Поменяться местами

      Март 1532 года. Изрядно повзрослевший шехзаде Мустафа и его мать Махидевран султан после долгого пребывания в Эдирне возвращаются во дворец Топкапы.       Для Хюррем этот день не предвещал ничего хорошего. Её главная соперница вместе со старшим наследником престола вновь должна была поселиться с рыжеволосой хасеки под одной крышей…       Время уже близилось к полудню, а султанша всё ещё сидела на диване в своих покоях в ночном одеянии. В теле её чувствовалась тяжесть, не было ни малейшего желания вставать и что-либо делать. Голова болела так сильно, как никогда раньше: каждый звук давался госпоже как испытание, больно вонзаясь в голову, словно стрела.       Неожиданно для султанши двери её покоев отворились, и в них вошёл Сулейман. Хюррем поднялась и поклонилась своему повелителю. Улыбка падишаха озарила болезненное лицо хасеки и, как показалось госпоже, на время облегчила её острую головную боль.       — Хюррем, — ласково произнёс султан, — Сегодня такой прекрасный день! Наконец, после долгой разлуки я увижу своего Мустафу. Слава Аллаху, теперь он и Махидевран вновь будут жить в нашем дворце. Валиде предложила мне отметить это событие, и я дал своё согласие. В Султанском зале будет проходить праздник, все члены нашей семьи непременно должны быть там.       После этих слов падишах подошёл ближе к супруге. Одну руку Хюррем положила повелителю на плечо, а другой рукой плавным жестом предложила присесть на диван. Султан кивнул и согласился на предложение своей госпожи.       — Сулейман, — начала рыжеволосая, — Прости, но я не смогу быть на этом празднике… Уж очень плохо я себя чувствую сегодня, видимо, из-за резких перемен в погоде.       Государь прищурился и посмотрел султанше в глаза.       — Я вижу, ты не очень рада приезду Махидевран. Но мне бы очень хотелось видеть тебя на этом празднике, — настаивал падишах, — Хотя бы из уважения к шехзаде Мустафе.       Хюррем тяжело вздохнула. Она осознавала, как не вовремя приболела, ведь не прийти на праздник в честь возвращения старшего наследника — значит, показать неуважение к Махидевран султан и её сыну. А в день их приезда ссориться с ними совсем не хотелось.       — Сулейман, — вновь начала госпожа, — Поверь, я очень почитаю твоего старшего шехзаде, однако… У меня нет сил даже подняться с этого дивана, не то что посещать праздники с громкой музыкой и танцами.       Падишах закатил глаза и покачал головой:       — Как знаешь, Хюррем. Ты хоть и не пойдёшь на праздник, но с существованием Махидевран и с тем, что теперь она будет здесь жить, тебе придётся смириться. А иначе… Жизнь станет тебе в тягость.       На лице Сулеймана мелькнула злая ухмылка. Он похлопал Хюррем по плечу и быстро вышел из её покоев, оставив свою госпожу одну на диване. Султан осознавал, какие у неё и Махидевран натянутые отношения, и поэтому ему трудно было поверить во внезапную болезнь жены.       «Хюррем — моя хитрая госпожа! — думал падишах про себя, — И я поиграю с тобой, как и ты со мной… Если не явишься на праздник, то я позову танцовщиц из Султанского зала прямо в свои покои».

***

      Вот и вечер настал. Веселью не было предела. Угощения разносились на подносах, музыка играла громко, да так, что слышно было во всём Стамбуле. Все султанши надели свои парадные наряды, но не хватало среди них лишь одной — Хюррем. Расстроенный Сулейман всё поглядывал на пустующую подушку около Хатидже султан, которая была предназначена для его супруги.       Падишах приподнялся с трона и подошёл к Валиде. Он аккуратно нагнулся, чтобы шепнуть госпоже на ухо свою маленькую просьбу:       — Матушка, — еле слышно начал Сулейман, — По окончании праздника я хочу, чтобы вот эти девушки продолжили танцевать для меня лично в моих покоях, — падишах указал пальцем на несколько понравившихся ему наложниц.       На лице Валиде скользнула улыбка — после свадьбы с Хюррем её сын ни разу не позволял себе подобного: все ночи и вечера он проводил лишь со своей рыжеволосой госпожой. Это заставило Хафсу улыбнуться:       — Хорошо, сынок, я сделаю всё, о чём ты попросил.       Сулейман плавно кивнул и вновь вернулся на свой трон наблюдать за продолжением пиршества.

