Экипаж

Горячий воздух обжигал лицо, и сильный поток мешал быстрому и упрямому шагу. Женщина, прикрывая рукавом куртки глаза, направлялась к изрезанному краю скалы. Сжимая в руке дымовой огонёк, она думала только о тех, кто сейчас топтался в кабинах самолётов, ждя спасительного сигнала к началу движения. -Скоро это всё закончится,- призрак надежды проносился в уме Елены чуть ли ни каждую секунду. Он убеждал ломавшееся сознание женщины, балуя его сладкой мечтой жизни. Ярко-оранжевый дым высоким столбом поднялся к иссиня-чёрному небу. Словно маленький вулкан, горел огонёк в подрагивавшей руке женщины. Какая ирония. Лена опустила голову, глубоко дыша - грудь разрывал страх, сердце неистово билось о рёбра, больно отзываясь в горле; в ушах стоял сильный гул, а в голове лишь одна мысль: жить. Жить несмотря ни на что! -Жить!- что было сил выкрикнула Зинченко, напоминая самой себе о самом важном. Из её глаз прыснули холодные слёзы, а волосы трепал горячий ветер. -Налаживай связь, а я поведу машину,- чётко скомандовал мужчина, бегая взглядом по панели управления. Крепко сжимая штурвал, Леонид свободной рукой дёргал за нужные рычажки и нажимал кнопки, заводя железную птицу. -Леонид Саввич,- позвала Александра, указывая пальцем на цветной дым,- Может... -Нет,- угадав вопрос коллеги, оборвал Зинченко,- Готовьтесь к полёту, Саш. Он бегло осмотрел местность за лобовым стеклом, снова потупив взгляд на панель. Леонид не мог понять только одного: случись что с его дочерью, как он будет смотреть в глаза своей жене и сыну? А как он будет отвечать за это сам перед собой? Может, не стоило отпускать её? Может, стоило настоять? Может... -Взлетаем,- сердито приказал он, настраивая скорость. Зинченко по привычке прикоснулся к левому запястью ладонью и лишь больно сжал кожу. Часы. Золотые часы, которые сейчас были на другой, хрупкой и нежной ручке. -Папа! А почему самолёты летают?- задорно спросила маленькая девочка, прыгая рядом с Зинченко и, запрокинув голову, смотрела на небо. -Потому что я люблю тебя, солнышко,- мягко улыбаясь, произнёс пилот и, обхватя дочку, приподнял, поцеловал её в щёчку и посадил себе на плечо. Из глаз текли слёзы, оставаясь холодными поцелуями на щеках и жгучей болью в сердце. Руки дрожали, тело била мелкая дрожь, а страх, нарастая с каждой секундой, разливался в груди, прожигая рёбра и обволакивая горло удушливым дымом. Штурвал выскальзывал из цепкой хватки мужчины, и он всё крепче и крепче сжимал пальцы в попытках его удержать. Он сжал зубы до боли в скулах и висках, колени тряслись, и паника овладевала Леонидом с каждой секундой всё больше и больше. Как будто неопытный студент на практике. Позор. Нажав мыском ботинка на педаль, Зинченко мельком взглянул на Александру: девушка утирала руками лицо, в начинавшейся истерике пытаясь наладить приёмник. Она всхлипывала и то и дело прятала глаза в ладони, пытаясь не смотреть выше экрана. Но в какой-то момента Кузьмина не выдержала и согнулась так, что дотронулась горячим лбом до коленей. -Давай взлетим, а потом разберёмся со связью,- предложил мужчина, дотрагиваясь рукой до спины девушки и продолжая смотреть на ярко-оранжевый маячок,- Сейчас мне нужна твоя помощь, Саша. Она подняла заплаканое лицо на командира и дрожащими руками надела на голову наушники. Взявшись за штурвал, девушка всё же подняла взгляд на лобовое стекло. -Взлетаем через полминуты,- чётко приказал Зинченко, наводя нос машины в сторону обрыва. Саша кивнула и, сделав глубокий вдох, поправила волосы и нажала на педаль газа. Глубокая ночь заглядывала в окно квартиры семьи Зинченко, пока за обеденным столом сидели мама с дочкой. На нём стояли две чашки с ещё не успевшем, судя по пару, остыть напитком. Чуть слышно постукивая ногтями по форфору, девушка тяжело вздыхала, глядя куда-то мимо уставшим и сонным взглядом. Пряди её волос были беспорядочно и неряшливо раскиданы по плечам. Ирина же сцепила пальцы в замок и, оперевшись на руки, смотрела на тёплую шоколадно-коричневую жидкость. Она устало прикрыла глаза, вздохнула и, проведя рукой по белокурым волосам, тихо произнесла:" Когда там первый экзамен?". Елена исподлобья посмотрела на маму и грустно ответила, растягивая слова:" Через неделю, мам. Через неделю.". Женщина откинулась на спинку стула и, сцепив руки за головой, посмотрела в потолок. Неужели это того стоит? Это же так подло: врать самому