История одного мезальянса

      За толстыми витринами семейного магазина Яманака яркими пятнами виднеются островки диковинных цветов. Дождь бьет в стёкла, а яростные порывы ветра треплют вывеску на ветру. Ино откровенно скучает в этот ненастный час, изнывая от безделья.       Покупателей в такой дождливый вечер не дождёшься — текущие дела сделаны или отложены до лучших времён, а стрелка часов, как на зло, будто прилипла к циферблату. Ино ленно стоит у прилавка и недовольно глядит на часы. По всему выходит, что торчать ей тут ещё минимум три часа.       От резкого стука распахнутой двери — Яманака аж подскакивает, оборачиваясь на вошедшего, и тут же расплывается в улыбке — вечер перестаёт быть томным.       Мокрая и несчастная до безобразия, на пороге застывает Сакура Харуно собственной персоной.       Ино, игнорируя льющиеся с подруги потоки дождевой воды, поскорее затаскивает ее внутрь магазинчика, попутно вешая красноречивую вывеску «закрыто на...».       Сакуру ощутимо трясёт не то от холода, не то от сдерживаемых рыданий, и Яманака недовольно тянет:       — Родители, значит, уже в курсе?       Харуно кидает на неё несчастный взгляд и кивает.       Яманака хорошо знает родителей Сакуры, ещё со времен Академии. И, хотя Харуно не являются ключевым для Конохи кланом, эта пара производит впечатление. Ино усмехается своим воспоминаниям. Мебуки явно не в восторге от всей этой ситуации с ее дочерью.       — Отлучили от семейного гнезда? — Ино недоверчиво смотрит на Сакуру, но та вздергивает подбородок и резко отвечает:       — Сама ушла. И ноги моей больше не будет у них, зачем им такая дочь? — однако слёзы, начавшие капать на прилавок, несколько смазывают впечатление от ее гневной тирады.       Яманака не нравится ее настрой, лучше бы Харуно злилась, привычно круша все вокруг, а не ревела из-за пустых сплетен. Ино хочется встряхнуть Сакуру и надавать оплеух, слишком уж близко к сердцу та воспринимает отповеди сердитой матери.       Но Сакура, судорожно вцепившись в плечи, продолжает:       — Это не все. Я сегодня была у старейшин...       Ино удивленно моргает. На праздное чаепитие эти развалюхи к себе никого не зовут. Значит, разговор был серьезный. Значит, дело — дрянь.       Она взволнованно кладёт свои руки Сакуре на плечи, вглядываясь в ее глаза.       — Что? — вопрос маленьким камешком срывается с ее губ, вызывая отчетливые гримасы боли на лице Харуно.       — Что-о-о, — тянет Сакура, смахивая непрошеные слёзы со щек. — Я думала после Войны люди будут меня уважать, — она хмыкает, начиная заламывать пальцы на руках. — А они: «Не соответствуете ожиданиям деревни. Ставите себя в компрометирующее положение. Ведёте себя недостойно». Я! Представляешь?       Сакура бессильно роняет голову, отгораживаясь от Яманака румянцевыми прядями волос.       Ино сочувственно и немного неловко обнимает ее за плечи. Какие тут скажешь слова? Вся деревня уже знает о том, что Старейшины задумали женить Какаши. А теперь эта книжка... И если сказать что-либо по этому поводу про Шестого было чистым самоубийством, то уж сплетничать о Харуно народу не мог запретить никто. Кулаками она махала знатно — но ведь всем рот не заткнешь. Она уже чуть не прибила одного парнишку, что вздумал ей предложить все, что она сотворила с Какаши на странице четыре.        «Значит, было», — согласно кивают все, кто узнаёт об этой истории с избиением парня.       И Ино, пожалуй, впервые теряется в догадках, не зная, что предпринять: сначала пытается разговорить мечущуюся по Конохе Сакуру, потом плюет на это дело и начинает искать авторов, но безуспешно, затем решает просто ждать, когда Харуно сама придёт к ней — и вот, дождавшись и услышав этот печальный опус, Ино действительно не знает, что ей посоветовать.       — И, главное, знаешь что? — Харуно хмурит лоб, поворачиваясь к рядам цветов у прилавка. — Я могу всех уверять в том, что это все неправда, но с тем же успехом я могу уговаривать эти цветы.       Она резко хватает вазу с гиацинтами и шипит на них:       — Станьте розами, гаденыши!*       Потом понуро опускает их на стол и вздыхает.       