***

      У Хюррем тем временем появился сильный жар. Лицо её сначала покраснело, затем до ужаса побледнело, тяжесть в теле усилилась во много раз. Помимо головной боли добавились ломающие боли во всех остальных частях тела. Дыхание стало тяжёлым: каждый вздох стал даваться султанше с трудом. Но в этот вечер никому не было дела до госпожи: все евнухи и калфы были задействованы в празднике, посвящённому приезду шехзаде Мустафы и его матери. Лишь личная служанка хасеки Эсма всё бегала вокруг неё, пытаясь как-то помочь.       — Госпожа, я вижу, вам не становится лучше… Придётся звать лекаря, — взволнованно проговорила девушка.       — Не стоит, Эсма. Она ведь тоже на празднике… Не хочу омрачать это пиршество своей болезнью.       Конечно, эти слова Хюррем произносила на эмоциях. В ней говорила гордость и ужасная обида на повелителя за то, что он не поверил ей. Султанша была уверена: Сулейман считает, что она придумала свою болезнь лишь ради того, чтобы не идти на этот проклятый праздник.       Вдруг в комнату вбежал Гюль ага. Служитель гарема выглядел запыхавшимся: он явно торопился рассказать какую-то важную новость, но при виде султанши, её бледного лица и потухших красных глаз, он обомлел.       — Госпожа, что с вами?! — изумлённо спросил евнух.       — Не знаю, Гюль ага, не знаю, — дрожащим голосом произнесла Хюррем, — Но не пускай в эту комнату детей — моя болезнь может быть заразной. Пусть они переночуют в других покоях. И Джихангира унесите…       Услышав просьбу султанши, Эсма взяла младенца из колыбели и вышла из комнаты.       — Ага, ты ведь прибежал сюда что-то рассказать мне, не так ли? — еле слышно, превозмогая боль, спросила Хюррем.       Гюль ага кивнул и подошёл чуть ближе к кровати рыжеволосой.       — Султан отобрал нескольких танцовщиц, для того чтобы они развлекали его лично в его покоях… Поговаривают, что падишах хочет провести ночь с одной из этих девушек. Мне подумалось, что я должен поведать вам об этом. О, Аллах, если бы я знал о вашей болезни, то не стал бы вас беспокоить.       Вдруг евнух заметил, как из глаз Хюррем начали катиться слезы. Тихо, практически шёпотом, она произнесла:       — Неужели он совсем меня не любит? Неужели не чувствует, как мне плохо, как силы меня покидают?       Госпожа попыталась приподняться, но вдруг всё перед её глазами будто размылось, а затем и вовсе исчезло. Глаза рыжеволосой были открыты, но они перестали видеть. От страха Хюррем одной рукой вцепилась в перила своей кровати, другой судорожно попыталась протереть внезапно ослепшие очи.       — Гюль ага, — начала кричать султанша, — Я ничего не вижу! Ничего не вижу… Сделай что-нибудь! — молила она.       Испуганный евнух, как ядро из пушки, вылетел из покоев. Он мчался по коридорам дворца так быстро, что не замечал ничего вокруг, и поэтому несколько раз даже пробежал мимо нужных ему поворотов. Через несколько минут он летел обратно уже вместе с лекаршей, периодически подгоняя её, чтобы успеть помочь заболевшей госпоже.

