Парад Солнца

1 августа; 8:03 Прошлым вечером надолго её не хватило. Несмотря на сон, Гермиона чувствовала усталость и слабость, а голова соображала слишком плохо, чтобы продолжать спор. Видимо, Малфой понимал, что это ещё не конец — стоило Гермионе сделать глубокий вдох, и он тут же начинал коситься в её сторону. Она пару раз проделала этот трюк, просто чтобы посмотреть, как Малфой заводится в ожидании очередной тирады. Но Гермиона по-прежнему обдумывала речь, так что ей требовалось больше времени. Краем глаза наблюдая за Малфоем, она вдохнула поглубже и подавила улыбку. Прошлой ночью она спала как убитая, и в результате к боли в плече прибавилась одеревенелость мышц. Она осознавала, что пока лучше всего двигаться как можно меньше, но при этом прекрасно понимала, что времени в её распоряжении немного. Скоро им придётся тронуться в путь, подальше от места, где мог бродить Билл — его побег после нападения вовсе не означал, что он не ошивался поблизости. Он мог прямо сейчас наблюдать за ними, думая о... Гермиона тряхнула головой. Она снова сложила припарку и приступила к третьей попытке пристроить её себе на спину. Старания просунуть её в горловину футболки не увенчались успехом, как бы Гермиона ни тянулась, ни сгибалась и ни пропихивала тряпку. Когда пришлось изогнуть больную руку, чтобы не уронить припарку, и боль насквозь пронзила тело, Гермиона сменила тактику. Потная и раскрасневшаяся от усилий, она отвернулась от Малфоя и здоровой рукой задрала подол футболки. Почувствовав прикосновение ткани к повреждённой коже, она закусила губу и выгнулась, стараясь избежать контакта хлопка с плечом. Другой ладонью она прижала норовившую свалиться припарку с травами к ране на руке, натянула футболку на голову и наклонилась вперёд. Сделав вдох, Гермиона схватила лежавшую возле ноги палку. Она не знала, почему вдруг посчитала идею с палкой хорошей, но если ей удастся… совсем чуть-чуть… чуть повыше… повыше. Гермиона задохнулась от боли, спровоцированной позой и натяжением кожи на ране; она была уверена: так растягиваться не способен никто. Кроме разве что гимнастов и бескостных людей. Рёбра готовы были треснуть, здоровое плечо — хрустнуть, а локоть — сломаться. Вот тогда она запросто сможет обвиться собственной рукой как макарониной или лентой. Совсем как танцоры с лентами, вот только плясать она будет, размахивая вылетевшей из суставов конечностью. Гермиона, успокойся. Она сделала глубокий вдох и выдохнула, но кудри угодили прямо в глаза, а лицо по-прежнему пылало жаром. Когда человек переживает, его давление поднимается, он потеет и ему жарко. Ей просто нужно успокоиться и собраться, и тогда придёт прохлада. Самовнушение работало не дольше секунды — она лишь чуть-чуть приподняла насаженную на палку припарку, и попытки успокоиться отправились в тартарары. Пока без особых последствий, но если она занесёт в рану грязь, то заработает ещё одну инфекцию. Малфой шевельнулся, его одежда зашуршала, и Гермиона вскинула голову, одаривая его свирепым взглядом, будто этот звук нарочно был призван вывести её из себя. Все должны сохранять тишину; ей самой надо перестать потеть, и тогда всё будет хорошо. Припарка зависла над раной, но Гермионе никак не удавалось отцепить её от чёртовой палки. Она попыталась подбросить тряпку, рассчитывая силу так, чтобы припарка каким-то образом улеглась на нужное место. Затем попробовала её стряхнуть, стараясь не задеть себя, и нетерпеливо зарычала. Эта тряпка приклеена горячим клеем и примотана тридцатью слоями изоленты? Неужели весь мир настроен против Гермионы? Она сделала три резких выдоха, чтобы охладить лицо, а потом ещё один, чтобы не дать волосам забиться в глаза. Затем переместила палку к середине спины, подняла и изогнула кисть, но напряжённое запястье вдруг хрустнуло. Гермиона попыталась покрутить палку, надеясь, что хоть так припарка соскользнет. Ткань наконец коснулась раны, и Гермиона задержала дыхание; за ухом проползла капля пота, а рука грозила вот-вот превратиться в макаронину. На одну благословенную секунду она была уверена, что всё же справилась с задачей, но, отведя палку, почувствовала тяжесть прилипшей к ней припарки. Гермиона зарычала, отбросила палку так, что боль пронзила руку, и впилась в припарку взглядом, полным свирепой ненависти. Ей хотелось зашвырнуть и деревяшку, и припарку на милю вперёд и желательно в ствол, пусть даже они и не могли испытывать боль. Просто чтобы ощутить облегчение, отомстив этой дурацкой тряпке. «Бестолочь», — закричала бы Гермиона, а потом бы приготовила новую припарку, которая бы обязательно улеглась как надо, потому что знала бы о том, что случилось с её