***
Юной Лиззи всего два года.
Недавно отпраздновала День рождения и, так громко и заливисто смеясь, носилась среди гостей, словно небольшой ураган, а взрослые все улыбались и так гордо приговаривали: «Какая шустрая. Истинной наследницей растет. Ой, а глаза то мамины». Александрия тепло улыбалась, благодарила и звала дочь к себе, позволяя сжать в маленьких ладошках дорогое платье, совсем не думая о ткани. Для малышки все взрослые были на одно лицо, добрые дяди и тети, лишь Занзас хмуро смотрел по сторонам, держа наготове пистолет.Юной Лиззи всего четыре года.
Она бродит по саду, прижимая к груди любимого плюшевого зайчика с большими длинными ушами и держит так осторожно за туловище, больше не хватая его за уши. Папа показал, как больно, когда хватают за уши, поэтому маленькая Лиззи учится быть осторожной. Александрия тенью ходит среди высоких кустов и что-то напевает так тихо, чарующе на непонятном языке. Выпрыгнув из куста, девчушка с разбега хватается за юбку мамы и вскидывает голову выше. Улыбка становится беззубой, слишком быстро растет, но такая же яркая и добрая. - Почему небо голубое? А почему трава утром мокрая? Мам, а почему папа со мной не играет? - снова спрашивает так громко, заинтересовано, а на утро забудет все ответы и вновь прибежит спрашивать.Юной Лиззи всего шесть лет.
- Быстрее, быстрее, - бормочет под нос, прижимая к груди большой рюкзак, едва ли не больше ее самой, и крадется по коридорам. В новом огромном поместье совсем тихо, слуги спят, как и страшные дяди с оружием. Если проскочить в это время в сад, побежать в лабиринт, то никто не найдет. Тихо скрипнув стеклянной дверью, девчушка почти перепрыгивала ступеньки и резво неслась по саду в сторону высоких кустов. - Прямо, налево, направо, прямо два раза и налево раз, - напевает нескладно и следует среди одинаковых кустов. В уголке за большой статуей истоптанная полянка, она бросает на землю вещи, достает, кряхтя, плед, бросает на землю и садится, выдыхая. И сегодня получилось. Из рюкзака выглядывает плюшевый заяц, она его осторожно достается и улыбается. У зайки оторвано одно ухо, а второе обуглено на конце, вместо левого глаза черная пуговица. Но он не расстраивается, как и она. - Я защищу тебя, Бонни. Они не найдут нас. Мама нас спрячет, - шепчет она, кусая губы. Внутри поместья страшно, а в лабиринте за мемориалом Александрии спокойно. Малышка верит, что даже из-под земли мама ее защитит.Юной Лиззи всего десять лет.
Но скоро исполнится одиннадцать. Но разве это важно? Она не помнит, что значит День рождения, не знает, как радоваться взрослению. - Лиззи, вставай. Хватит прохлаждаться, - Реборн снова кричит, стоя на ветке дерева и хмуро осматривая девчушку снизу. Лежит на земле и кряхтит, пытаясь подняться на дрожащих руках и встать, как он требует. Но мышцы не слушаются, что хочется плакать от бессилия. Время близится к закату, сейчас бы поужинать и обработать новые царапины, чтобы не щипали от пота. Но Реборн не позволит уйти, пока план на сегодня не будет полностью пройден. - Еще сто отжиманий и километр бега. Живее, глупая Лиззи! - напоминает, будто бы она и сама не помнит. Хотя снаружи все же лучше, чем внутри.Юной Лиззи всего двадцать четыре.
