Поменяться местами

      Солнце пылало со страшной силой, и Ибрагим спасался от жары, сидя в тени на своей великолепной террасе и выпивая один за другим стаканы прохладного щербета. Только что он вернулся из янычарского корпуса, и тут же скинул с себя свой пышный кафтан, сменив его на лёгкую белую рубашку с большим воротом, пошитую на европейский лад. На лице султана ширилась улыбка: сейчас у него было особенно хорошее настроение. На душе у него было спокойно, и в этот миг хотелось просто наслаждаться жизнью.       Вдруг с другого края террасы послышался голос стражника — он объявил падишаху о приходе великого визиря. Уже вскоре на балконе появился и сам паша.       Первым делом друзья принялись обсуждать поход Ибрагима к янычарам. К счастью, дела в корпусе обстояли как никогда хорошо — победная венгерская кампания только закончилась, а значит, настроение воинов обязано было быть приподнятым, ибо они ещё не успели потратить заполученное на войне золото. Ко всему прочему, Паргалы дал указ выплатить крупные премии всем ветеранам. Это событие обрадовало янычар ещё сильнее.       Разговор о служащих военного корпуса плавно перетёк в обсуждение сегодняшнего совета и, в частности, назначения на новую должность Мустафы паши, который воротился сегодня из завоёванного им Срема. Всё золото и трофеи, привезённые им оттуда, уже поступили в Османскую казну, забив её до отказа.       Ибрагим похвалил Сулеймана за решение назначить Чобана Мустафу визирем, но сразу же после этого он принялся воспевать самого себя. Как уже давно приметил бывший падишах, сейчас Паргалы не упускал ни единой возможности подчеркнуть своё высочайшее положение в обществе. Любую лесть он принимал за чистую монету, будучи уверенным в том, что абсолютно все восхищаются его выдающейся личностью.       Для Сулеймана самым верным решением было просто не обращать на это внимания, но иногда его терпения, увы, не хватало. К счастью, сейчас он сумел побороть себя и сохранить полное спокойствие.       Внезапно Ибрагим поднялся с дивана и, двинувшись к периллам террасы, принялся осматривать дворцовый сад, будто бы ожидая увидеть там что-нибудь необычное. Очень тихо он пролепетал:       — Пришёл.       Сулейман с трудом расслышал фразу, слетевшую с уст Паргалы, из-за чего также подошёл к краю террасы и посмотрел вниз.       — Повелитель, о ком вы? — ни без интереса спросил он.       — О Хасан бее, — улыбчиво ответил Ибрагим и вновь повернулся к другу, — Этот парень оказался героем. Достойного сына воспитал наместник Белграда.       Сулейман, не припомнивший, чего такого «геройского» мог совершить Хасан, вопросительно уставился на своего собеседника.       — Вчера в городе был пожар, — начал свой рассказ Паргалы, — И бей самоотверженно тушил его, и потом на моих глазах спас человека: смог вывести того из погорелого дома, который в скором времени рухнул.       Тем «везунчиком», которого спас Хасан, оказался сам Ибрагим, но об этом султан решил умолчать, дабы не взволновать своего лучшего друга, который сильно его любил и делал всё для того, чтобы защитить его от любых невзгод.       — Аллах! — огорчённо воскликнул Сулейман и сморщил лицо, — Эта весть до меня не доходила. Надеюсь, никто серьёзно не пострадал?       — Семье погорельцев я уже выделил жилище и обеспечил их всем необходимым. Больше жертв не было, слава Всевышнему.       Бывший падишах, который, и вправду огорчился от услышанного, с облегчением выдохнул.       — Я очень рад, что всё обошлось, — искренне проговорил он, — А Хасана, непременно, нужно наградить.       И Ибрагим уже придумал, как. Хитро улыбнувшись, он призвал друга идти за собой. Вместе они спустились в сад — видимо, для того, чтобы встретить их званого гостя.       