предшественницей. Гермиона отцепила припарку от палки и смочила её остатками горячего отвара. Затем покосилась на Малфоя, который явно не был занят ничем важным, изматывающим, вызывающим обильное потоотделение. Он оторвался от копания в сумке и выжидающе посмотрел на Гермиону. Может, почувствовал взгляд, а может, уселся поудобнее, пока она изгалялась с этой палкой. — Я, э-э… Возможно, она умудрится прилепить припарку грязной стороной к дереву, быстро прижаться спиной к чистой стороне и так постоять? Малфой пару секунд смотрел на Гермиону, пока та обдумывала варианты, а затем вернулся к сумке. Часть неё надеялась, что Малфой предложит помощь, и когда он уже положит припарку на место, она скажет что-то вроде: «О, не стоит, я справлюсь сама». Но нет, он продолжал заниматься какой-то ерундой, пока она нелепо сгорбилась в обнимку с палкой и тряпкой. Он хотел, чтобы она попросила. Так вот она не… Малфой поднял сумку с колен, отбросил её в сторону и встал. Гермиона сделала вид, будто вовсе не косится в его сторону, хотя следила за ним краем глаза. И он это прекрасно знал, потому что смотрел прямо на неё, пока отряхивал руки и подходил. Забрав припарку, он обошёл Гермиону и сел на корточки. Она совершенно не рассчитывала почувствовать на коже горячее дыхание и настолько наклонилась вперёд, что чуть не ткнулась лбом в землю. Гермиона широко распахнула глаза и закатила их так сильно, словно обладала умением смотреть сквозь череп. Выражение её лица, иллюстрирующее вопрос «что ты там делаешь?», Малфой не увидел и не объяснил, что это было за дуновения воздуха, которое повторилось. Она больше не дёргалась, но кожа покрылась мурашками, что, кажется, лишь сильнее разогрело кровь. Прохладные пальцы прошлись по её позвоночнику, отряхивая кожу и края раны. Наверное, он убирал грязь от палки и действовал при этом очень — просто удивительно — мягко. Гермиона не заметила, что задерживала дыхание, пока не почувствовала, как выдохнул Малфой. Она выпустила воздух из лёгких и чуть вздрогнула. Она и не знала, дотрагивался ли он до неё раньше так осторожно. Разве что в те моменты, когда она, мучаясь от лихорадки, сжимала его руку, — но Гермиона так и не поняла, было ли это на самом деле. Она сомневалась, что кто-то когда-то дышал ей на спину; эти нежные дуновения вытворяли с её кожей и сердцебиением нечто странное. Видимо, Малфой потёр ей плечо большим пальцем, и Гермиона представила его кисть: шрам в виде буквы L на острых костяшках, форму пальца, обломанный ноготь. Малфой отвёл руку, задев костяшками спину, и вызвал тем самым новую волну мурашек. Он поёрзал; Гермиона почувствовала на плече его дыхание, и припарка аккуратно прижалась к ране. — Справишься с остальным? Малфой говорил глухо, и, наверное, поэтому его голос прозвучал несколько странно. Откашлявшись, Гермиона кивнула. Прислушиваясь к его удаляющимся шагам, она схватила с колен длинную полоску ткани. Закинула её на плечо, протянула под мышкой, удостоверилась, что повязка легла поверх припарки, и соединила концы. Затем крепко их связала и покосилась на Малфоя, направлявшегося к сумкам. Как только он повернулся, чтобы сесть, она тут же отвела взгляд. 11:10 Не прошагав и получаса, они остановились — Малфой сбросил свою сумку. — Лучше бы ты скорее поправлялась и начинала двигаться быстрее, а не ползла со скоростью флобберчервя. Гермиона ответила ему сердитым взглядом. Да, она не могла выдержать быстрый темп — каждое движение отдавалось мучительной болью в плече, но она заставляла себя делать даже больше, чем должна была. Она же не плелась еле-еле. Она ничего не говорила, когда Малфой обжёг ногу и едва ковылял. Или когда он очнулся после лихорадки, или когда она полутащила-полунесла его на себе из того сада! — Не смею тебя задерживать, — огрызнулась она. — Но ты задерживаешь, — он окинул взглядом её напряжённое лицо, сжатые губы, кулак, упершийся в бедро, прижатую к груди руку. — Прекрати воспринимать всё как личную обиду. Ты ранена, ты замедляешь наше передвижение — это же просто. Не удивительно, что с тобой так трудно... — Это и есть личное! Ты говоришь о… — Грейнджер, мир не восставал против тебя. Никто не пытается тебя задеть. Ты ранена, и из-за этого нам придётся остановиться — это факт, а не нападки на твою силу или ценность… — Я не… — …Должна принять это как есть. У тебя какие-то серьёзные проблемы с самооценкой. — Серьёзные проблемы? Слышать это от тебя… — …Твоя учеба в Хогвартсе, потом война, затем очередные попытки всех спасти. Ещё года не прошло, а ты уже… — Я не планировала, что так получится! Дело не в доказательстве собственной значимости или принятии ситуации близко к сердцу — если только речь не идёт о переходе на личности. Я предпочитаю достигать поставленной цели, и да, мне не нравится, когда кто-то в этом сомневается или указывает на то, что я делаю что-то недостаточно хорошо. Я стараюсь добиваться результатов в своей деятельности. И в этом нет ничего плохого! У меня нет проблем с самооценкой только потому, что я многого достигла… — Тогда почему ты всё принимаешь… — ...