эту книгу в одиночестве дома, а от Джози ей достался Оливер Твист, потому как подруга была уверена, что у Энн и главного героя много общего. Семья Барри подарила Энн небольшую шкатулку, заполненную новыми заколками для волос; некоторые из них были с аккуратными жемчужинами на конце — для особых случаев. Минни Мэй подарила Энн её первую (и до смеха ужасную) поделку, которая показалась Энн букетом цветов, но позже Диана шёпотом сказала, что предполагалась кошка. Мистер Барри, кроме того, вручил Энн посылку и письмо из Шарлоттауна. В посылке Энн обнаружила блокнот от Коула, на каждой странице которого были акварельные рисунки Эвонли. Энн, она была уверена, могла бы потратить всю жизнь, чтобы показывать эти рисунки своим сегодняшним гостям, настолько они были прекрасны, но Марилла настояла, что они могут восхититься его рисунками позже. Письмо было от тётушки Жозефины, и помимо поздравительных слов в него были вложены два доллара, с указанием, что Энн должна их использовать для будущего визита к её хорошим друзьям в Шарлоттаун. Семья Линд вручили Энн стёганые одеяла (очень практично), Муди пообещал посвятить ей танец, размахивая своим банджо (не замечая искры в глазах Руби, которая вспыхивала всякий раз, стоило Муди достать банджо). Мисс Стейси порадовала Энн подпиской на "Вестник Галифакса" и "Глобус" (чтобы Энн в конце концов перестала "одалживать" их). Джерри с гордостью вручил Энн свой подарок: это была резьба по дереву, которую он сделал сам. На сосновой дощечке были аккуратно вырезаны лисица и её детёныши. Чарли, смешно заикаясь, подарил Энн букет пышных, сладко пахнущих подснежников. И хотя многие в комнате восприняли этот подарок как тайное заявление Чарли (девочки хихикали, зарываясь лицом в ладошки, в то время как Гилберт нахмурился, показывая беспокойство), Энн просто поблагодарила мальчика за подарок и положила букет на свою коллекцию новых книг без особых фанфар и суеты. Опустив плечи, Чарли сдал назад к столовой, и за ним последовал Муди, чтобы утешить друга. В это время Баш и Мэри подошли к Энн, чтобы вручить их подарок. — У нас скорее не подарок, но просьба, — сказала Мэри, одной рукой взяв своего мужа под локоть, а второй положив руку на свой живот. — Принцесса Энн, — начал Баш, драматично сделав поклон, — окажешь ли ты мне и моей жене честь стать крёстной матерью для нашего малыша? Комната разразилась восторженными аплодисментами, Марилла прикусила губу, стараясь не заплакать. Энн, не в силах сдерживать слёзы, бросилась на пару с объятиями. — Да! Конечно, да! Тысячу раз да, да, да! — снова и снова, потому что была уверена, что этих скромных слов недостаточно, чтобы выразить её счастье. — Ты знал? — спросила Энн Гилберта до того, как выпустить Баша и Мэри из своих объятий, но начавшийся небольшой концерт тут же привлёк внимание гостей. Муди, министр и мистера Линд начали играть на банджо, скрипке и ложках соответственно. Все хлопали, постукивали ногами в скромном танце, и воздух Зелёных Крыш излучал жизнь. — Мэри спрашивала меня несколько недель назад, думаю ли я, что ты не возражаешь, — признался он. — Я сказал ей, что ты придешь в беспорядочный восторг и, возможно, будешь обнимать её до конца своей жизни, так ты будешь счастлива. Спасибо, что доказала правоту моих слов. — Ох, стой, — задумчиво произнесла девочка, — мы будем семьёй, в каком-то смысле. Её сердце стало биться чаще, когда к ней пришло осознание только что сказанных слов, поскольку идея быть связанной с Гилбертом как-то за пределами школы или соседства, казалась странно волнующей. — Тётушка Энн, звучит мило, не правда ли? — продолжала она, смущаясь взглянуть на Гилберта, который, в свою очередь, не отводил от неё пристального взгляда. Если бы Энн была достаточно смелой, чтобы взглянуть на своего друга, она могла заметить вопрос, застывший на уголках его губ. Но когда мелодия банджо сменилась, и все вокруг них завопили и закричали, Гилберт решил забрать свой вопрос, оставив его на следующий день. — Вот, — сказал он вместо этого, протянув своей подруге подарок, который некоторое скрывал за спиной. Подарком оказалась ещё одна книга, обложка которой была обтянута кожей богатого коричневого цвета с рамкой в виде замысловатых цветочных узоров, нанесённых чёрными чернилами. На обложке золотистыми буквами красовались два дорогих и знакомых сердцу Энн слова. — Джейн Эйр, — тихо сказала она с придыханием. — Я вспомнил, что ты должна была вернуть мисс Барри её экземпляр, и ты говорила, что у тебя нет своей книги, так что... — Это так замечательно! — воскликнула Энн, и не смогла отказать себе в том, чтобы обнять друга, одной рукой обхватив его шею, в то время как вторая рука прижимала подаренную книгу к груди, и том Джейн Эйр стал единственным барьером между ними. Гилберт был удивлён чувству, что Энн была так близко, потому что по-настоящему они никогда не обнимались. Энн пришлось приподняться на цыпочках, чтобы дотянуться до шеи парня и зацепиться подбородком за его плечо, и он почувствовал, как её щека