Гори синим пламенем

— Ловко ты его, — спокойно начал Сукэхиро, сидя со мной на заднем дворике, опираясь вместе о стены отряда. — Он плохой, — в который раз выдавила из себя, вытирая покрасневший нос, — очень плохой. Оправдываться не хотелось. Я была уже успокоенной и как-то не горела желанием обсуждать произошедшее. Ну не понравился он мне и точка. Хоть в голову выстрелите — не отступлю. Уильям точно был силён, а глубоко внутри — ещё больше. Этим он и испугал. Пусть он и был внешне дружелюбен, приятен, поверхностная мана его была столь тепла, что впоследствии думала, а не показалось ли мне? Не показалось, точно нет. Очаг его был каким-то...не таким, совершенно чуждым мне. Будто и не человек вовсе. А о таком развитии событий рассуждать ни капли не хотелось. Как бы я не злилась и не огрызалась, всё-таки нужно было извиниться. Не потому что стыдно перед этим парнем: было очень нехорошо так говорить с Юлиусом. Плохо, очень плохо. Щёки от одной беглой мысли о случившемся окрашивались в багряный, а внутренние чаши весов перевешивали в сторону утверждения, что Фрея Свон — неблагодарная паскуда, которой следовало бы вообще рот на замке держать, вместо того чтобы кричать на друга спасителя. А что он им был — точно. А от этого меня брало ещё большее негодование. Мои резкие порывы заканчивались очень быстро, а когда время приходило извиняться, то я мялась, открывала-закрывала рот, чувствуя отчётливое желание сказать такое лёгкое "прости", но не могла вымолвить и звука. Да как же так? Разве виновата? "Виновата", — логика и рациональность навязчиво шептали мне прямо в слуховые проходы, которые и без того в последнее время совсем от постоянной работы уставали. "Иди и извинись", — хотелось выбросить и приписавшуюся к ним совесть, но совесть не позволяла. "И перед Уильямом. Обязательно". Резко встала на ноги, решительно направляясь обратно. — Ооо, так быстро? — казалось, Ями это сказал от балды, лишь бы что-то бросить напоследок, чтобы хоть не по-английски ушла. — Вот так, — тихо прошептала, не желая язвить сенсею, — надо было раньше. — Кажется, в твоей голове начался период просветления, — я поджала губу, скрываясь за прочными дверьми, в тайне обижаясь на достаточно колкую фразу. Но зато хоть отчасти правдивую. Пусть Олеся и была тварью неблагодарной, но Фрея-то должна хоть чем-то отличаться от прошлой заразы. Чем-то мои похождения походили на бег от ответственности, но вскоре полное понимание ситуации брало главенство над головой неряхи-Фреи, и и происходило чудо: я шла извиняться. Конечно, было глупо предполагать, что меня будут ждать с распростёртыми объятиями. Это как если бы грязный рот мне внезапно сам приготовил покушать. Почти нереально. Вот и сейчас в кабинете тишь да гладь да божья благодать. Всё на месте, кроме непосредственного начальства с его ... немного неприятным другом. Опечаленно вздохнула, лёгким жестом заправив прядку за ухо. Скоро совсем длинными станут — можно будет хвост завязывать. Прошла вглубь комнаты, с хэканьем и уханьем забираясь на больно высокое кресло. Ждать пришлось долго. Я-то знала, что если капитан ушёл, то можно смело забираться хоть к чёрту на куличики, всё равно раньше вернёшься, чем этот неуловимый ветер. Так я и сделала. Как ни странно, но пакет с книжками и бумагой я всё ещё держала при себе. Не видя в этом такой уж большой необходимости, положила его на стоящий передо мной стол, немного стукнувшись костяшками: стол оказался слишком высоким, а я не рассчитала его габаритов. Удобно уместилась, спокойно складывая ручки на животе. Ждём-с. Если так подумать, то нужно что-то делать с этим детским характером. Я задолбалась чувствовать эти слишком эгоистичные желания. В прошлой жизни я была подростком и такие перепады для меня были делом обыденным, пусть почти и отошедшим в далёкий запой. Но сейчас хотелось просто оградить всё моё от этих паскуд и не давать и пальчиком тронуть. Поистине эгоистичное желание. А что было обиднее всего, так то, что, похоже, это было виновато влияние тела этой девчонки. Уж не знаю, кем она была до того, как я завалилась в это бракованное тело, но что можно сказать точно — капризулей. Низшее сословие, ну как так? Как ты стала ... такой? Неужели