Fix you

      Оказаться в Ракушке после поместья Малфоев было лучшим решением. Билл и Флер оказали небывалую поддержку, в которой сейчас так нуждалось золотое трио. Никто из них даже не вспомнит чьим решением было наведаться к одному из старших братьев Рона, но все они были благодарны другу другу за то, что сейчас они находятся именно здесь. Особенно Гермиона, которая так старательно прижимала к груди изувеченную руку. Ни Гарри, ни Рону она не позволяла к ней притрагиваться, чувствуя себя грязной — физически и морально — и слабой. Сама мысль о том, чтобы взглянуть самой на руку претила ей настолько, что к горлу подкатывал горький ком отчаяния, бессилия и ненависти. Ей хотелось кричать, хотелось рыдать от собственной беспомощности, вот только она не могла. Голос был сорван, а слезы попросту кончились. Осталась только оглушающая пустота внутри, с которой она не могла справиться, как бы ни старалась. Что-то внутри предательски ломалось каждый раз, когда она закрывала глаза и снова оказывалась в руках этой сумасшедшей. Удивительно, что эта женщина была родственницей Сириуса — одного из самых благородных и преданных людей, которых она когда-либо встречала. И сейчас, лежа на кровати в закрытой комнате, Грейнджер предпочитала просто смотреть в потолок, нежели отправится в сонное царство Морфея, зная, что там ждет ее собственный кошмар, именуемый Беллатрисой Лестрейндж.       — К тебе можно? —  все с тем же, уже почти не раздражающим, французским акцентом произносит Флер Уизли, в девичестве Делакур, и осторожно заглядывает в комнату. Гермиона сразу поднимается, принимая сидячее положение и, молча кивая, дает разрешение девушке пройти внутрь. Француженка робко улыбается, как будто это она была здесь нарушителем спокойствия. В руках она сжимает небольшой чемоданчик, упрямо продолжая теребить его защелку. Гермиона не злится, даже почти не нервничает. Она была выжата, ее ментальное здоровье превратилось в пустой звук, что не было сил даже на какие-то, самые простые, эмоции. И все же она слегка дергается, когда блондинка опускается на кровать рядом с ней.       — Позволишь? — Грейнджер недовольно косится на хозяйку дома, не совсем понимая, что именно та собирается делать. Но когда Флер тянется к ее изуродованной руке, Гермиону словно кипятком обдает. Она одергивает руку, прижимая ее к себе — Прости, я просто хотела помочь. Обработать рану — и, ловя на себе непонимающий взгляд шатенки, добавляет извиняющимся тоном — Гарри и Рон рассказали нам. Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить это. Гриффиндорка отворачивается от француженки, быстро стирая непрошенные слезы, которые неконтролируемо появляются на глазах; и в очередной раз напоминая себе раздать по паре подзатыльников этим оболтусам.       — Прости — пересохшими губами шепчет волшебница, возвращая свое внимание к собеседнице — Мне не стоило так себя вести — и гнев сразу сменяется милостью, когда Гермиона вспоминает, что Гарри и Рон всегда желали ей только добра и заботились о ней. Точно так же, как сейчас хочет позаботиться Флер. Пусть это не то, чего бы она сейчас хотела, но все равно оставалась благодарна новоявленной Уизли за поддержку и сопереживание. Точно так же, как и Биллу, который сейчас разговаривал где-то на первом этаже с мальчиками. Они приняли их в своем доме, подвергая себя опасности. Они укрыли их в такое время, когда любой другой мог бы отвернуться, будь вы хоть самыми близкими родственниками. И это была одна из причин, по которой Гермиона с особым трепетом всегда относилась к чете Уизли. Их любовь и забота друг о друге были непоколебимы ни при каких обстоятельствах. Это обескураживало и подкупало. И пусть волшебница никогда не была по-настоящему частью этой семьи, они с Гарри всегда чувствовали себя таковыми.       — Будет щипать — предупреждает Флер, когда в ее руках оказался кусочек марли, смоченный чем-то. В нос сразу ударяет резкий запах, от чего волшебница морщится, но уже приготовилась терпеть все, что с ней собирается делать блондинка. Первое прикосновение отдает жгучей болью, и Грейнджер даже не пытается сдержать противное шипение, которое срывается с губ сразу же, стоит ей закрыть на мгновение глаза. То ли от боли, то ли от воспоминаний. В комнате стоит оглушительная тишина, которая не кажется неловкой, и ни одна из девушек не хочет ее нарушать. Флер не находит слов поддержки, чтобы объяснить, что ей действительно жаль молодую ведьму. А шатенка просто наслаждается тишиной, которая не разрывается ее собственными криками. Она благодарна жене Билла за поддержку и за ее молчание. За молчание особенно. Потому что меньше всего ей сейчас хочется обсуждать все произошедшее. Есть только одно стойкое желание. Забыть все, как страшный сон. И второе. Оказаться в самых родных объятиях, которые всегда действовали лучше любых лекарств. Но эти мысли Грейнджер быстро отгоняет прочь. Все это время она не терпела. Потерпит и еще немного.       