И я пытаюсь найти растение, чтобы помочь людям… — Ты никогда не достигнешь совершенства, — он покачал головой, и Гермиона дёрнулась. — Никогда и ни при каких условиях. Пока ты помогаешь одному, тысячи обходятся без этого… — По крайней мере, я не сижу сложа руки! Я… — Когда ты поймёшь, что мир спасти нельзя? В ту же секунду, как ты это делаешь, возникает что-то, его рушащее. Ты сражаешься на войне, пытаешься найти растение. А что дальше? Это не всегда твоя битва… — Это все наши битвы… — В конце концов ты проиграешь. — И каково же приходится тебе? — вырвалось у неё, и вина тут же обожгла грудь. Сжав челюсти, Малфой поднял глаза, едва заметно кивнул и перевёл взгляд на сумку. — Я пока не решил. 13:12 — Куда ты идёшь? Гермиона подобрала с земли перо, упавшее прямо перед ней. Наверняка Малфой решил, что лучше уж так, чем выслушивать её упреки, но только этим ему не отделаться — пера всегда не хватало; теперь же в его распоряжении имелись два ножа, и Гермиона собиралась заполучить один из них. Малфой кинул в её сторону тот самый взгляд и продолжил путь. Едва ли можно было назвать честным то, что Гермионе пришлось терпеть его присутствие во время похода в туалет. Сам-то он сейчас рассчитывал на уединение. Если они должны… Гермиона посмотрела в сторону шума и резко отвернулась на случай, если Малфой стоял прямо там. Вряд ли он остался на виду, но рисковать не хотелось. Боже, ну и плеск. Рост и вправду сказывался на уровне шума, издаваемого при мочеиспускании. Походило на водопад, хотя Малфой наверняка отошёл далеко, чтобы скрыться из поля зрения. Но, видимо, он остановился достаточно близко со всем этим… Гермиона не собиралась развивать эту мысль. Совершенно не собиралась. 15:17 — Я бы хотела быть верблюдом. Всем своим видом Малфой выражал мысль, что он не знал, о чем Гермиона говорила, но быстро пришёл к мнению, что и не хочет этого знать. — Чтобы у меня были горбы. Малфой открыл рот и, глядя в землю, дважды моргнул. И тут Гермиона заметила, как на его лице медленно появляется улыбка. Он усмехнулся раз, другой, а затем расхохотался в голос. Искренний, настоящий смех — не злобное кудахтанье, хмыканье или издёвка. Это был глубокий, насыщенный и… приятный звук. Он смеялся в полную силу, закрыв глаза, наклонив голову, дёргая плечами от смеха. Гермиона удивлённо его рассматривала: глаза метались по его лицу, впитывая произошедшие изменения — белая полоска зубов, морщинки возле рта. Это было… Ну, это было… Выражение счастья ему шло. Он выглядел так, что хотелось продолжать смотреть на него и запомнить, что лицо Драко Малфоя могло быть и таким. — Что? — Гермиона ухмыльнулась, его смех звучал слишком заразительно. — Чтобы я могла неделями жить без еды и хранить воду! От этого Малфой лишь сильнее расхохотался, и Гермиона была готова поклясться, что он подумал о чём-то, что ей самой не показалось бы столь забавным. А, может, и нет. Скулы и кончики его ушей покраснели, и на несколько секунд он замолчал — такой смех, будто кто-то нажимает на кнопку «выключить звук» или ты смотришь старое немое кино. Гермиона тоже рассмеялась сильнее, наблюдая за тем, как Малфой постепенно берёт себя в руки и волосы падают ему на глаза, и подумала, что, возможно, она была бы не против смешить его чуточку чаще. 2 августа; 7:04 Она поровну разлила воду в бутылку и жестянку, закрыла бутылку и передала её Малфою. В каждой ёмкости оказалось около двух глотков, но этого должно было хватить. Их запасы подошли к концу за те дни, что прошли с тех пор, как они в последний раз находили источник воды, и за время её лихорадки. Малфой таращился на зажатый в кулаке охотничий нож, всем своим видом демонстрируя нежелание с ним расставаться. Гермиона протянула руку и ждала, пока он всё же не сунул рукоятку ей в ладонь. — Проверяй наличие шрама. Без необходимости никуда отсюда не уходи. — Знаю, не уйду. Не волнуйся, если Билл меня найдёт, я тебя точно снова отыщу. Он ткнул в её сторону бутылкой с водой и нахмурился. — Это даже не смешно. — Самую малость. — Повтори попытку лет через пять. Если он объявится, лучше убей его. Он животное, не человек, и прикончит нас за секунду. Или опять сотворит это. — Хорошо, — ей придётся. Малфой был прав — Билл не человек. Она не знала, чем он являлся, но с такими зубами, когтями и мыслями, быть человеком он однозначно не мог. Он бы не колеблясь убил её — их обоих. — Это все бутылки? — Да. Малфой кивнул, закинул сумку на плечо, ещё раз кивнул и тронулся в путь. — Эй, Малфой! — Да? — Будь осторожен. Он смотрел на неё пару секунд, потом дёрнул подбородком и снова зашагал. — И еда! Фрукты! Гермиона почти не сомневалась, что, прежде чем Малфой исчез за деревьями, она разобрала в его бормотании слово «зануда». 