Сын наместника Белграда ожидал султана под высоким навесом, в тени которого было гораздо прохладнее, нежели под открытым небом. Юноша, облачённый в свой самый красивый наряд, стоял с приподнятой головой, внимательно разглядывая красоты дворцового сада. Любой на его месте, несомненно, волновался бы в предвкушении важной встречи с властелином мира, но Хасан был настолько уверен в себе, что в душе его не зародилась даже малая доля волнения.       И вот вдали показалась заветная фигура Ибрагима, сопровождаемого его личной охраной и великим визирем. При виде государя юноша расправил плечи, сложил руки на животе и низко, как только мог, поклонился.       — Повелитель! Паша! — радостно воскликнул он, приветствуя главу государства и его «правую руку».       Ибрагим прошёл в центр навеса и разместился на широком диване, приняв чересчур расслабленную позу, демонстрируя, кто же хозяин всех этих шикарных владений. Прождав пару секунд, он предложил присесть на мягкие пуфики и своим приближённым: сначала великому визирю, а затем и своему гостю Хасану. В тот же миг слуги принесли поднос со свежими фруктами и медовыми сладостями.       Слишком «домашний» вид Ибрагима: штаны из грубой ткани и одна лишь белая рубашка на его теле без красующихся сверху шикарных кафтанов или жилетов, немного удивил бея, однако из этого он понял главное — предстоящая беседа будет неформальной, а значит, более душевной, как у приятелей, а не как у государственных мужей.       — Насколько мне известно, в походе ты вёл себя мужественно, как подобает доблестному османскому воину, — начал Паргалы, обращаясь к бею, — Но, как оказалось, ты хорош не только на войне, но и в мирное время. Вчера ты продемонстрировал безграничную отвагу, приняв решение тушить пожар, рискуя своей собственной жизнью. Ты спас человека, который оказался вместе с тобой в сгоревшем доме. Это достойно глубокого уважения. Но кроме того, что ты обладаешь прекрасными внутренними качествами, ты также имеешь превосходное образование. Твой благородный и мудрый отец постарался сделать всё для того, чтобы обучить тебя наукам и языкам. И у него это прекрасно получилось.       Сын наместника Белграда слушал падишаха с замиранием сердца — ему было лестно, что такие приятные слова исходят от самого повелителя мира. А вот Сулейман недовольно закатывал глаза. Ему казалось, что Хасан, так резко ворвавшийся в его с Ибрагимом жизнь, не мог быть таким идеальным, каким его описывал Паргалы. Тут явно было что-то не так…       — Такой человек, как ты, просто обязан быть рядом со мной, — продолжал вещать султан, глядя на бея, — И поэтому я решил, что ты должен остаться здесь — в столице. В качестве хранителя моих покоев, — после этих слов падишах достал из-под своего пояса печать дворца и протянул её своему собеседнику.       Удивлённый Хасан, немедля ни секунды, упал на колени и принялся целовать полы одеяния Паргалы.       — Я не подведу вас, государь! — уверенно воскликнул он, принимая в руки дарованную ему печать.       Но гораздо сильнее произошедшему был удивлён Сулейман. Он был практически сражён наповал: неужели Паргалы доверит такую важную должность человеку, которого совсем не знает? Да, пересекались во время похода. Да, Хасан потушил пожар и кого-то спас. Но разве всего этого достаточно для того, чтобы султан вверил этому юнцу свою жизнь? Или, быть может, Сулейман чего-то не знает?       — Сейчас отправляйся к себе домой, Хасан, и собирай вещи — к завтрашнему утру во дворце тебе подготовят комнату, предназначенную для хранителей покоев.       Услышав эти слова, Сулейман подавился виноградинкой. Как же так? Ведь в комнате хранителя сейчас проживает он! Неужели Паргалы выселит оттуда своего лучшего друга ради какого-то проходимца?       