у этой девочки исполняли любой каприз, да настолько часто, что это вжилось в тело? Бред, скорее это мои "тайные" повороты в характере. Хотя есть кое-что ещё. Кровожадность. Я, чёрт возьми, чувствовала сильную жажду убийства. Разве это нормально? Ну, для этой десятилетки? Это происходило довольно много раз, когда я только попала сюда. Хотелось размазать по гравию этих надоедливых тварей. Тогда меня бесить могло буквально всё. А в особенности — люди. Просто мошки, мелькающие в глазах. И вот после таких мыслей сомневаешься насчёт того, а точно ли ты в теле простушки-нищенки? Тяжело выдохнула, подтянув колени к груди. Беды с башкой, Фрея. И вот за подобными размышлениями день незаметно подошёл к вечеру. Задница была безповоротно отсижена, ноги попеременно отзывались многочисленными покалываниями, но я была упряма до конца: кресло Юлиуса за этот день узнало такие финты ногами, что за всю жизнь не видело подобных. Чтобы не уснуть в процессе, пришлось прибегнуть к тренировке сенсорства: сканировать местность как можно дальше, чтобы, если что, подготовиться к приходу этого неожиданного путника. Но пока ощущались лишь обычные рядовые, где-то мелькала мана Лероя и Ричи, такая приятная и знакомая, что я не применула улыбнуться, а после фыркнуть от своих мыслей. Наверное, привязалась, раз считаю их энергию приятной. А ещё ярко выделялась мана природы. Я могла понять по "горящему" небу, что сейчас действительно красивый закат. Окно было приоткрыто (сама от духоты чуть не задохнулась, а открыть это дьявольское сооружение с моим метром с кепкой было труднее, чем можно представить), и поэтому лёгкая мана неслась порывами ветра прямиком в открывшуюся щёлочку. Дышать маной — как отдельный вид наркотика. Вызывает зависимость. А эта была горячей, как только что приготовленный чай. Носовая полость немного раздражилась, но сразу же успокоилась: мана после обдала небольшим холодком. А ведь сейчас я почти свыклась со своеобразной слепотой. Я перестала видеть, как нормальный человек, но приобрела что-то значительно большее. Я очень хорошо чувствовала ману, чужие эмоции, ауру людей, могла предсказать погоду, "видела" направление пути этих индивидов (ниточки никуда не исчезли, просто стали частью меня, и обращать внимание на них было уже почти неактуально), лечилась благодаря мане, а что самое полезное — могла использовать эту энергию. Чертовски круто. В головушке неслись мысли, что за такое многие бы пожертвовали зрением. Грустно осознавать, но мне повезло. Сильно повезло. Когда же другие, к примеру, Юлиус или Ями достигали всё собственным трудом и...так. Но я ведь тоже не баклуши пинаю? Поэтому нужно переставать думать таким образом. Мана оседала на языке, заставляя хотеть попить воды. Прослюнявила засыхающую ротовую полость, закрывая глаза. Сердце начало хорошо слышаться, тело постепенно стало расслабляться, бдительность притуплялась, а желание уснуть крепчало. Мышцы лица как атрофировались, а левая ручонка сползла вниз и теперь свисала с кресла. Шея немного заныла, ноги были положены на подлокотник, и я, смешно говорить, уснула. Поначалу это была приятная дрёма. Посторонние звуки я отлично улавливала, но поднимать туловища не хотела: оно как под анестезию попало. Как это переросло в полноценный сон, думаю, все понимают. А как сознание ушло в небытие, то спустя время начали появляться первые очертания сна. Я понимала, что сплю, но для профилактики ущипнула себя за руку. Зрение вернулось. Удивлённо заозиралась, в непонятках ищя глазами в этом смазанном пространстве ... что-то. С непривычки заморгала, закрывая глаза ладонями. Свет бил не хуже грязного рта. Резко вдохнула, рассматривая свои ладони. Белые. Красивые. Будто прежние. Потрогала волосы, с шоком оттягивая фиолетовый локон. Фокус потихоньку возвращался, и я судорожно втянула ртом воздух, с подогнутыми ногами уваливаясь на землю. Ярко. Слишком ярко. Мозг отказывался анализировать и выдавать нормальную картинку, поэтому мне пришлось со стоном закрыть заколовшие глаза. Слёзы пошли в знак защиты единственного органа зрения. Обхватила ладонями голову, ощущая в затылке революцию: словно маленькие человечки разом выстрелили кто куда, попадая обязательно в жизненно важные места. — Больно...