Ино старается не засмеяться над очередным фортелем подруги и вдруг выдаёт единственный уместный совет, пришедший ей в голову:       — Попроси помощи у Хатаке, — Яманака игнорирует полный ужаса взгляд подруги и продолжает: — В конце концов, это же он главный жезл... — она кидает лукавый взгляд на побелевшую Сакуру и исправляется: — Прости, гвоздь программы.       Харуно начинает яростно мотать головой.       — Как я... Я... Я?! Да как я после всего...       — Добрый вечер, — раздаётся от чёрного входа.       На пороге, переминаясь с лапы на лапу, отряхивается Паккун.       Поняв, что от застывших девушек толка все равно не добиться, он быстро семенит через зал, заставленный кадками с цветами, ловко маневрируя, и наконец замирает напротив Харуно.       От ужаса та начинает слегка икать.       — Сакура, тебя ожидает Хокаге, — он меланхолично осматривает ее с головы до ног.       — Я бы попросил тебя поторопиться. Насколько это возможно.       — Паккун, — обращается к мопсу пришедшая в себя Ино, — не знаешь, случайно, зачем он вызывает ее?       Паккун медлит, прежде чем ответить, но затем решает все же прояснить:       — По личному вопросу, — он обводит скучающим взглядом магазин и уточняет: — Какаши ждёт у себя.       — У себя в резиденции? — Сакуре жутко не хочется идти туда, давая лишь новые поводы для слухов.       — Разумеется, нет, — огрызается окончательно потерявший терпение пёс. — К нему домой. Стал бы он в такую погоду посылать за тобой меня. Это конфиденциальная встреча, иначе отправил бы АНБУ с официальным вызовом в резиденцию.       — Спасибо, Паккун, — еле слышно блеет ему в ответ Сакура.       Тот с лёгким хлопком исчезает.       Ей совсем не понятно, зачем было вызывать ее по личному вопросу к себе домой. Неужели он не понимает, что в свете последних событий это совсем неуместно? Но скрепя сердце приходится признать: с Хокаге не спорят. И, послав Яманака тревожный взгляд, Харуно выходит из магазина, направляясь к Какаши домой.       Ино с улыбкой смотрит ей вслед. Возможно, Хатаке и не такой дурак, как говорила Цунаде-сама. Возможно, ещё все устроится наилучшим образом.       Какаши нервничает. Он уже трижды обошёл всю комнату и дважды повторил про себя заготовленную речь. Черт возьми! Как бы ни заливалась соловьем Цунаде — ситуация явно не однозначная. Сакура бегает от него уже три недели, прячась в своей больнице от людей, а сегодня ее точно отчитывала Мебуки.       Справедливости ради стоит сказать, что свою порцию «материнского гнева» от Мебуки Харуно он уже получил. Она материализовалась в его кабинете и готова была выцарапать ему глаза и отрезать... кхм... все сопутствующее. Радует только то, что в момент избиения «похотливого старого Козла» зашла Шизуне и, торопливо перехватив руку Харуно с зажатой в ней настольной лампой, слегка погнутой от многочисленных ударов по голове Какаши, принялась ей что-то шептать на ухо. Выражение лица Мебуки менялось с поразительной быстротой от яростно-разъяренного до приветливо-спокойного.       Она послала ему светлейшую улыбку, легко поставила лампу на стол и защебетала:       — Я так рада, Какаши-сан, такая честь для нас.       Он опасливо смотрел на неё из-за импровизированной баррикады из подвернувшихся папок с делами.       И вот, спустя два дня, он ожидает в своей квартире ее дочь, и, хотя все слова уже давно подготовлены, а указания розданы, Какаши все равно нервничает. Подумав, он прячет настольную лампу в шкаф. На всякий случай.       Сакура стучит в дверь, злясь на себя за то, что откровенно трусит. Шаннаро! Это ведь просто Какаши-сенсей! Ничего не изменилось между ними.       Кроме одного ма-а-аленького нюанса. Стоит это признать.       Все началось с этих двух глупых девчонок, у которых Сакура отняла их писанину! И что теперь? Вся деревня это читала, все теперь уверены в том, что это абсолютная правда, а самое главное — и сама Харуно все чаще ловила себя на мысли, что, захоти Какаши сделать все это с ней на самом деле, против она бы совершенно не была. Черт подери, а она-то думала, что влюбиться в бывшего сенсея можно только лет эдак в четырнадцать.       