А бей тем временем поднялся с колен и вновь поклонился: сначала падишаху, затем великому визирю. И после, светящийся от счатья, покинул дворцовый сад.       Дождавшись, когда силуэт Хасана исчезнет за поворотом, Ибрагим нагнулся к Сулейману.       — Я знаю, что ты сейчас хочешь спросить у меня, паша. Предугадывая твой вопрос, я отвечу: Да, тебе, действительно, нужно будет съехать из своих покоев и выбрать другой подходящий для тебя кабинет. Но знай: тебе я оказал ещё большую милость, подарив целый дворец. Ты ведь не забыл?       — Нет, что вы… — растерянно ответил паша, хотя он, признаться, и вправду об этом запамятовал. Наверное, потому, что голова его была забита мыслями о чём-то более важном.       — А скоро ли будет готов мой новый дворец, повелитель? — неуверенно спросил Сулейман.       — Уже готов! — Ибрагим потянулся к подносу, взял оттуда ярко-красное яблоко и надкусил его, — Конечно, твоё новое жилище не изобилует роскошью и пока совсем не идеально, но до идеала будешь доводить уже сам. Всё-таки ты хозяин своего дворца, и лишь тебе решать, каким он будет в итоге.       Сулейман натянул на лицо улыбку. Безусловно, ему была оказана огромная честь, но свой переезд из Топкапы он с удовольствием перенёс бы на более поздний срок.       — И про твой гарем я тоже помню! — вновь Паргалы нарушил внезапно воцарившееся молчание, — Уже можешь начать подбирать себе девушек. Я расскажу Сюмбюлю аге, и он поможет тебе в этом вопросе.       — Благодарю, — голос бывшего падишаха был еле слышен, — Завтра же займусь просмотром наложниц.       Сулейман загрустил и даже поник в ту секунду. Ведь авантюру с собственным гаремом он устроил лишь ради того, чтобы вернуть себе Хюррем. К чему ему все эти девушки, если среди них не окажется его возлюбленной госпожи?       — С вашего позволения, повелитель, — визирь поднялся и склонил голову.       Ибрагим махнул рукой, тем самым даруя своё позволение, и Сулейман отправился в сторону дворца. Теперь к его заботам прибавилась ещё одна — до завтрашнего утра он должен был успеть выбрать себе новый кабинет и перенести в него все свои вещи. Мысли бывшего падишаха были спутаны: он не понимал, грустить ему или же радоваться? На руку ему переезд в его новое жилище или же наоборот? И этот странный Хасан бей… Пользу он принесёт или же одни неприятности? И почему вообще Ибрагим оказался к этому юнцу так благосклонен? На все эти вопросы только лишь предстояло ответить.

***

      До Хюррем дошли слухи о том, что из Будайской библиотеки во дворец Топкапы, наконец, привезли новые книги. Бывшая хасеки хоть и осознавала, что не знала европейские языки, весьма интересовалась прибывшими трофеями. Даже если она не поймёт, о чём же изложено в этих произведениях науки и искусства, она хотя бы просто полюбуется их красотой. Ведь обложки их, наверняка, отделаны драгоценными металлами и осыпаны сверкающими камнями. А внутри, вероятно, можно будет отыскать изысканные рисунки талантливых мастеров. Всё это, по мнению рыжеволосой, было весьма любопытно.       Хюррем провела в библиотеке более часа, и она бы ещё долго наслаждалась просмотром новых великолепных трофеев из Буды, если бы не вспомнила о том, что Чилек в скором времени должна была принести им с Гюльнихаль обед. Поэтому рыжеволосой ничего не оставалось, как временно попрощаться с книгами и поспешить к себе в покои.       В одном из коридоров она приметила Чилек, которая, не спеша, несла поднос с блюдами. Хюррем уже готова была окликнуть свою служанку, как вдруг стала свидетелем чрезвычайно странной картины: та, оглядевшись вокруг, из рукава достала склянку с прозрачной жидкостью и вылила её в один из стаканов.       