— проныла в пустоту. Согнулась калачиком, упёршись лбом в землю, — хватит... Голова не хотела отступать, качая свои права на нормальную работу, а не на внезапно появившиеся обязанности. Закусила нижнюю губу, больно зажмурив глаза. Задышала часто-часто, чувствуя бешеный ритм сердца, говоривший о панике, чёртовой панике. Вздрогнула всем телом, ощутив прикосновение к ноге. Непроизвольно раскрыла веки, тут же застонав от проколовшей затылок боли. Обернулась назад, не ожидав увидеть стебель фиолетового цвета, обвившего щиколотку. С силой зажмурилась, потянув руки к растению, начиная рвать его ткани. — Твою ж...— оно показалось горячее лавы, и мне пришлось заглушить крик на подходе в горле. Кончики пальцев заныли, покрываясь спелой краснотой. Пока я не трогала его, цветок не обдавал жаром и ноге не вредил, но когда я дотронулась рукой, он обжёг щиколотку в несколько кругов, обвитый змеёй вокруг неё, — а ты опасен, кусок мусора. — Лучше не трогай, — вздрогнула от пробирающего тихого голоса, не спеша разворачиваться к нему лицом, — это так, чтобы ты не ушла. Я промолчала, хотя дико захотела съязвить, что чтобы и не пробовала уйти. Непроизвольно сжала зубы, нахмурив брови. Силой удерживает? Значит, за слабачку считает? Или за ту, которой можно управлять? Моя гордость уязвлена. — Тебе лучше повернуться и хорошенько рассмотреть меня, — скривилась, но повиновалась, в душе грея надежду, что в будущем я ей морду разукрашу, — Олеся. Удивлённо раскрыла глаза, тем самым увидев лицо уже раздражающей незнакомки. Фиолетовые волосы, синие глаза, пухлые губы и маленький носик. Миленькая. — Я Иоланда, но можешь звать меня Иолой, — закрыла для профилактики зенки, помассировав затылок и веки. — Фрея, — недовольно и поздновато поправила, с непривычки замешкавшись при виде полной темноты при закрытых глазах, — ты кто такая и что здесь забыла? — желчь можно было брать донорством и давать всем нуждающимся реципиентам. — Тебе придется поверить мне, хочешь ты того или нет, — этот высокомерный тон уже заставлял поджилки трястись от неконтролируемого гнева, — а ещё лучше успокоиться и принимать информацию на холодную голову. — Не указывай мне, — процедила сквозь зубы, понимая, что она права и от того ещё сильнее раздражаясь, — я вообще-то сплю, а ты тут, уж извиняй, незваный гость. — Просто послушай и не перебивай, у нас с тобой не так уж и много времени, — бегло проговорила, не оставив и следа от былого, блин, величия, — отлично, — сказала, когда я послушно развернулась к ней всем телом, сложив руки на груди и с прищуренными глазами глядя на неё, — ты, Фрея, сейчас в моём теле, — поджала губы, слыша треск разбившихся надежд, что это не так, — но неспроста, — промычала, давая понять, как я к этому отношусь. Она, стиснув своё недовольство и поганый характер в кулак, продолжила, — ты должна убить одного человека и, считай, что ты свободна. — Погоди-погоди, — сильнее нахмурилась, чувствуя прилив откровенного бешенства, — кого это и зачем? В чём заключается мотив? Может, ты сейчас сказала убить, а потом я буду гнить где-нибудь на нарах всю последующую жизнь? Кто вообще пытается приказывать мне, чёрт бы его побрал?! Это уже моя жизнь, и я могу прожигать её так, как хочу того я, а не какая-то Иоланда с жопы мира! — прокричала, ощущая, как немного отпустило, но далеко не до конца. — Его зовут Грегор Рамсей, — как ни в чём не бывало продолжила, до хруста сжав кулаки. Уничижительно ухмыльнулась, — и он убил тебя. А точнее, меня, — непроизвольно замерла, не в силах поверить в ... это, — а ты должна отомстить за меня и уже за себя. Из-за него ты тут, — руки он гнева задрожали, а стебель начал подпаливать жаром, — у тебя появился второй шанс на жизнь, но ты ещё должна заслужить его, — почему-то тяжело выдохнула, отвернувшись в сторону, — убей его и ты сможешь жить, как того пожелаешь. А я уйду, — где-то начал гореть распаляясь огонек надежды, что я смогу ... и правда, — пожалуйста, Фрея, — она с отчаянием тихо сказала, глянув искоса, поджав губы, — ты же так хочешь жить. Я же знаю. Мне ничего не оставалось, кроме как незаметно кивнуть. А потом упасть спиной на жестковатое кресло, от неожиданности свалившись с него. Тяжело дышала, пытаясь вернуться в то время, когда я засыпала с пустой головой и просыпалась с таким же ситом. Сердце отбивало что-то из Моцарта, а тело затряслось не от гнева — от страха. Что это за дерьмо сейчас произошло? Моя шизофрения приказала мне убить какого-то Рамсея за то, что он убил меня? Простонала от занывшей конечности. Глянула на ногу и тихо вздохнула, судорожно затрясшись. Ожог. — Господи, что же это такое...