16:39 Сердце сжимал неизбывный страх, пока Гермиона, стискивая в кулаке нож и подпрыгивая от малейшего звука, беспрерывно осматривала деревья. Билл пошёл на всё, чтобы их разделить — наверное из-за того, что у Гермионы якобы не имелось оружия, а справиться с двумя противниками было бы несравнимо труднее. Даже если бы он их атаковал, пока они с Малфоем спали, избежавший удара прикончил бы нападающего. Разделение противников было необходимо Биллу для того, чтобы расправиться с обоими. Если он собирался напасть, то сделает это именно сейчас. Без Малфоя было гораздо страшнее. Гермиона вовсе не думала, что не сумеет справиться самостоятельно — она уже доказала обратное, но даже до начала партнерства она знала, что держаться вместе безопаснее. Сейчас же, когда она поняла, что в случае беды Малфой не сбежит — по крайней мере, не попытавшись вытащить из передряги и её тоже — это ощущение надёжности только возросло. В эти часы опасность виделась серьёзнее — и лишь теперь Гермиона осознала, насколько сильно стала полагаться на Малфоя как на союзника. Сейчас остров казался значительно больше. Сидя в глубине чащи, таращась на возвышающиеся вокруг деревья, Гермиона чувствовала себя потерянным ребенком. Она привыкла к постоянному присутствию Малфоя: обычно она была слишком занята своими мыслями или же Малфоем, чтобы замечать колоссальность окружающей природы. Ей было немного… одиноко. Даже когда они ругались или молчали, существовало что-то ещё. Кто-то, на кого можно посмотреть, кого можно целенаправленно игнорировать или с кем можно поговорить. Его платиновая макушка, мелькавшая впереди, издаваемые звуки или хотя бы сердитое бормотание. Прошли месяцы с тех пор, как они разлучались дольше, чем на десять минут — и это начало сказываться на Гермионе. Она к нему привыкла. Как к занозе в пальце, которую никак не удавалось вытащить — Гермиона просто смирилась. К отсутствию занозы тоже можно было привыкнуть, но без неё было как-то странно и... одиноко. 3 августа; 6:13 Едва только справа раздался какой-то хруст, её уставшие закрывающиеся глаза распахнулись. Вскочив на ноги и стиснув нож, Гермиона прислушивалась к постепенно приближающимся звукам. Лишь заметив белокурую макушку, она немного расслабилась; Малфой остановился от неё в паре метрах, и она его оглядела. Он, видимо, устал так же, как и она сама после бессонной ночи, но это вовсе не означало, что перед ней стоял именно Малфой. — Уверен, если ты расскажешь Визенгамоту, что заколола меня насмерть потому, что днями раньше на тебя напал мой магический клон и превратил в смертоносное существо, тебя отпустят. По причине сумасшествия, — он подошёл на два шага и опустил сумку. — Почему ты не попросил меня показать ладонь? — она прищурилась и подняла нож повыше. Он наклонил голову, и она разглядела кинжал, зажатый в его кулаке. — А почему ты сама не попросила меня об этом? — Покажи. — Покажи свой. — Откуда мне знать, что ты не попытаешься создать иллюзию того, что нашёл… Он протянул руку ладонью вверх, и Гермиона осмотрела шрам. В ответ на её недоверчивый взгляд Малфой закатил глаза и, подавшись вперёд, схватил её за запястье. — Потрогай. — Я могла тебя заколоть! — она бы этого не сделала — в противном случае уже бы ударила. Гермиона не сомневалась, что перед ней стоял Малфой — судя по его самодовольной походке, его голосу и шраму на коже. — Потрогай, Грейнджер, — она встретилась с ним глазами — его тихий хриплый голос дразнил. Он наклонил голову, уголки губ изогнулись в улыбке. У Гермионы перехватило дыхание, когда она, не сводя глаз с Малфоя, провела пальцем по его ладони. У него была мягкая кожа — руки того, кто когда-то часто пользовался кремом или не слишком утруждал себя физическим трудом. Подушечки под пальцами были немного грубее — наверное, от игры в квиддич. Пальцы Гермионы дрогнули, словно собираясь их обвести, но потом она вспомнила, что шрам находится в другом месте, и улыбка Малфоя погасла. Она сглотнула, быстро переместила пальцы и, едва коснувшись бугорка шрама, отвела ладонь. Рука будто бы не сразу поняла, куда ей деваться, но всё же устроилась на боку. Кончики пальцев казались странно теплыми. Малфой сжал кулак и опустил руку, так и не разорвав зрительный