Бывшая хасеки нервно дёрнулась, а затем задержала дыхание и прислонилась к стене, чтобы Чилек её не увидела. Служанку нельзя было спугнуть, она не должна была понять, что её раскрыли.       «Какими же наглыми оказались мои враги! — подумалось Хюррем, — Они заслали ко мне эту девушку только вчера, а уже сегодня она собралась меня убить. И страшно, и смешно одновременно».       Дождавшись, когда служанка, наконец, продолжит свой путь, рыжеволосая стала тихо следовать за ней до своих покоев. Возможно, эти минуты были последними в жизни несчастной Чилек. Никому не стоит переступать дорогу Хюррем, ибо за это обязательно наступит расплата.       Служанка добралась до комнаты бывшей хасеки довольно быстро и, держа в руках большой поднос, локтем постучала в дверь.       — Я открою! — довольно воскликнула рыжая. Её внезапное появление слегка напугало Чилек, но, тут же оправившись от испуга, она одарила свою хозяйку добродушной улыбкой.       — Благодарю. Признаться, я и не заметила, как ты оказалась позади меня.       — Я подошла только что.       Девушки вошли в комнату. Хюррем вела себя, стараясь не выдавать волнения. Ситуацию она не собиралась пускать на самотёк и поэтому осознавала, что, возможно, совсем скоро в её покоях произойдёт что-то страшное. Но для начала нужно было выпроводить оттуда Гюльнихаль: грядущая сцена не должна была произойти у неё на глазах.       — У меня для тебя плохие новости, — начала рыжеволосая, обращаясь к подруге, — Девушки в гареме сказали, что сейчас ты должна отправиться дежурить на кухню.       Удивлённая Гюльнихаль нахмурилась.       — Как же так? Я ведь совсем недавно была дежурной.       — Кажется, ты должна заменить Нергис хатун, которая вчера заболела, — Хюррем импровизировала на ходу. Она готова была говорить любую ложь, лишь бы её подруга поскорее ушла из эпицентра событий.       — Аллах, а мне и не поведали об этом! Придётся пойти и разобраться во всём.       Гюльнихаль поднялась с подушек и направилась к выходу из покоев, после чего Хюррем сразу же закрыла дверь изнутри и облокотилась на неё всем телом. В комнате осталась лишь она и её новоявленный враг.       Чилек насторожилась:       — Зачем это мы закрылись?       — Хочу спросить у тебя кое-что важное, но, чтобы никто не слышал.       — Слушаю тебя, — челюсть служанки невольно затряслась.       Увидев, что Чилек напугана, рыжеволосая коварно улыбнулась. Она отошла от двери и практически вплотную придвинулась к своей собеседнице.       — Ты у Нигяр калфы узнавала о том, какие напитки мы с Гюльнихаль любим, а какие нет. Ты разведала, что моя подруга ненавидит ягодный щербет, в то время как я его обожаю.       — Конечно, ведь я обязана была узнать о ваших вкусовых предпочтениях! — Чилек начинала догадываться, к чему клонит Хюррем, но сдаваться не собиралась — она готова была сопротивляться до последнего.       — Нет, — бывшая хасеки помотала головой, — Это знание было необходимо тебе для другого: ты должна была понимать, в какой из напитков надо подлить яд. Ведь при убийстве нужно не совершить ошибку: умереть должна я, а не моя подруга.       Хюррем видела, как лицо Чилек начало бледнеть, как губы её поджались, а глаза начали умолять о пощаде. Но рыжеволосая не собиралась жалеть свою обидчицу: она наклонилась к подносу с едой, подняла оттуда чашу и протянула её Чилек.       — Именно в этот стакан с ягодным щербетом ты подлила отраву.       — Аллахом клянусь, там нет ничего подобного! — сквозь слёзы прокричала девушка, — Всевышний свидетель, я не собиралась никого убивать!       — Раз так, — Хюррем улыбнулась, — Тогда пей.       Наложница приняла из рук бывшей хасеки стакан и, захлёбываясь слезами, поднесла его к своим губам.