Грибы с сырным соусом и зелёной пыльцой

— Почему тебя не любит Азура? — А с чего ей меня любить, человечек? Она мне завидует, запертая в своём розовом девчачьем дворце, запертая в собственных иллюзиях, отрицающая ложь и лгущая сама себе, — в голосе Шеогората послышалась презрительная насмешка, даже могло показаться на мгновение, что брови статуи приподнялись, а лицо приняло язвительное выражение ложного сочувствия. — Азура скована выдуманными правилами, связана паутиной собственных табу и запретов, не-сво-бод-на. Несчастна. Когда как я — синоним к слову свобода! Хочешь чего-то, но не знаешь, как на это решиться? А вот и я, я покажу тебе, подтолкну к краю пропасти, научу летать. Пусть недолго, невысоко, зато с полной самоотдачей! Шеогорат расхохотался, и небо, затянутое тучами, потемнело ещё сильнее. Утихший было, дождь снова забарабанил тяжёлыми каплями по мраморному постаменту, ветер бросил их в лицо призывающему, даже низко натянутый капюшон не спас от холодных брызг. — Азура, должно быть, осуждает меня — вся такая непорочная, беленькая и чистенькая, боится испачкаться безумием. Не понимает, глупышка, что она испачкана своей непогрешимостью куда больше! Знаешь, смертный, мне даже жаль её. Она как самый хилый щенок из помёта, маленькая и несуразная, тычется мордочкой в углы грубо сколоченного ящика и считает, что это и есть весь её огромный мир. Наивность, преступная и кощунственная! Она глупа в своём представлении идеалов. Идеалы — это глупо, запомни, смертный. То, чем ты восхищаешься сейчас, завтра превратится в тазовую кость гуара. Идеалы ограничивают, не позволяют видеть широко, не позволяют изучать, узнавать, из-ме-нять-ся. А без изменений — да что это за жизнь, а? Мы закостенеем, застынем в своих привычных ритуалах, посереем, как данмерские мыши под слоем пепла, окаменеем в своём слепом упрямстве. Умрём со скуки, веря в правильность и праведность нашей скучной смерти! Мы перестанем познавать и удивляться, страдать и радоваться, и будут не в радость пиры и похороны! Что может быть ужаснее, чем похороны, которые не приносят радости?.. Принц даэдра словно задумался, ненадолго умолкая, затем до призывающего донеслось его приглушённое бормотание: — Салюты и двемерские дымные хлопушки, магические фейерверки над могильником… Арден Сул бы оценил такие похороны, хе-хе, — Шеогорат повысил голос. — Ах, да, Азура! Азура-Азура. А вот Азура бы такие похороны не одобрила. Она бы и меня не одобрила, наверное. Лицемерная напыщенная девица, признающая только то, что ей по нраву. А я не по нраву. Я другой! Вот ты, смертный, сможешь влюбиться в богомола? А в тучу? В воспоминание о гречишном мёде? Нет, плохое сравнение, конечно же, ты сможешь. Любить меня могут только избранные, и Азура не из их числа. Обернись, посмотри на них, на моих почитателей, моих верных последователей. Они совершенно безумны! Нельзя понять хоть тысячную, крошечную долю меня, оставшись при этом в своём уме. С тобой, кстати, ещё не разговаривают стрекозы? Скоро начнут. Я Бог Безумия, я Безумный Бог! Я не-порядок! А Азура не любит, когда что-то не в порядке. Она любит всё строго по линеечке, выверенное, вымеренное, мерзко-ровное и чёткое. Посмотри на неё — и на меня. Между нами бездна, а непохожесть, различность, инаковость её пугают. Потому что она никогда не сможет так же, не сможет быть свободной и ненавидеть мёд, например. Если любить мёд это правильно, то она будет им давиться вместе с пчёлами, застрявшими в сотах, чтобы они так же правильно хрустели на её изумительно правильных зубках. Она будет давиться своими запретами, кашлять медовой правильностью, но не сможет освободиться от самой же себя! А я могу. Я могу есть и мёд, и пчёл, могу любить одно больше другого — или ничего из этого. Могу заставить тебя поклоняться муравейнику, а могу превратить тебя в песню. Ты будешь хорошей песней! Возможно, за тебя дадут барду пару септимов и сухой ломоть ржаного хлеба. И морковку. Может даже две… Голос Шеогората затих, не прервавшись резко, а плавно утихая, и призывающий уже был готов покинуть статую Безумной Звезды, как в его голове вновь зазвучали звуки голоса принца даэдра. — Азура меня не любит? — вдруг обиженно-капризно спросил он, будто и не было этих пространных монологов. — Нашлю на её план полчища блох. Розовых. Превращу все её фиалки в зловонных червей. Как меня можно не любить?..