близкому человеку. Даже воимя спасения его чувств. Неужели это и вправду стоит того? Сможет ли ложь об итоговой аттестации помочь? Не знает... И единственный ли это выход? Может, стоит прямо сказать ему, что всё уже решено, и о лётном училище и речи быть не может? И что он ответит? Что подумает? И все эти бессонные и напряжённые вечера, проведённые за учебниками физики были зря? Когда он ужасно уставший приходил с аэродрома, никого не видя и не слыша, но все равно садился за этот самый стол в твёрдой надежде на будущее дочери в лётном деле? Неужели все его бесконечные и искренние старания зря? Не верит... -Лен, давай так,- начала женщина, оперевшись локтями о стол и положив голову на ладони, смотря на дочь,- Иди сдавай английский с обществознанием, а папе скажем, что ты сдаёшь физику и... Что там ещё нужно? Она лениво повела пальцами, приподняв бровь. -Физика , профильная математика и русский. О четвёртом можно и не врать. Это не важно,- безразлично отозвалась Елена, по-прежнему смотря в темноту. Она вздохнула, уже в который раз убеждаясь, что это самая паршивая идея из всех возможных. Сделав небольшую паузу, она добавила шёпотом:"Неужели по другому никак?" Шасси начали отрываться от земли, манимые вверх умелыми руками пилотов. Крылья самолёта разрезали горячий пыльный воздух, оставляя позади себя каскад из пепельных снежинок, беспорядочно кружившихся в безумном танце. Внутри салона, под завязку набитого людьми, раздавались стоны, крики и плач, уносившие всякую, хотя бы чуть-чуть радостную, мысль далеко-далеко, не оставляя ей шанса. Машину сильно трясло и матало из стороны в сторону, из-за чего удержать равновесие, ходя между рядами кресел, было очень трудно. Но несмотря на болтанку Виктория, хватаясь за подголовники, быстро направлялась к кабине, попутно успокаивая через чур бурных пассажиров. Ловко поправив волосы, девушка наконец-таки доковыляла до бронированной двери и навалилась на неё всем телом. Машина остановилась, и бортпроводница смогла расслабиться. Ненадолго.Переводя дух, она прижалась лбом к холодному металлу и зажмурила глаза. В ушах звенело, ноги гудели, тело требовало отдыха и еды, мигрени накатывали всё новыми и более сильными волнами каждые несколько минут. Виктория с трудом надавила на железную ручку двери и, ввалившись в просторную кабину, упала на стоявшее около двери мягкое кресло. -Лёш, просто скажи мне, что это всё закончится,- устало произнесла бортпроводница, обращаясь к сосредоточенному на указаниях приборов пилоту,- Пожалуйста. -Закончится, закончится,- быстро и разражённо отозвался тот, даже не взглянув на коллегу. -Скоро взлетим?- сменив тему разговора, продолжила Виктория,- Там пассажиры... -Скажи им, пусть потерпят!- зло прикрикнул Гущин, стуча костяшками пальцев по какой-то панели,- Я с этой фигнёй никак не разберусь, чтобы взлететь! И пока Зинченко не взлетит, мы не сдвинемся с места, ясно? Стюардесса кивнула, но Алексей этого не заметил, и она беззвучно поднялась из кресла и вышла из кабины, решив не отвлекать командира корабля. Она тяжело вздохнула и вновь взглянула на людей, которые не могли найти себе места. За какие грехи? -Ну, что там, Вик? Как скоро мы полетим? Я уже устал повторять им одно и то же,- нетерпеливо и обиженно говорил Андрей, выжидающе смотря на девушку,- Вик? -Пока Зинченко не взлетит, мы не сдвинемся с места. Поборов в себе неистовое желание разреветься, женщина вытерла рукавом салатовой куртки тёкшие по щекам слёзы. Она сделала глубокий вдох и, сглотнув солёную слюну, впилась взглядом в приближавшийся самолёт отца. Но страх и горе скорой потери всё же взяли своё, и, не в силах сдержать мучительные, предательски обжигающие и горькие слёзы, Елена отдалась плачу. -Нет в ангаре никакого самолёта, пап! Нет, и не было! Прости, прости, прости меня! Я соврала тебе, чтобы сберечь! Врала и раньше, и сейчас! Папа! Папа, ты слышишь?! Прости меня! Прости за лётное, прости за крики и грубость, прости за извечную ложь, прости за этот остров, прости меня! Папа! Папа, слышишь?! Прости! - срывая голос и придаваясь истерике, выкрикивала женщина, но руку с огнём не опускала. Пусть лучше двое выберутся на волю из этой огненной клетки, чем погибнут все. Она не позволит отцу и брату умереть! Ни за что! Ни за что на свете Зинченко не променяет жизни самых близких ей людей на собственное спасение! Никогда! Слышишь, Боже?! Никогда!