Даттебайо, Сакура...       Он открывает дверь, запуская ее внутрь.       — Йо, Сакура, — его губы, скрытые маской изогнуты в приветственной улыбке.       — Добрый вечер, сенсей, — она скованно кивает, изо всех сил надеясь, что ее глупая голова во время поклона оторвётся от плеч, чтобы ему не пришлось лицезреть ее предательски алеющие щеки.       — Вы просили меня зайти? Паккун передал, что просьба... конфиденциальная.       Какаши громко сглатывает, заставляя щеки Харуно стать из просто красных пунцовыми.       Он откашливается и мягким спокойным голосом говорит:       — Да, Сакура, я знаю, что в последнее время, ты испытываешь некие неудобства, отчасти по моей вине.       Он в нервном жесте заводит руки за голову и приводит серебристые волосы в абсолютный беспорядок.       — Видишь ли, теперь я вроде как должен делать только то, что приличествует Хокаге. Поэтому, принимая во внимание все события...        «О, Ками-сама, ближе к делу!» — мысленно умоляет его Харуно.       Сердце у неё внутри колотится все быстрее, и в ушах шумит скорый ток крови. Как медик, она осознаёт, что все, что происходит с ее телом на уровне химических реакций, — процесс независимый от ее воли, но все же пытается взять себя в руки, чтобы даже такому толстокожему в вопросах взаимоотношений людей, как Хатаке, не было слишком очевидно, что волнуется она чересчур сильно, даже с учётом обстоятельств.       Усиленно анализируя собственные реакции организма, она не успевает понять и половины из того, что декламирует Какаши. И спохватывается лишь тогда, когда он с облегчением выдыхает и подводит итог:       — И я надеюсь, что принятых мною мер будет достаточно.       Харуно с ужасом понимает, что прослушала информацию и о природе мер, и о степени их достаточности. Тогда ей ничего не остаётся, кроме как выпалить благодарность и попытаться максимально быстро ретироваться как можно дальше из этого дома:       — Да-да, Сенсей. Вы все верно сказали, — она нерешительно топчется в его комнатах, медленно пробираясь к спасительному выходу.       Он странно смотрит на неё и ещё раз уточняет:       — Так ты считаешь, что все в порядке? Тебя это устроит?        «О чем он говорил? Шаннаро! Сакура, ты идиотка».       — Да, я считаю, что это приемлемо, — она яростно кивает головой, чтобы добавить весомости своим словам.       Может, он предлагал изъять и уничтожить весь тираж? Тогда ситуация бы разрешилась крайне удачно, по крайней мере для него. Его репутации, как Хокаге, это бы угрожать перестало.       И она решается уточнить, глядя на застывшего в прострации Хатаке:       — Так когда мы планируем это сделать?       Он поднимает на неё свой удивленный взгляд:       — Думаю, уместнее всего в летнее время. Проблем со Старейшинами возникнуть не должно, — он обрывает фразу и подойдя вплотную серьезно спрашивает у Харуно: — Ты точно в этом уверена?       В груди у Сакуры вспыхивает пламя, едва он упоминает о Кохару и Хомура, и она свирепо отвечает:       — Проблем? — слова слетают с ее губ будто раскалённые камни. — После всего сказанного ими? Какая вообще им разница, что могу думать я обо всем этом?       — Мне важно, что ты думаешь обо всем этом, — Хатаке кладёт свои руки на ее плечи и заглядывает ей в глаза.       Внезапно Сакура понимает, возможно, впервые за всю ее бытность шиноби в общем и ученицей Какаши в частности, насколько ее сенсей выше неё. И это понимание обрушивает ее гнев, ворочавшийся в груди, в бездну смущения и... предвкушения?       Она снова мотает головой, силясь разрушить наваждение, и бормочет про себя: «Черт возьми, а я ведь так и не прочитала эту историю до конца...»       Руки на ее плечах разжимаются, и Хатаке отходит к столу.       Не знай она, что у Какаши больше не было Шарингана, она бы подумала, что тот каким-то образом смог прочесть ее мысли.       Она почти добирается до входной двери, когда раздавшийся голос Хатаке заставляет ее замереть:       — Сакура, мне не нужны никакие дзюцу, чтобы трахнуть тебя, — его низкий голос с бархатными переливами раздается прямо за ее спиной, — Разумеется, только если ты хочешь этого. Также сильно, как я.       