робко коснулась его шеи. Её тело было таким хрупким и тёплым. Гилберт был уверен, что её волосы могли пахнуть лесом, но Энн разорвала объятия прежде, чем он смог прижаться носом к её локонам. Отпустив шею парня, Энн начала лихорадочно листать страницы новой книги, не заметив блеск разочарования, мелькнувший в его карих глазах. Она удивилась, когда заметила, что почти на каждой странице были заметки карандашом, и вопросительно изогнула бровь, взглянув на Гилберта. — Может быть, я и читал её, — дразнил он, расплывшись в хитрой улыбке. — Но зачем? — Потому что это твоя любимая книга, — ответил он, пожав плечами. — Я подумал, что прочту и сделаю заметки, а потом, когда ты начнёшь читать, мы сможем поговорить об этом. — Только ты, Гилберт Блайт, — мило фыркнула она, сбив с толку Гилберта, потому что он так и не понял, что она имела в виду. Но возможности уточнить ему так и не представилось, потому что Энн побежала к Диане, чтобы похвалиться своей новой красивой книгой, а затем присоединилась к другим гостям, которые хлопали музыкантам. — Я всё видел, Блайт, — дразнил Баш, по-дружески толкнув его локтем. Гилберт покраснел, но в основном решил сохранять молчание на тему того, что, как показалось Башу, он увидел. Вместо этого остаток ночи Гилберт провёл, наблюдая за Энн. Запоминал, как она улыбается, смеётся, танцует под музыку, шепчется с Дианой, крадёт ещё один кусок пирога, пока не видит Марилла, и прикусывает губу после того, как делает заказ на песню у Муди. И всё это время Гилберт задавался вопросом. Он представлял, и он размышлял, и он... хотел?.. Он долго прокручивал в голове все эти "а что, если...", которые могли бы случиться, если бы только он нашёл смелость открыть своё сердцу яркому, сияющему, изумляющему солнцу, которым для него была Энн Ширли-Катберт. Вечеринка всё ещё продолжалась, музыка оживляла её снова и снова, одноклассники прыгали, кружились и беспорядочно носились, так как никто из них понятия не имел, как нужно правильно танцевать. Вспотев и задыхаясь от энергичных движений, Энн выбежала на заднее крыльцо, чтобы сделать глоток свежего воздуха, и совсем не удивилась, когда обнаружила Мэттью, сидящего на крыльце с трубкой. Девочка села рядом со стариком, довольно вздыхая, наслаждаясь прохладой ночи, и откинула голову назад, словно волк, готовый выть на луну. Несколько спокойных минут они просто сидели рядом, отдыхая от суеты, наблюдая за темнеющим вдали загадочным лесом за пределами Зелёных Крыш. — Что ж, шестнадцать... Это уже большое достижение, — начал Мэттью, затягиваясь табаком. — Теперь ты молодая женщина. — Полагаю, что так, — ответила Энн, — но я действительно не знаю, что это значит. Это не для меня... не сейчас. — Ну, я не уверен, поможет ли это найти ответы, но...так...вот, — Мэттью достал из кармана голубой атласный кошелёк и осторожно положил его в руки Энн. — Мэттью, праздничный ужин для меня — это более чем достаточно, — сказала Энн, хотя, признаться, она была рада получить ещё один подарок, а её пальцы осторожно провели по бархатному материалу. — Вечеринка — это всё Марилла, — признался Мэттью, чем очень удивил Энн, поскольку она никогда не могла бы подумать, что строгая и практичная Марилла придумает что-то фантастическое, такое как неожиданная вечеринка по случаю дня рождения. — Загляни, — настаивал Мэттью, и его добрые глаза излучали дрожь от нетерпения, чтобы Энн поскорее открыла подарок. Развязав шнурок, Энн перевернула кошелёк и ахнула, когда серебряная цепочка деликатно приземлилась в её руку. — Ох, Мэттью, — вздохнула молодая леди, очарованная изящными звеньями браслета; её серые глаза засверкали, когда Энн застегнула её на руке. В центре цепи красовалась шляпа, а точнее канотье, но совсем непохожее на ту, которая носила Энн, когда впервые приехала в Зелёные Крыши. — Я подумал, что ты будешь собирать всё больше и больше браслетов, для всех Энн, которыми ты станешь, когда вырастешь, — сказал Мэттью, сжав трубку между зубами. — Но эта шляпа, — его большой палец коснулся шляпки, которая покоилась на запястье Энн, — символизирует ту оригинальную Энн, которую я встретил на вокзале в тот благословенный день, когда судьба свела нас. — И мы стали семьёй, — закончила Энн, улыбаясь Мэттью, прежде чем взять его руки в свои маленькие ладошки, хихикая, когда он вздрогнул, словно мальчишка. — Мне нравится эта цепочка. — Я люблю тебя, — промычал Мэттью, целуя Энн в лоб, прежде чем снова сосредоточить взгляд на тёмном горизонте. — Оригинальная Энн, — прошептала она, восхищаясь очарованием цепи. — Ты знаешь, сколькими бы я ни была Энн, буду я настоящей или новой, молодой женщиной или нет, я всегда буду твоей маленькой девочкой, — пообещала Энн, облокотившись на плечо Мэттью. Сейчас всё казалось простым и очевидным, а будущее — таким беспокойным, но Энн чувствовала страстный интерес узнать то, что ей оно уготовило. Мэттью мягко обнял Энн за плечи и прижал её к себе. Они сидели в безмолвном удовлетворении под зелёной крышей своего радостного дома.