***
Он терял контроль над разумом постепенно. Медленно, как расплавленная оцинковка из одной чаши в другую. Бред и реальность смешались воедино, уже стало непонятно, где это самое «здесь и сейчас» — в Матиле с трупом Алмы на руках или с теряющим своё «я» Уолкером. Он утопал в воспоминаниях пустотелого прошлого, словно бы некто или нечто пытались натянуть поверх его нового тела человеческий костюм неподходящего размера. Тесно и так же нелепо. Глубоко в глотке алкогольные миазмы, от которых хочется избавиться как можно скорее. Чёртов Стручок оказывается таким же мастером пряток, как и его учитель. Стакан наполняется алым вишнёвым соком, и женские руки едва нежно ложатся на плечи. Канда чувствует, как к спине прижимается тёплое тело. — С тобой всё в порядке? В последнее время ты такой задумчивый, — голос мягкий и приятный на слух, его хочется слушать по вечерам на крыльце собственного дома, смотреть на закат и держать в объятиях. Улыбается. — Всё в порядке, — отвечает Канда хрипловато. Он моргает два раза, прежде чем галлюцинация развеивается. Конечно, в стакане самая обычная вода и из людей тут только Джонни, смотрит понимающе — его тоже мучает похмелье, но нужно продолжать поиски. Не бесконечные счета с расспросами, а простая случайность помогает найти Стручка на одной из улиц в клоунском гриме. Рывок, подсечка, тряпка. Под краской светлая кожа с гематомами, не ноевская. Никогда ещё лицо Уолкера не вызывало в Канде такого облегчения, как сейчас, хотя этого он, конечно же, не покажет. Он не опоздал. Не опоздал ведь? На стене пятно крови, словно разбрызгали алую краску, а рядом лежит Джонни. Клинок мягкой песней покидает ножны, прежде чем оказаться у горла не-Стручка. Серые глаза смотрят пристально, и на долю секунды Канде кажется, что он видит в них золотистую благодарность поганого Ноя и нежность её улыбки. Девушка протягивает ему яблоко, шляпа съезжает набок, а в складках чёрной юбки сухие стебли травы. Телега раскачивается из стороны в сторону, убаюкивая, нашёптывая сладкие сны, хочется поскорее лечь и, опустив голову на её бедра, почувствовать, как она нежно перебирает его волосы. Тепло и пахнет августом. — Канда? Какого чёрта ты делаешь! Сперва, словно плохо установленная связь, картина идёт мелкой рябью, и лишь после становится понятно, что это «здесь и сейчас», что это он. По крайней мере, хочет в это верить. От резкой смены хронологии его мутит и тело бросает в холодный озноб, хочется закричать, расцарапать своё лицо и понять, чёрт подери, понять наконец, где он на самом деле находится. Но остаётся лишь стиснуть зубы — сейчас не самый подходящий момент для собственных проблем. Клинок почти прижимается к тонкой коже, от пореза отделяет лишь лёгкая воздушная пластина. Смешно. Он пытается помочь сохранить Аллену рассудок, когда сам не в состоянии справиться с этим. — Я спрашиваю, ты Четырнадцатый? Уже несколько дней, как сон, вместе с ощущением времени, покинул его. Из Джонни вышел крайне паршивый надзиратель, отличить Уолкера от Ноя ему не позволяла наивность, так что теперь Канда стал вынужденной тенью Стручка. Спесь, до этого ядом ненависти выжигающая его изнутри, перегорела вместе с нервами, теперь он не бесился от одного лишь присутствия заклятого товарища. Чего нельзя было сказать про Аллена (?) — смотрел так, что Ной мог позавидовать. Воспалённые стигматы под тканью зудят подобно укусу ползучей твари, и он позволяет себе лишь раз провести по ним надломанными ногтями, чувствуя, как бинты пропитываются кровью и, кажется, гнилью. Резкую боль переносить намного легче, чем постоянную ноющую, такую, что хочется разорвать себя на куски от жара. Пространство плавится от дыхания, он прикрывает глаза и пытается протолкнуть сопрелый воздух в сухие лёгкие. Получается лишь свистящий звук и спазм где-то в области живота. — Ты… Потерпи, доктор сказал… лекарство подействует, — звук ломается, словно повреждённая пластинка, сквозь него пробивается голос, другой, не из этого места, не из этого времени. «Канда». Он пытается ухватиться за этот голос, за это слово, будто вынырнуть из болота, но… Кто такой Канда? Её измученное лицо пытается улыбнуться. Синяки, царапины и стёртости кожи — он (какого чёрта) так не хочет, чтобы всё это было на ней, чтобы ей было больно. Наверняка ведь, глупенькая, не спала всю ночь, меняя ему компрессы. Он (это не моё тело) пытается что-то сказать, выдавить звуки из гортани, но получается лишь металлический кашель. Подрывается — и склизкий кровавый инфильтрат на руке. — Юу, ты меня слышишь? Юу! — Алма держит его за плечи, смотрит обеспокоенно и так знакомо. Хотя было бы чему дивиться, подумаешь, немного крови. После того как они распадаются на куски по несколько раз в день, это воспринимается как сущий пустяк. Странные видения стали появляться намного чаще, наверное, это из-за неудачной синхронизации с Чистой Силой. Наверное, он сломался и скоро его отправят на утиль. — Не трогай меня, — грубо обрывает, скидывая с себя чужие руки, и утирает кровь с губ. Этот парень везде его преследует — жуть. — У-у-у, ну ты и зануда, я же переживаю за тебя, — мальчишка вытягивает