контакт. — Всё в порядке, — выпалила она. — Как ты узнал, что это я? — Ты напевала, — наверняка он услышал её раньше, чем она сама заметила его приближение. Гермиона терпеть не могла, когда кто-то наблюдал за ней без её ведома. Частично как раз по этой причине она пряталась, стоило в поле её зрения оказаться видеокамере. — Много кто поет. — Это была та самая песня, которую ты обычно напеваешь. — О. Ясно. Почему ты так задержался? — Осторожнее, Грейнджер, я могу решить, что ты по мне скучала. Привязалась? Он так и не отступил назад. Она тоже. Разве один из них уже не должен был подвинуться? — Хоть я и слышала, что смертельные опасности связывают людей, иногда образуя неразрывные узы, сомневаюсь, что судьба была бы столь жестока. Он усмехнулся, и странное выражение пропало с его лица. Он отступил к сумке, Гермиона тоже сделала два шага назад. Сердце билось в ненормальном темпе — наверное, оно просто осознало, что заноза вернулась, вот и всё. Ей нужно быстро реагировать на остроумные колкости, которые он может отпустить в её адрес. Малфой достал из сумки бутылку с водой и бросил Гермионе — вытянув руку, она тут же почувствовала боль в плече. — Река? — уточнила она, наклоняясь за бутылкой. — Я бы назвал это ручьем. Двинемся в ту сторону. Думаю, он берёт начало в горах. Гермиона кивнула, пока Малфой копался в сумке. — Выйдем завтра… Груша? — она практически вырвала плод из протянутой руки. Малфой вскинул бровь, но в ответ на её воодушевление приподнял уголок рта. Наверняка, будучи один, он и сам отреагировал подобным образом. Гермиона представила, как он скачет вокруг дерева, фыркнула — мысль о Малфое была слишком забавной, чтобы сдержаться — и с блаженным видом впилась в грушу зубами. Почувствовав на языке новый вкус, она застонала и покосилась на Малфоя, который слишком уж пристально в неё вглядывался. — Это так здорово. Он хмыкнул. 13:08 Одной из серьёзных трудностей, связанных с пониманием того факта, что поблизости рыщет существо, желающее убить их при первой же подвернувшейся возможности, являлась нехватка сна. Как бы ни устали Гермиона с Малфоем, продержавшись всю ночь на ногах, долго проспать они не могли, да и в любом случае назвать такой отдых хорошим не получалась. Некое дремотное состояние, продлившееся на несколько часов дольше, чем следовало из определения дремоты, принятого ее отцом. Их будил каждый звук, что в лесу, полном зверей и скрипящих деревьев, стало проблемой. — Грейнджер? — в голосе Малфоя сквозило веселье, не подразумевающее для неё ничего хорошего. — А чем именно ты занималась, пока меня не было? Гермиона потёрла один заспанный глаз, сердито глядя вторым на Малфоя. — Строгала. Куча веток просто… превратилась в колья. — И ты не боялась заноз? — поинтересовалась эта самая заноза. Она встала посмотреть, что именно настолько развеселило Малфоя, что сдерживаясь, он так покраснел. — О чём ты говоришь? Я… — Тебе очень плохо? Если ты… — Это лицо! — закричала она, тыча пальцем туда, где только что были его глаза. — Это должно было быть лицо. — О? — Малфой рассмеялся, и её щекам сделалось жарко. — Грейнджер, чрезвычайно высокий лоб. — Я не закончила, потому что ничего не вышло! Верхушка не такой формы, а вот это уши. — Верно, — он рассмеялся, за что получил тычок в плечо. — Мне было скучно и… — Грейнджер, такое бывает. Есть получше способы справиться со скукой, но уверяю, любой… — Малфой, даже не смей договаривать, — предупредила она, и он улыбнулся, глядя на её разрумянившееся лицо. — Ты… — Ни слова. — Знаешь, пальцы… — Я воспользуюсь этими кольями по назначению. — Ну конечно. 5 августа; 11:24 — Если ты не прекратишь мычать, я запихну палку тебе в глотку. — Знаешь, я думаю, креативность стоит на втором месте после ума. Кто-то поспорит, что со способностью к творчеству ничто не сравниться, но… — в ответ на тяжёлый вздох она недовольно покосилась на Малфоя. — В мультфильмах ее часто эксплуатируют. Э-э, в таких анимационных... Ну, это движущиеся рисунки разных объектов. Людей. Мышей… — Потрясающе. — …Для детей, по большей части. Они учат их тому, как важно творчество и… — Именно так ты и научилась строгать? — он ухмылялся, но наверняка плечо разболелось как раз от его сверкающего взгляда. — А ещё в мультиках много смертей. Кажется, их там быть не должно, раз уж эти фильмы предназначены для детей. Но… мама Бэмби, отец Симбы, мама Литтлфута, родители принцесс… — Смерть — это… Малфой замолчал, и Гермиона вопросительно взглянула на него, но он смотрел в землю. — Это естественный порядок вещей, однако он очень травматичен для детей. Хоть люди частенько сталкиваются со смертью, думаю, можно подождать чуть подольше, вместо