Прежде чем я признаюсь тебе

      Она где-то плывет. Чувство классное, и одежда не намокает. Вокруг слышатся незнакомые голоса, называющие ее Акирой. Кто-то требует немедленно пойти на задание, потому что осточертело помирать в поездке, кто-то предлагает выпить и сыграть на желание. Чей-то приятный мужской голос с легкой хрипотцой, приобретенной за долгие годы, смеется и говорит, что именно такой бы его сестра и жила в настоящие дни, если бы что-то в прошлом не случилось.       Здесь легко. Очень легко, спокойно, никто не тревожит, разве что эти надоедливые голоса, от которых хочется поскорее избавиться. Девушка двигает левой рукой и чувствует волны под собой. Поднимает правую, чтобы проверить, и слышит непонятный перезвон чего-то. Кажется, это какой-то браслет, и вроде бы на нем должны быть золотые молнии. Молнии? Кто-то очень сильно связан с ними. Кажется, тот самый, который требовал пойти на задание. Хам какой.       Вдруг ее кто-то утягивает в другую сторону и заставляет встать на ноги. Перед ней стоит зеркало в полный рост, и в нем можно увидеть милую девушку лет семнадцати с длинными синими волосами, синими глазами и странной красной меткой, пересекающей правый глаз. Волосы убраны за уши, и потому можно увидеть синюю метку гильдии на левой стороне шеи. Девушка касается ее правой рукой и проводит пальцами по всем завиткам. — Даже этого не помнишь?       Голос звучит будто из ниоткуда, но он приятный. Девушка оборачивается, но никого не видит. Когда же поворачивается обратно, то вместо одного зеркала — три, и в каждом три разные девушки. В первом аловолосая и синеглазая, во втором осталась та, кто зеркало нашла, и в третьем черноволосая и черноглазая. Это странно. И чужие голоса тоже громче звучат. Кто-то, вроде бы все тот же хам, теперь гневно требует прийти в себя и перестать шутить. — А что я должна помнить? — Себя. — Разве то, что я вспомню, не значит, что придется вернуться туда, откуда я пришла? — невесело спрашивает синеволосая. — Именно поэтому ты и должна помнить, — отвечает третья.       Не хочется. Вот ни капельки. Здесь уютно, а там — что? Вечные ссоры, споры, крики, войны. Вроде бы такое состояние называют «Смерть», а про людей, которые сюда пришли, говорят, что «умерли». Ну так пусть тогда остается мертвой. Зачем возвращаться, где существовать неспокойно? В этом нет ровно никакого смысла. — Вам надо — вы и помните. А мне и тут хорошо, — отвернувшись, отмахивается девушка. Надо бы себе имя придумать. Но точно не Акира, все голоса ее так называют.       Все тот же мужской голос, который единственный ей нравится, вновь вспоминает свою сестру. Говорит, что не любил ее полное имя и постоянно сокращал, и никто в деревне не смел ее так называть. Только ему было позволено, как старшему брату. И тогда звали его сестру Кира. Почему бы и нет? Хоть бы настоящая Кира или тот парень не разозлились, что взяла чужое имя. Кира. Красивое же. — Ты не хочешь вернуться к своему парню? — Теперь у меня нет парня. — А у него любимой девушки, ради которой он выстоял два сражения. Не слышишь, разве? Это он просит тебя очнуться. — Не просит, а требует. Я бы с таким не встречалась.       Зеркала дребезжат, но кажется, что это отражения в них смеются. Кира хмыкает и садится к ним спиной. Если она и встречалась с кем-то, то точно не с тем хамом. Он же только и делает, что требует, как с таким ужиться было можно? Нет-нет, это ошибка. Отражения просто несут всякую чушь, о которой сами ничего не ведают.       