***

      За несколько часов праздника Сулейману надоело смотреть на танцующих девушек. Сейчас, сидя в своих покоях, он уже не получал ни малейшего удовольствия от этого зрелища. Хотелось всех отослать и лечь спать, но ярое желание позлить Хюррем не давало ему этого сделать. В комнате стало душно, и падишах вышел на террасу. Удивлённые наложницы, так старательно танцевавшие для своего повелителя, вопросительно смотрели ему вслед, размышляя про себя: «Почему же он ушёл?»       И всё-таки султан был доволен собой. В очередной раз он доказал, что с ним нельзя «играть» и что им невозможно манипулировать. Он повелитель мира, и этим всё сказано.       Вдруг снаружи послышался голос Сюмбюля.       — Бали бей, — нервно говорил он хранителю султанских покоев, — С Хюррем султан случилась большая беда… Нужно срочно доложить повелителю.       — Что же произошло? — с недоумением поинтересовался Малкочоглу.       Только евнух открыл рот, чтобы ответить на вопрос бея, как вдруг увидел сошедшего с террасы султана. Оба слуги поклонились внезапно появившемуся падишаху.       — Сюмбюль, что с Хюррем? — взволнованно спросил Сулейман.       — О, повелитель… — вновь начал евнух, — Она совсем плоха. Лекарша уже час пытается как-то помочь ей, но всё без результата.       Услышав новость, Сулейман рванул в сторону покоев своей госпожи. Сюмбюль ринулся за ним.       — Почему сразу мне не доложили? — практически на бегу кричал султан.       — Госпожа сказала, что не хочет отвлекать вас от танцовщиц… — со страхом в голосе пробормотал евнух.       От вышесказанного у падишаха скривилось лицо, он не на шутку разгневался, больно сжал руки в кулаки и ринулся ещё быстрее по коридору. Резко, с шумом, он влетел в покои султанши.       В комнате было уже много народу: девушки-служанки, евнухи, лекарша, Дайе хатун — казначей гарема. Хюррем, очень бледная, с красными глазами, лежала на кровати, руки и ноги её тряслись, дыхание было прерывистым и неспокойным. Увидев её, вот такую беспомощную, Сулейман понял — она не обманывала его, не играла с ним… Ей действительно было плохо, а он не поверил. И как ему наказать себя за это?       Лекарша стояла рядом с Хюррем, она пыталась дать ей лекарство, но из-за того, что всё тело госпожи тряслось, не получалось ничего сделать. При виде этого Сулейман залез на кровать и прижал супругу к себе.       — Тихо, Хюррем, тихо, — прошептал он жене на ушко, — Я пришёл, я с тобой, слышишь?       Сейчас все находящиеся в комнате увидели чудо: на руках у падишаха тело госпожи перестало трястись, и сам султан выдохнул с облегчением.       — Хатун, — Сулейман обратился к лекарше, — Что это за болезнь такая?       На вопрос женщина лишь пожала плечами.       — Я впервые встречаюсь с подобным, повелитель… — растерянно начала она, — Сначала у госпожи поднялся жар, затем появились боли по всему телу, затем временно отказало зрение, сознание помутилось, всё тело её начало дрожать…       Сулейман повернулся к Сюмбюлю.       — Позовите Ясефа эфенди и моего молочного брата Яхью, они знают избавление от многих недугов. Уверен, они помогут и сейчас.       Евнух поклонился и мигом вышел из комнаты.       Султан хотел было перенести Хюррем в свои покои, как вдруг ему показалось, что его возлюбленная не дышит. Он приложил ухо к её груди и не услышал её дыхания.       — Хатун, госпожа перестала дышать, сделай что-нибудь! — завопил падишах.       Он отодвинулся в сторону, не переставая держать руку своей хасеки. Лекарша забралась на кровать, она начала предпринимать какие-то действия. Всё перед глазами Сулеймана стало размытым, непонятным. Лицо его искривилось, на глаза навернулись слёзы.       Смотреть на происходящее было больно. Чтобы не видеть страдания любимой, султан зажмурился, по-прежнему не отпуская руку супруги.

***

      Сколько уже эта женщина возится с его Хюррем? Несколько секунд, минут или часов? Сулейман потерял счёт времени… Вдруг лекарша потянулась за зеркальцем. Она долго и непоколебимо держала серебряную вещицу у лица султанши. Падишах открыл глаза, он до последнего ждал хороших новостей.       Врач осторожно с большим испугом на лице слезла с постели. Она встала и низко поклонилась государю. Тот выпучил глаза и с большим недоумением посмотрел на женщину.       — Повелитель, — дрожащим голосом произнесла лекарша, — Наша госпожа… предстала… перед Аллахом. Она скончалась…       Кажется, в миг этот мир для падишаха замер, время остановило свой бег. Султан Сулейман хан — великий воин, могущественный правитель, настоящий мужчина. Он был готов ко всему: ко всем бурям и сражениям, к стрелам и саблям, к ненавистным предателям… Но к смерти любимой он был не готов. Он и представить не мог своей жизни без неё. Но как же так получилось? Ведь утром вид Хюррем не показался ему болезненным, и голос рыжеволосой был весьма бодрым. Какой же недуг смог так быстро лишить человека жизни?       В комнате стояло ужасное напряжение: все молчали, многие тихо плакали. А Сулейман всё держал руку своей госпожи и не хотел её отпускать.       — Нет… — бормотал он про себя, — Нет… Я ведь ещё вчера слышал твой смех и видел твою улыбку, видел, как глаза твои блестели, как играли со мной… Хюррем, ну скажи мне что-нибудь! Хюррем! — молил султан.       Но госпожа его недвижимо лежала у него на руках. Нет, она уже никогда и ничего ему не скажет…       — Выйдите все! — грозно приказал падишах, — Оставьте нас…       Все вышли и остались дежурить у двери. А Сулейман всё сидел и смотрел на бледное лицо своей супруги. Он всё крепче и крепче сжимал её пока что тёплую руку, всё вглядываясь в её по-прежнему закрытые глаза. Султан всё ждал чуда, но чуда так и не произошло…