губы трубочкой, обижается, кажется, вот-вот начнёт плакать, но, видимо, берёт себя в руки и продолжает разговор. — Так вот, сегодня в столовой не было майонеза. Вот ты ел майонез? Тебе обязательно стоит попробовать майонез. Он… он такой белый, подходит для салатов, гарнира, мяса. Да под всё! Он очень вкусный, а ещё питательный, мне сказали, что он полезен. — А ты больше их слушай. Они блуждают среди бассейнов, где спят такие же, как они. Холодно, что зуб на зуб не попадает. А ещё им давно пора быть в кроватях, если увидит кто-то посторонний, могут наказать, но ни у кого не возникает даже мысли уйти. Алма спорит, говорит много, размахивает руками и в целом периодически напоминает надоедливую муху, которую отчего-то не хочется убивать. Друг, так ведь? — Слушай, Юу, — Алма останавливается, смотрит на очертания такого-же-как-и-они в воде, выглядит необычно серьёзным и немного грустным. — Они ведь тоже… проснутся? Проснутся. Точно. Это просто очередное видение воспалённого сознания, не то место, не то время, и Алма давно уже мертв. Ему нужно просто проснуться, заставить себя сфокусировать взгляд на чём-то — да пусть даже на Стручке! Канда понимает, заставляет себя понять это, но не может сделать шаг даже в этом бреду, не то что заставить своё настоящее тело двигаться. Словно бы видение поняло его мысли, не хочет отпускать любой ценой, и теперь он не более, чем наблюдатель. — Юу. Канда. Из темноты ощущений появляются насмешливые золотистые глаза с мерзкой усмешкой. Он должен проснуться. Тебе самого себя не спасти. Он должен… Пар поднимается с бассейна, ядовитой пеленой застилает глаза и мешает дыханию. Взрыв швыряет бесполезное тело в сторону, бедро пронизывает болью, но он упрямо пытается встать. Снова и снова. Пока Акума играется его костями и внутренностями, пока лёгкие жжёт углекислотой и в глазах рябит. Отчаянье ситуации напрочь перебивается адреналином. Он хочет жить. Он обещал ей. Смерть внутри него подобна паучьему кокону, готовому в любой момент разорваться сотнями лапок. Пауки будут бегать по венам и артериям, пока не доберутся в сердце и мозг, пока не заполнят его тело и оно не рассыплется пеплом. Но он не может умереть, не имеет права! Одна единственная мысль, один единственный образ бьёт колоколом по кровоточащему мозгу, заглушает панику и толкает вперёд, к чёртовой машине. Всего один точный удар, чтобы убить Акума, чтобы прийти ей на помощь. Взмах. Удар. Уши заливает водой, и теперь все звуки становятся такими отдалёнными, нереальными. Пение птиц. Шорох сухой травы. Взрывы. Он, кажется, упал в небольшой пруд, ткань быстро пропитывается, становится едва ли не тяжелее его собственного тела, и подняться так трудно. Это вода. Крови ведь не может быть так много. Небо ярко-голубое, светлое, с редкими белоснежными облаками, в такие деньки лучше всего устраивать пикники с ней. Читать книгу, шутить. Да, он определённо позовет её куда-нибудь в парк, они устроят себе выходной, наденут штатское и проведут один день без Ордена, без Акум. Без крови и без приказов. Сейчас он переведёт дух и сможет встать. Тянет руку вверх, словно хватаясь за воздух, за мягкие облака, пытается призвать чистую силу. — Господин экзорцист, — Акума оскаливается самой мерзкой из своих улыбок, отталкивает ногой его руку. Взмах костистой лапы. Он не может умереть. Он должен… Удар. Пауки добрались до его сердца.***
В дешёвом номере дешёвой гостиницы пахло горелыми свечами, плохим пивом и старым постельным бельём. Ни есть, ни спать в таком месте просто невозможно — слишком мерзко было от одной лишь мысли, как много болезней могли отпечататься на стульях и ручках дверей. Но они привыкли. Аллен сидит на кровати, хмурится и пытается понять, какого чёрта только что было. Видение, такое чёткое, такое реалистичное, в нём словно бы открылись ответы на все вопросы, словно бы он смог вспомнить всё — не чужое, а именно своё. И при этом он совершенно не помнил, что произошло. Было лишь чувство этого видения, само оно ускользнуло как ветер сквозь пальцы, оставив после себя странную горечь и решимость. Как же он устал. Чертовски устал. Канда сидит на соседнем кресле, хмурый сильнее, чем обычно, и почему-то взмокший. Аллен долго рассматривает его лицо, пытается понять, что не так. Хочет даже оставить эту затею — слишком много своих проблем, чтобы лезть в чужую голову, но ответ находится сам собой. Такой банальный, что хочется усмехнуться. Только вот ни черта не весело. Канда Юу утопает в трясине воспоминаний. Как можно спасти кого-то, когда не можешь спасти себя? Отчасти Мари был прав, когда сказал, что они похожи. Два сильнейших экзорциста Чёрного Ордена готовы были сломаться в любой момент. Не от Акум с Ноями, не от правды Ватикана или каких-то внешних факторов, а просто от того, что происходило в их головах. Нечто настолько сильное, что они не могли помочь друг другу, как бы того ни хотели. Утопающий в болоте не сможет вытащить сгорающего на соседнем костре. Они обречены либо погибнуть, либо один из них окажется в чуть более выигрышной ситуации и успеет помочь другому. Успеет ли. — Так, значит, разные люди сходят с ума одинаково?