того, чтобы сразу пихать её в нос детям. Гибель золотой рыбки — достаточно тяжёлое переживание. — Сомневаюсь, что смерть двигающегося рисунка нанесет им травму. — Ты явно не смотрел Бэмби. Мне потом в течение нескольких месяцев становилось грустно всякий раз, когда мама в разговоре упоминала оленей, — Малфой промолчал, и Гермиона сообразила, что он понятия не имеет, о чём она говорит. — Бэмби — история об оленёнке. — Смерть оказывает влияние на всех, на детей и на взрослых. Лучше рассказать им о ней пораньше, чтобы они понимали, что это такое. Правда, когда они сами с ней столкнутся, это не поможет им её принять. — Я не знаю, может ли хоть кто-нибудь полностью принять смерть. Я имею в виду, мы должны, но… Знаешь, каждый раз, встречая Джорджа, я жду, что вот сейчас увижу рядом с ним Фреда. А когда я смотрю на Тедди… Ну, смерть — это непросто. Наверное, это самое трудное. Люди, которых мы любим, наши родные. Однако так уж происходит — баланс между жизнью и смертью. Всё конечно. Это неизбежно. Но, по крайней мере, так мы начинаем ценить имеющееся у нас время. Малфой ускорил шаг и поравнялся с Гермионой. — Ты бы хотела жить вечно? — Чт… Бессмертие? — Нет, увековечивание твоего имени в камне, — он покачал головой и воззрился на небо будто бы с немым вопросом: «Ну как можно не понять?» — Мне бы пришлось увидеть, как умрут все те, кого я люблю. — А если бы они тоже могли жить вечно? Гермиона закусила губу, отвела плечи назад, проверяя, не уменьшит ли это движение ноющее ощущение, но лишь спровоцировала вспышку боли. — Я не думаю... Я не знаю. Они оба замолчали. 6 августа; 14:09 — Наверное, тебе следует её промыть. Гермиона нашла способ накладывать припарки при помощи простыни и мудрёного изгиба тела, но как решить проблему с очисткой повреждённых мест, придумать не смогла. Она попробовала перекинуть через плечо полоску ткани и подёргать её взад-вперёд, но лишь разбередила рану. — Думаешь, там инфекция? Гермиона повернула голову, чтобы изучить спину, будто, как в плохом фильме ужасов, могла вывернуть шею или выгнуть позвоночник. Она поймала себя на гримасе, которую обычно делают люди, старающиеся что-то на себе разглядеть: словно подбородок удлиняется на метр, и приходится его втягивать. Это была нелепая ужимка, и ей она очень не нравилась. — Нет. — Спина выглядит лучше, чем раньше? — Да. — Так она выглядит нормально? — Труп, в котором копошатся поедающие плоть бактерии, имеет вид лучше, чем твоя спина прежде. У него имелась склонность к преувеличению. Опять же, сама она так ничего и не видела. Гермиона даже не успела полностью вытащить тряпку из небольшого ручья, как Малфой вырвал её. — Я… — Я не хочу, чтобы ты снова разодрала себе спину. Тогда бы мне пришлось ждать день, пока ты сможешь передвигаться без скулежа. — Я не скулила! — Ещё как. Это был высокий звук, от которого мои уши страдали так же сильно, как твоя спина. Гермиона собиралась ответить, но, почувствовав холод ткани, дёрнулась на вдохе вперёд. Ко второму прикосновению она подготовилась — горячей саднящей коже было приятно. Гермиона наклонила голову, прикрыла глаза, а от третьего касания даже невольно откинулась назад. Пальцы Малфоя прижались к спине, толкая, и Гермиона снова сгорбилась, пробормотав извинения. Пальцы никуда не исчезли. Мир сузился до трёх точек соприкосновения. Она ощущала исходящее от его тела тепло; его пальцы сместились на другой участок спины, снова прижались к коже, и от холода ткани у неё побежали мурашки. Типичная реакция на легчайшее прикосновение — её мама могла просидеть так целый день, считая подобные движения расслабляющими. Но Гермиона вовсе не была расслаблена. Позвоночник одеревенел, накатывало раздражение: и с чего вдруг она так сильно зациклилась на его пальцах? Гермиона облизала губы и сглотнула — в горле пересохло. Малфой за спиной откашлялся. Интересно, у него тоже пересохло во рту? Глоток сухого воздуха или нечто подобное. — Кажется, мне надо попить. — Что? — его голос прозвучал так же хрипло. — Воды. Не хочешь воды? Ткань на её коже замерла. — Нет, — в его голосе сквозило замешательство. Наверное, проблема возникла только у неё. — Ладно. Он усмехнулся, и тёплое дыхание опалило её влажную спину. — Что? Он хмыкнул, а это вряд ли можно было считать полноценным ответом. 