— сглотнула, силясь подняться на ноги, но они, как смеясь, отказывались выполнять приказы руководящего мозга. Голова закружилась, а со стороны дверей послышался глухой стук. — Фрея-чан, что ты здесь делаешь? — спокойно проговорил спаситель, недоуменно глядя на меня через стол. — Д-дядюшка Юлиус, — слезящиеся глаза устремили свой взор на опешевшего мужчину, — мне приснился кошмар, дядюшка Юлиус! И я заревела. Детское тело оказалось слишком впечатлительным. Или просто я отвыкла от такого рода авантюр. Юлиус же, охренев от происходящего, обошел массивный стол и присел передо мной, разрывающуюся от рыданий, взяв за дрожащие ладони. — Что тебе приснилось, Фрея? — с участием и беспокойством спросил мужчина, силясь успокоить, — Фрея! — настойчиво прикрикнул. На секунду обалдела, но этого было достаточно, чтобы взять под узду эмоции. — У... — убить, мне сказали убить неизвестного человека! — Умер. Дядюшка Юлиус умер, — отчаянно проговорила, не в силах сказать правду. Язык задвигался не по моей воле, — Ты умер! — закричала, пытаясь помахать головой в отрицательном жесте. Чувствую, что тело понемногу перестаёт повиноваться. "Не верь! Пожалуйста, не верь мне!", — кричу, но губы не двигаются. — Фрея...— он обескураженно посмотрел на меня, тут же увлекая в объятия, — Фрея, тебе не стоит переживать. Я не оставлю тебя. "Нет, не то! Услышь меня, пожалуйста!". — Почему?..— одними губами. Неверяще уставилась в привычную темноту, безмолвно давая слезам течь по щекам. Подождите. Я что, получается, наврала ему?.. — дядюшка Юлиус, прости меня! — хрипло прошептала, обхватив его шею крепче, очумев от того, что контроль резко вернулся: — За всё прости, пожалуйста... — Ну что ты, Фрея, — погладил по голове, — я и не обижался. "Не то. Не за это". Юлиус взял меня под коленки, держа на руках посреди кабинета. — Как насчёт того, чтобы завтра узнать, какая же у тебя магия, Фрея-чан? — стараясь говорить тихо, но подбадривающе, произнес спаситель спустя несколько минут молчания. — Угу, — на автомате ответила, находясь точно не здесь: в прострации. — Хочешь покататься? — меня легонько похлопали по спине, на что чересчур взбудоражено отреагировала, передернувшись всем телом. "Нет. Не хочу, просто будь рядом". — Угу, — широко раскрыла глаза, не понимая, почему говорю не я, а... кто-то другой. — Вот и замечательно, Фрея-чан! — бодро сказали, выходя на улицу через двери, — куда бы ты хотела? "К Лерою в комнату". — Куда дядюшка Юлиус скажет, туда и пойдём, — ошалело нахмурилась, не почувствовав и грамма того восторга, что сейчас выказывал мой голос. — Фрея? — кажется, спаситель тоже не понял моей внезапной вежливости и покорности, — тебе плохо? — раскрыла рот от проницательности Юлиуса, вовсе не хотев этого делать. Что за..? Отодвинув меня, он заглянул в глаза (почему-то мне так думалось) и, казалось, что-то да разглядел, что показывали волны маны недоверия. Вибрации отозвались в ушах шумом моря, отдавая эстафетную палочку голове, что тут же ударила болью в висках. — Я хочу домой, Юлиус, — всё было вновь подвластно мне и, как это бывает, усталость с лихвой упала на плечи, — не хочу никуда, хочу спать, — устало произнесла, не понимая, откуда взялась вялость. — ...хорошо, — его недоверие ударило похлеще лопаты по хребту, но оправдать её было несложно: я сама бы себе сейчас не поверила, — тогда к Лерою? — Угу, — махнула подбородком, умещая голову на его плече. Ожог на ноге горел почему-то слабее, чем непонятная обида на сердце. В тот момент мне показались необоснованными обвинения на Уильяма: я ощущала себя не лучше, чем этот лицемер. На дне всех органов осела странная гадость, не опознанная мною, как что-то неопасное. Оно горело сильнее огня у солнечного сплетения. Я будто взаправду сгорала изнутри.