Проклятие Луны

«Как же больно. Как же чертовски больно». Она, снова спящая в одной шелковой рубашке, свернулась дрожащей тенью на кровати и прижимала ладонь ко рту. Снова воспоминания приходят ночью, снова заполняют собой сны и заставляют просыпать в слезах. «Только бы не услышали. Только бы не заметили». Она судорожно молится, чтобы никто на этой базе, в целом мире не услышал ее всхлипы. Никто не должен знать причину, по которой она входит в столовую по утрам с мешками под глазами и стеклянным взглядом. Почему тренируется одна и сжигает раз за разом весь тренировочный полигон. Лишь бы ее друзья не знали, что она слишком слаба и не такая, какой они ее видят. Не сильная. Не храбрая. Не целеустремленная. Нет. Она не такая, как думают они, замечая горячие глаза в битвах, стальную веру в победу и храбрость кричать на более могущественных и сильных. Она всего лишь девчонка, прячущая за сжатыми зубами страх и тревогу. Всего лишь ребенок, не познавший настоящей любви и семьи, поэтому не осознающий, что именно нужно дать другим. Что именно дать своим Хранителям. Она всего лишь завидует Саваде. - Мне страшно, - срывается в тишине комнаты и Элизабет снова яростно кусает собственные губы до крови. «Глупая, молчи. Кто-то услышит. Они разочаруются в тебе». От собственных мыслей лишь хуже. Разве друзья не должны принимать тебя такой, какая ты есть? Слабой, отчаявшейся и трусливой. Разве перед ними стоит притворяться и носить маску Донны? Разве в этом есть хоть какой-то смысл? - Кто-нибудь, - шепот становится лишь бормотание в зажатой ладони, - помогите. Ей страшно, что кто-то узнает. Ей страшно, что никто не поймет. Ей страшно, что она скоро сломается. И лишь темная тень у стены молча наблюдает за всем и колышет потоки воздуха из кондиционера. Лишь одна тень слышит ее страдания и не может подать голоса. Видеть ее слезы и отчаяние было самым болезненным из всего, что он вытерпел. Пытки, эксперименты казались не такими уж и болезненным в отличии от молчаливого наблюдения за медленно догорающей девочкой. Вообще наблюдать за саморазрушением детей слишком больно. Слишком высокая ноша, слишком трудная цель, а ведь он догадывался, что его Донна страдала так же. Молча, в тишине и с бутылкой десятилетнего виски. Он знал, но не помог. Он насылает тонкий аромат ванили, вносит шум леса и пение птиц. Он молча напевает колыбельную и проигрывает ее любимую сонату. «Спи, дитя», - шепчут его губы, затягивая глубину ночи и скрывая мигающие часы на тумбе. Луна должна сиять ночами, но его луна обязана спать. Хоть иногда, хоть на пару часов, но забыть обо всем. Этой ночью Элизабет не снятся воспоминания, не преследует отчаяние проигрывающей войны. Она спит спокойно и обнимает подушку двумя руками, пряча в ней лицо. Отчего-то вокруг пахнет Италией, пахнет загородным домом и духами мамы. И так хочется жить. Просто жить, встречая рассветы и отпуская закаты, поливать цветы в саду и собирать персики, прося повара приготовить из них свежий джем, ездить за выпечкой на машине и вдыхать влажную почву после дождя. Как же хочется просто жить. На утро она не чувствует присутствие тени, но все еще будто ощущает родные запахи. Она принимает это за добрый знак, за маленькую надежду и обещает непременно победить, чтобы однажды снова вернуться в Пьенцу. Пройтись по родными тропинкам, забросить монетку в колодец желаний и загадать теплого дождя, чтобы вновь вдохнуть свежесть и прохладу.