Как вернуться к тому месту, где она плыла? Там клево. Кира поднимается и идет вперед в надежде, что все же вернется к тому месту. Однако, надежды точно не сбудутся. Каким-то образом по бокам начинают появляться картинки, и вроде бы именно оттуда голоса и слышались. Вот, например, какое-то помещение, вдоль и поперек пропахнувшее алкоголем и табаком. Какой-то розоволосый мальчишка носится по столам и тыкает в Киру пальцем, крича, что именно она забрала клубничный тортик.       Нет, вспоминать она не хочет. Идет дальше и старается не смотреть на двигающиеся картинки, которые неожиданным образом приводят ее в тупик и окружают. Вот блондин со шрамом на правом глазу укрывает ее одеялом после трудной миссии. А там маленький старик требует от своих подопечных искренней и счастливой жизни, и чтобы плевали на правила Совета, если они мешают. Голоса смешиваются в настоящую какофонию, где ничего разобраться невозможно, и картинки проносятся перед глазами так быстро, что уже ничего разобрать нельзя. — ХВАТИТ! Я НЕ ХОЧУ! ТАМ БОЛЬНО!       Кира падает на колени и не понимает, как начинает плакать. В голову ударяют все воспоминания, какие только можно, от этого все еще сильнее кружиться начинает перед глазами и в мыслях. Там правда больно. Очень-очень. Почему эти чертовы отражения хотят вернуть ее туда? — Я хочу, чтобы ты вернулась в гильдию после войны. Не ради меня или кого-то еще. Даже не ради Джерара. Ради себя самой, потому что нельзя не вернуться домой, который ты защищала.       Это говорил Лаксус перед тем, как отыскать Вару. Их последний спокойный разговор. — Там больно, — обхватив плечи, шепчет Кира. Теперь точно Кира. Та самая Кира, сестра парня с приятным голосом, — Близкие мне люди страдают. А я ничего сделать не могу. И сейчас не смогу, если вернусь, я ведь больна. Удивительно будет, если доживу до конца того сражения, откуда ушла.       А если она вернется, а кто-то из друзей уже умер? Или сам Лаксус? Или Джерар? Она не переживет. Она просто не сможет жить дальше без одного из них. Возможно, и дружит с остальными Хвостатыми, Саблезубыми и кем-то еще, но самые близкие люди — это брат и Лакс. Потому что с детства вместе. И без них уже не то будет. — Если ты будешь готова вернуться, я отдам последние свои силы, чтобы не только вылечить тебя, но и восполнить энергию, — теперь говорит только отражение Касуми, — Ты маленькая дурочка, но ты очень верная дурочка, чтобы сейчас здесь не говорила. — А Нацу? — С ним все будет в порядке, пока Хвост Феи рядом. Только… одно попрошу. Когда победите Зерефа, я исчезну отовсюду, но магия моя останется. В нашей деревне ты найдешь книгу. Она от меня для Нацу, чтобы все вспомнил.       В голове все еще крутится «Там больно». Но вместе с тем Акира твердо поднимается на ноги и поворачивается к зеркалам. Картинки перестали мельтешить, голоса поутихли. Да, там больно, особенно сейчас, когда приходится защищать родные места. Но веселого и хорошего — гораздо больше, разве нет? Выходки Нацу, разговоры ребят, рисунки Ридуса, самого Лакса можно отнести к хорошему, когда он не выеживается. Да и она обещала вернуться, и он обещал, и потом можно будет помириться… И с Джераром наконец поговорить, уж теперь-то она, наверное, достойна такого брата.       Делает шаг вперед.       Касается собственного отражения, надавливает, чувствует, как поверхность уходит назад.       В лицо ударил свежий воздух. Слышится недоумевающий голос Фрида, который каким-то образом оказался вне гильдии в неизвестном месте. Что произошло за это время, что ее не было? Сколько вообще прошло времени? Надо действовать.       Еще шаг.       В глаза бьет яркий солнечный свет. Под собой ощущается твердая земля. Фрид зовет ее и падает рядом на колени, чтобы растормошить, и тут же отшатывается. — Акира?