8 августа; 21:12 Когда Малфой на чём-то сосредотачивался, то сводил брови и чуть морщил нос. Гермиона не представляла, что именно его так озаботило, но наверняка в состоянии его ногтей крылось что-то озадачивающее. — Прошлой ночью мне приснился сон. Он её проигнорировал. Хорошо, притворился, что игнорирует — Гермиона не сомневалась, что Малфой всегда и на всё обращал внимание, даже если вёл себя иначе. — О тебе. Вот это привлекло его внимание. Приподняв брови, он встретился с ней взглядом. Все люди такие — они не хотят слушать о чужих снах, если только сами в них не фигурируют. Иногда люди привирают, придумывая персонажей своих сновидений, лишь бы только заполучить чужое внимание. Однажды она слышала, как Рон рассказывал один и тот же сон пяти разным людям, каждый раз добавляя в историю нужного человека. — У тебя был гульфик, — не существовало причины, по которой Гермиона не могла немного повеселиться, тем более, что рассказ был выдумкой. Если бы ей на самом деле приснился Малфой с гульфиком, оно бы ему об этом не рассказала. — …Гульфик? — Ага. В виде птички. Серенькой. А ты хлопал руками в поисках места, где отложил свои яйца. Он озадаченно посмотрел на неё. — Какого размера? — Что? — Гульфик. Гермиона фыркнула. — А какое это имеет значение? — Он… — Он был очень маленьким. — Неужели? — Ага. Крохотным. Размером с горошину. Я его с трудом разглядела. Пришлось даже воспользоваться биноклем, чтобы понять, что у него форма птицы. Я охотилась на птиц, именно поэтому у меня имелся бинокль. Он посмотрел на свои ботинки, и озадаченное выражение на его лице сменилось веселым. — Ты охотилась на птиц, а мой... гульфик был в форме птицы? Гермиона широко распахнула глаза и тихонько пискнула, осознав смысл сказанного. Пару секунд она подыскивала слова, а по лицу разливался румянец. — Ну, я… Я охотилась на орлов. А твой гульфик был… нескладным голубем. Очень… Его маленький клювик был, был… очень кривым. Казалось, ещё секунда, и Малфой рассмеётся. — Гульфик в виде голубя с кривым клювом? — Да, именно так. Его клювик был… — она свела пальцы, изображая клюв, а затем изогнула их. — А ножки были... вот такусенькие. А клювик… вот такой, словно он старался тебя клюнуть. Это был очень-очень злой, кривой, крошечный голубь. Он смотрел в землю, потирая бровь большим пальцем. Облизав губы, он взглянул на Гермиону и подался вперёд. — Грейнджер, ты отыскала какие-то особые грибы? Проголодалась и решила... — Я наконец увидела орла, но он спустился и склевал твои яйца прежде, чем ты их отыскал. Очень грустно. У этого сна был печальный финал. Он не сводил с неё глаз: откашлявшись пару раз, она уставилась на грушу с оливками, которые поджаривала. — Ты мне тоже снилась прошлой ночью. Гермиона покосилась на Малфоя, не понимая, к чему он клонит. — Да? — М-м. Мне приснилось, что мне пришлось попасть в твою голову. Пространство там было похоже на место, где люди складируют разный хлам — просто кучи бесполезного барахла. — Бесполезного? — Вещи, о которых никто даже знать не хочет. Они хранились в секции под названием «Дерьмо, предназначенное для того, чтобы донимать Драко». — О, верно, именно там, — Гермиона с улыбкой кивнула. — Там имелось несколько портретов кривых голубей. Очень настораживает. — Кошмар! — Именно. Рядом располагался коридор с табличкой «Как быть зубрилой», переходящий в секцию «Как быть совершенно невозможной» — единственными звуками там были стенания фантомных воспоминаний. — Да, они там меня немного тревожат, — глядя на Малфоя, Гермиона подтянула ноги и устроила подбородок на коленях. Продолжая рассказ, Малфой активно жестикулировал — она впервые видела его таким. Он кивнул, встал и уселся у костра напротив. — Еще там имелась крохотная комнатка с табличкой «Сексуальность». В ней я обнаружил лишь тролля и вырезанное из палки… лицо. — Определенно лицо. И… — Секция «Как отвратительно соврать» нашлась совсем рядом. А вот паутина в помещении «Чувство юмора: в разработке» меня напугала; я прошёл мимо комнат под названием «Как довести Драко до кошмаров», «Как испортить Драко жизнь», маленького закутка «Креативные оскорбления»… 11 августа; 15:02 «Ба-дум, ба-дум, ба-дум», — повторяла она про себя каждый раз, когда по дороге с горы Малфой подпрыгивал на ходу. Гермиона не отдавала себе отчёт в том, что шепчет слова вслух, пока несколько минут назад Малфой не одарил её взглядом, предвещавшим скорую расправу. Казалось, он всегда винил её во всех неудачах — в том, что за эти дни они ничего не нашли ни в пещере, ни в развалинах дома, была её вина. — Нам следует начать думать о том, как бы поскорее отыскать растение, — штука со спуском заключалась в том, что говорить приходилось так же, как идти: голос повышался и понижался, словно под весом головы пружинили голосовые связки. — У меня складывалось впечатление, что именно этим мы и занимаемся — или для тебя это просто весёлые каникулы? — Да, помнишь, я же люблю подвергать свою жизнь постоянной опасности, — Гермиона была рада, что не расслышала ответное бормотание. — Я имею в виду, нам