Она сходит с ума? От всех этих волнений у неё начинаются слуховые галлюцинации? Ведь он не мог этого сказать в серьез. Не мог ведь?       Какаши после секундной паузы продолжает: «Он приближается к ней не торопясь, на ходу расстегивая жилет и стягивая свою маску. Сакура зажмуривает глаза, чтобы не видеть его лица. Ее храбрости не хватает на то, чтобы взглянуть на него без маски... хватит ли ее на то, чтобы взглянуть на его обнаженное тело?»       Сердце в груди реальной Харуно готово выскочить из груди, а кровь, столь щедро окрашивающая ее щеки, вдруг резко устремляется вниз. Ей становится невыносимо жарко от его слов, а из головы моментально улетучиваются все мысли.       Он абсолютно точно решил над ней посмеяться. Иначе и быть не может. Очевидно, сказывается слишком долгое общение с Майто Гаем. Как ещё объяснить то, что он говорит ей такие вещи?       Сакура несколько раз начинает фразу, но голос ее подводит и срывается. Наконец, совладав с собой, она говорит не оборачиваясь:       — У вас очень глупые шутки, сенсей.       Она берётся за ручку входной двери, прямо как в том дурном пасквиле, продолжение которого зачитывает сейчас Хатаке, и дергает за неё.       Дверь открывается, а Харуно издаёт еле слышный вздох. Острое Разочарование едкой кислотой разливается у неё в груди.       Но едва приоткрытая дверь мощно впечатывается в косяк с оглушительным стуком. Поражённая Сакура смотрит на ладонь Хатаке, захлопнувшую дверь прямо перед ее носом и слышит его голос, звучащий прямо над ее ухом:       — Какие уж тут шутки, Сакура?       Его хриплый голос, столь резко контрастирующий с тоном, которым он зачитывал ей скабрезное творчество, вызывает безотчетную дрожь во всем теле Харуно.       Она медленно разворачивается к Хатаке лицом, все ещё не решаясь посмотреть ему в глаза, и еле слышно говорит:       — Что вы делаете? — она запинается всего на минуту, но затем будто решившись продолжает: — Какаши?       Он резко выдыхает, второй рукой окончательно заключая ее в ловушку между его горячим телом и дверью.       Несколько мгновений они тяжело дышат, не в силах сказать что-либо ещё. Хатаке не отвечает на ее вопрос, поэтому она решается поднять взгляд с его формы на лицо и пораженно замирает. Она видит его без маски. Впервые. Какаши внимательно наблюдает за ее реакцией и легко изгибает губы в улыбке:       — Нравится?       Будто зачарованная открывшимся зрелищем, Харуно кивает, не успевая задуматься над подоплекой вопроса.       Шаннаро, кажется, она попалась...       Он наклоняется к ней медленно, безотрывно наблюдая за ее реакцией. Его зрачки, расширенные, дикие немного пугают Сакуру, но вместе с тем заставляют безотчетно податься ему навстречу.       Ее первый, настоящий, взрослый поцелуй запускает раскалённые реки жидкого огня по венам, устремляющимся вниз живота. Пожалуй, стоило давно согласиться с доводами Ино и пойти за помощью к Какаши... Неужели это всегда так приятно и волнующе? Или дело в том, с кем ты... ох...       Хатаке делает что-то невероятное своим языком в то время, как его руки, прекратившие подпирать дверь, запускают электрические разряды по позвоночнику легкими прикосновениями к ее бедрам. Ками-сама, вот бы этот поцелуй длился вечность...       Но Какаши резко разрывает его, отстраняя Сакуру от себя за плечи и хрипло говорит:       — Нам следует остановиться, если мы хотим сделать все по правилам.       Харуно недоуменно хлопает глазами, силясь сфокусироваться и понять, что же он имел в виду. По правилам — это не у двери? Или, может, без поцелуев? Или только ночью?       Он слегка шокирован полным непониманием, написанным на ее лице и поэтому уточняет:       — После свадьбы, Сакура. Той, на которую ты согласилась десять минут назад.       Харуно мысленно даёт себе мощный подзатыльник. А затем, окончательно повергая в шок опешившего сенсея, закидывает голову назад и смеётся, после чего притягивает его к себе и яростно целует. В конце концов, репутации нужно соответствовать... * отсылка на подобную сцену в книге Д. У. Джонс « Ходячий замок»