Проведя в молчании несколько недолгих минут, Флер, наконец, заканчивает обрабатывать порезы на руке Гермионы, а второй уже не кажется чем-то зазорным показывать рядом с блондинкой свою слабость. По крайней мере, ей так казалось. Во взгляде Уизли она не видела осуждения или жалости. Только печаль, которая со временем проникала в сознание всех, кто причастен к происходящим событиям в мире магии. И Грейнджер не воспринимала это как что-то личное. Скорее это было простым человеческим пониманием, в котором она нуждалась, но в котором никогда и никому не признается. Подарив подруге последнюю улыбку, шатенка полностью погрузилась в свои мысли о том, как им действовать дальше. Но это не продлилось долго. На первом этаже было явно слышно какое-то оживление, и Гермиона машинально прислушивается, медленно протягивая руку к прикроватной тумбочке, на которой лежала ее палочка.       — Пойду проверю что там. — Флер поднимается с кровати и дарит шатенке одобряющую улыбку — Не беспокойся, на доме достаточно защитных заклинаний. Ты в безопасности. — ее последние слова отпечатываются в сознании Гермионы. Сначала она слышит в них жалость, в которой не нуждалась. На смену этому приходит ощущение насмешки, словно блондинке было забавно наблюдать за такой реакцией своей гостьи. И только после, приложив немало усилий, девушка понимает, что в словах француженки не было ничего обидного или колкого. Она просто хотела поддержать ее и дать понять, что сейчас ничего не угрожает ее жизни. «Пока что» — эхом проносится в сознании в тот момент, когда Гермиона была уже готова расслабиться.       Снова рухнув на кровать и прикрыв глаза, ведьма все же думает о спасительном сне, в котором так остро нуждался ее организм. Она начинает вспоминать Хогвартс и постепенно успокаивается. Помнит как ей пришло ее первое письмо из школы чародейства и волшебства. Помнит, как впервые оказалась в Косом переулке, а несколько дней спустя на знаменитой платформе, где увидела величественный красный поезд. Помнит как познакомилась с Гарри и Роном. Помнит распределение. Помнит омут голубых глаз, которые она увидела тогда и не может забыть до сих пор. Когда Гермиона снова доходит до запретных тем, она широко распахивает глаза и поднимается с постели. Зачем-то подходит к окну и вглядывается в пасмурное небо, словно там есть все ответы на интересующие ее вопросы. Поэтому она не сразу слышит уверенные шаги за дверью. Даже не сразу реагирует на то, как открывается дверь. Ей показалось, что так бесцеремонно может войти только Флер, поэтому даже не собиралась поворачивать голову в сторону вошедшего.       — У вас отсюда открывается красивый вид — с легкой улыбкой на губах произносит Грейнджер, обнимая себя руками и продолжая смотреть в окно. В фокус ее зрения попадает лишь легкая тень за спиной, отражающаяся в окне, а после она — готова поклясться — действительно видит его. Такого родного. Словно он стоит у нее за спиной, смотрит в отражение на стекле и улыбается своей фирменной фредовской улыбкой.       — Да, мне тоже понравилось, когда я был здесь первый раз — этот голос она узнает из сотен, тысяч, миллиона других таких же. Эти нотки невозможно с чем-то спутать. Только она не верит в реальность происходящего. После пережитого ужаса сознание защищается, как может, напоминая о том, что делает человека счастливым — думается ей в тот момент, когда плеча касается теплая ладонь. Нет, это просто не может быть правдой. Он не может быть здесь. Его не должно быть здесь. Она продолжает сопротивляться упрямой реальности, отказываясь верить в происходящее. А по щекам уже текут предательские слезы, которые она даже не пытается сдерживать.       — Грейнджер, если ты сейчас же не повернешься и не прекратишь рыдать, я буду вынужден применить силу — все с той же наглой ухмылкой в отражении, он смотрит на нее и не может наглядеться. Вот она здесь. Совсем рядом. Его Грейнджер. Он кладет свободную руку на ее второе плечо и хочет развернуть ее к себе лицом, но не успевает. Одним резким движение она разворачивается и впечатывается в его широкую грудь, обхватывая обессиленными руками за пояс. Все это кажется таким нереальным, что она боится открыть глаза. Боится отпустить его, потому что думает, что уже через секунду он растворится в воздухе будто его совсем здесь не было. Но вместо этого она ощущает сильные руки на своих плечах; чувствует легкий поцелуй на макушке; слышит такой родной запах пороха и чего-то сладковатого. Так мог пахнуть только он.       — Я так боялась за тебя, Фред. Каждый день. Каждый день я просыпалась и засыпала с мыслями о том, лишь бы с тобой все было хорошо. Только бы с тобой ничего не случилось. С тобой и с Джорджем, конечно. Меня пугала одна только мысль о том, что с вами может что-то случиться. Что я вас больше никогда не увижу. — голос дрожит, но не срывается. Она не задыхается в рыданиях. На удивление ее дыхание спокойное и ровное, только вот слез с каждым произнесенным словом становится больше. И она сильнее прижимается к парню, которого не видела слишком долго. Который сейчас кажется лишь игрой ее больного воображения.       — Так вот оно что. Гермиона Грейнджер боялась за наш тандем, а не за меня в частности. Мое сердце разбито. — с притворной горечью в голосе отзывается рыжий, продолжая обнимать девушку. Он осторожно водит ладонью по ее спине, пытаясь успокоить волшебницу, только после сказанного понимая, что делает все это напрасно. Девушка поднимает голову, смотря на него заплаканными глазами, которые сейчас источали только нежность и ласку. Она знает его как облупленного и на дурацкие шуточки уже перестала реагировать. Это была его защитная реакция. Это был его способ сказать о своих чувствах. За это она его и любила.       — Иногда ты такой дурак, Фредерик Уизли. — отзывается девушка с горькой ухмылкой на губах, снова опуская голову, позволяя себе раствориться в этих спасительных объятиях. — Когда Рон бросил нас с Гарри, я хотела, чтобы он нашел вас. Мне так хотелось, чтобы он нашел вас, чтобы вы вправили ему мозги, чтобы он вернулся к нам. И рассказал, что видел вас. Живых и невредимых. Я тысячи раз думала о том, чтобы отправить вам патронуса, но каждый раз останавливала себя, понимая, что это подвергнет всех нас неоправданному и глупому риску. Хотя куда еще глупее, правда? С ее губ срывается легкий смешок, который был скорее нервным, чем успокаивающим. Гермиона вновь поднимает голову и понимает, что за такие моменты готова отдать все на свете. Он придает ей сил. Придает ей уверенности. Кажется, теперь она готова горы свернуть.       — Всезнайка Грейнджер и глупый риск? Две прямые, которые никогда не пересекутся. Только если меня не будет рядом, конечно. — с привычным озорством в глазах он снова улыбается. Так чарующе, что у нее перехватывает дыхание. Эта улыбка снилась ей долгими ночами, когда она оставалась в палатке одна наедине со своими мыслями. И эта же улыбка давала ей надежду на светлое будущее. Гермиона отвечает ему такой же улыбкой в момент замечая, как его взгляд становится серьезным. Вечно смеющиеся губы сейчас опустили свои уголки, делая лицо суровым. Видеть Фреда таким она не привыкла.       — А я всегда буду рядом — беря ее лицо в свои огромные ладони, он словно констатирует всем известный факт. Аксиома. — Запомни это, пожалуйста. Я всегда буду рядом и никогда тебя не оставлю. Чтобы не случилось, как бы далеко мы не были друг от друга, какие бы преграды нас не разделяли. Мне все равно. В этом мире нет ничего, что могло бы заставить меня отказаться от тебя.       Лицо Гермионы снова заливают непрошенные слезы. Не то от серьезности разговора, не то от нахлынувших чувств, именно сейчас она чувствовала острую необходимость признаться ему во всем, что тяжелым грузом лежало на ее сердце. Но пока она выбирает другой путь. Поднимается на мысочках, обвивает его шею своими тонкими ручками и еле ощутимо касается его губ своими. Сердце заходится в бешеном ритме от такой желанной и такой необходимой близости. Неуверенно начинает этот поцелуй, через мгновение полностью отдаваясь его власти. Губы Фреда в разы увереннее и требовательнее, и девушка готова отдать ему всю себя без остатка. Пусть забирает. Ведь что значит ее жизнь, если его не будет рядом?       — Прошу тебя — отстраняясь от нее, парень прислоняется своим лбом к ее разгоряченному, и шепчет куда-то прямиков в губы — Не говори сейчас ничего. Я все знаю. — переводит дыхание, стараясь привести его в норму, прекрасно понимая, что в этом нет необходимости, потому что ему мало. Ему всегда будет мало — Но давай сейчас не будем ничего говорить. Скажем об этом, когда все кончится. — Он снова ее целует. Прерывисто. Отчаянно. А потом улыбается — Считай это нашим маленьким стимулом. Мы будем знать за что сражаться. И Фред не был бы Фредом, если бы такой момент остался бы без его очередных шуточек. Только вот им не нужен стимул. Они и так знают, за что сражаются.