стоит подумать о том, что мы отыщем его сегодня. Он нахмурился. Гермионе пришлось подавить улыбку при виде замешательства Малфоя — сам он умудрился окинуть её снисходительным взглядом. — Ты снова подразумеваешь, что надо пожелать, чтобы нечто стало реальностью? — его слова прозвучали настоящим оскорблением: выпад, ехидный взгляд, уничижительный комментарий. — Н… Не совсем так. Это похоже на то, как люди владеют вещами, приносящими удачу. Кроличья лапка, носки, ботинки… камень. Что угодно. Они считают некую вещь счастливой — пока она при них, с ними случается что-то хорошее. Но дело не в самом предмете, а в вере. Гарри дал Рону… — Мне плевать на твои истории о героическом трио. Грубиян. 12 августа; 18:57 Ей действительно следовало выучить трюк, который Малфой использовал при ловле рыбы. Она-то решила, что с охотничьим ножом сумеет добиться лучших результатов, но смогла лишь остервенело вспахать грязь и поцарапать камни. Хотя бы не надо было после каждого удара заново закреплять перо, и ей казалось, что теперь она работает своим «копьём» гораздо быстрее. Однажды она станет речной владычицей. Она разузнает эту хитрость и наловит столько рыбы, что они даже не смогут всё съесть. — Не возражаешь, если я этим воспользуюсь? — она спрашивала Малфоя уже в пятый раз, но он всегда прятал бинокль в сумку, не удостоив её ответом. Сейчас он колебался, стряхивая с ладоней кусочки коры. Она понятия не имела, что именно он выглядывал, сидя на верхушке дерева, но надеялась, что дорогу, ведущую прочь от гор. Она ненавидела горы — крутые, высокие, с которых так легко упасть и разбиться насмерть. Она сунула в рот последний кусок рыбы, когда Малфой подошёл и протянул бинокль. Гермиона обрадовалась, что сумела верно рассчитать время. У Малфоя появилось новое хобби — строгание веток. Она не знала, что именно Малфой вырезает, потому что он всегда поворачивался к ней спиной, но, кажется, так он боролся со скукой. Гермиона и сама снова попробовала построгать, игнорируя вопросы с намеками, но творцом она не была. Ей хотелось читать, а три уменьшенные книги в сумке вкупе с биноклем могли сделать мечту реальностью. Гермиона заметила, что Малфой подобрал по дороге несколько веток, и знала, что он собирался обтесать их резкими ударами. Малфой бы хотел, чтобы она оставила его в покое, и раз уж ему так явно не нравилось, когда за ним наблюдали, это был отличный момент для того, чтобы предложить себе занятие. Гермиона взяла бинокль, широко улыбаясь и дрожа от предвкушения. 13 августа; 20:05 Малфой погрузился в размышления: лезвие по-прежнему обтесывало палку, но без особого успеха, а будто лишь для создания видимости. До Гермионы доносился этот повторяющийся звук, так что она оторвалась от своей миниатюрной книги и посмотрела на Малфоя. Иногда, когда подготовка к ночлегу была уже завершена, а Малфой не замечал её внимания, она видела, как его тело словно деревенело в задумчивости. И если она ловила нужный момент, то обнаруживала на его лице шокированную отстранённость, присущую людям, пережившим природную катастрофу или всё потерявшим. А потом она поняла, что Малфой действительно всё потерял — по крайней мере, почти всё. Наверное, у него имелись дом, деньги, родители, но интересно, что ещё его ждало? У него было растение — хотя бы надежда на его обретение, пусть Гермиона так и не выяснила, зачем оно ему нужно. В этом вопросе она ему не доверяла. Он явно хотел заполучить его ради какой-то личной цели, но вот в чём она заключалась, оставалось загадкой. Гермиона сомневалась, что Малфой собирался попытаться захватить мир или выкинуть нечто подобное, но ей казалось, что он мог всё погубить. Мог непреднамеренно испортить что-то важное и погрузить мир в хаос. Силе Флоралиса доверять было нельзя — не тогда, когда речь шла о многих людях. Возможно, расскажи он ей… Возможно, она бы дала ему маленький листочек. Просто в память о пережитом за время путешествия и в качестве признания всех тех смертельных опасностей, в которых они друг другу помогали. Но сначала ему придется всё рассказать. Интересно, хотел ли он отправиться обратно в прошлое и что-то в нём поменять? Или перенестись в будущее на тысячу лет вперёд, когда минуют десятилетия после якобы кончины последнего Малфоя — в то время, когда никто не будет знать его имя. Когда у него становилось такое выражение лица, Гермионе казалось, что он мог решиться на такой поступок — будто он думал о прошлом, и эти воспоминания всё ещё приносили боль. В такие моменты Гермиона не могла отвести от него взгляд. Было время, совсем недавно, когда она была бы рада увидеть такое. Теперь же ей было просто… любопытно. Очень-очень любопытно.