Тонкая сигарета догорает в руке, уже третья за день. Такими темпами жди кашель курильщика, как не устает повторять Тсуна. Будто бы сам не выпивает перед сном, думается. Взрослый мужчина, а строит из себя невинного и чистенького. А крови то сколько на руках. Бьякуран наблюдает за ней, стоящей посреди моста и докуривающей под первым снегом в этом году. Зима снова наступила в Италии. Он тихо подходит, даже не шурша, накрывает шерстяное пальто на плечах ладонями и глубоко вдыхает. Приторно сладко и так удушливо. Находиться рядом становится невыносимо. - Моя девочка-море, - тихо шепчет он и выдыхает прямо в макушку ее черных волосы пар, - тебе просто надо было сказать мне «да». И тогда бы ты не оказалась в этой ситуации. Неужели он тебе важнее меня? - О покойниках либо хорошо, либо никак, Джессо, - горько шепчет она, понимая, что уже проиграла и скоро умрет. Она знает, что умрет от его руки, последним, что увидит будут его фиалковые глаза. Впрочем, это даже не плохо. Психотерапевту больше не придется слушать ее самобичевания, - Запомни, когда будешь на моих похоронах.***
- Вария основным отрядом в Южном замке. По всем данным мы готовы начать оборону против Мельфиоре. Подробные данные можешь увидеть в докладе, я отправил его утром, - взмахнув проклятой пластиковой черной папкой с гербом Варии, Скуало кивнул и бросил вещицу на журнальный столик у дивана. Ему уже осточертело носиться туда-сюда с этими бумажками, как школьнику. В большом кабинете с распахнутыми настежь панорамными окнами стояла духота. И чего только не закрыть окна, а вместо него не включить кондиционер? Но язык отчего-то не поворачивался покритиковать женщину за столом. Свет ударял точно в ее спину, оттеняя бледное лицо и так жестоко старя. - Скуало, дорогой, ты приехал то зачем? – наконец-то отбросив ручку в сторону и расправив плечи, она подала голос. Сухой, уставший, будто бы она не спала пару суток, а вместо этого бегала марафоны, как в детстве. Суперби выпрямился как-то дергано и опустил брови ниже. На кой черт спрашивает? Раньше радовалась любым посетителям, особенно из проклятой Варии, что приезжала лишь чтобы принести плохие новости и напомнить про контракт с Вонголой и несчастный последний пункт. Хоть какие-то развлечения среди бумажной работы, приговаривала Донна, потягиваясь в кресле и улыбаясь. Даже кости хрустели так благодарно за визит. Можно выйти из-за стола, поругаться с Занзасом, а потом напиться за этим самым столом. «Варийские выходные». Так прозвали дни, когда Донна была слишком занята и скидывала работу на остальных. - Доклад ты отправил, я уже изучила. Да и с Занзасом успела поговорить, - Скуало тихо прокашлялся. Надо что-то ответить, а то выглядит все плачевно. Он приехал, а его, взрослого мужчину, элитного мафиози, почти отчитывают, - Скуало, в чем дело? Это уже начинало жутко раздражать. Будто бы сама не догадывается своей проклятой Вонгольской интуицией, отчего он стоит напротив и жмется. Неужели хочет сама услышать? - Ты себя видела в зеркало? Как покойник выглядишь, - бормочет мечник, скрипя зубами в раздражении. - Так ты переживаешь, что-ли? – и голос Донны звучит так искренне удивленно, когда она встает из-за стола, отодвигая тяжелое кресло и робко, как зверек, подходит ближе, наклоняясь, чтобы заглянуть в лицо мечника. Скуало хмурится и отворачивается, пряча лицо. Все поймет, если увидит, - Редко от тебя дождешься волнения. Даже непривычно. Но спасибо. Приятно. Приятно? Скуало чувствует раздражение даже в кончиках пальцев, поворачивая голову и скалясь. - Какого нахер…- он уже готов разразиться криками на весь кабинет, покрыть чертову девчонку матом с ног до головы, забыв о том, что она Донна, но его останавливает улыбка напротив. От этой натянутой уставшей улыбки, которой она пытается делать вид, будто все в порядке, а она сама ничуть не изменилась за пару лет, хочется схватиться за нож. И так искусно отрезать эти губы, лишь бы не видеть, - Лиззи, это уже не шутки. Все за тебя волнуются. Война войной, но не забывай про отдых. Она не слушает, поворачиваясь на пятках и медленно возвращаясь к столу. Бумаг ничуть не уменьшилось, так еще и он принес новые. - Я буду очень благодарна, если эта тема больше не будет подниматься, - тактично, так, черт возьми, дипломатично она просит его закрыть рот, - Можешь идти, полагаю. На этом все. В кабинете становится еще хуже, прям дышать нечем, кажется. Скуало тихо выдыхается, отходя к двери. Попыток поговорить больше нет. «Пусть чертов босс сам приезжает в другой раз и говорит в своей манере», - чертыхается мысленно Скуало. С чего он вообще думал, что у него выйдет? Эта девчонка перестала его слушать с момента нападения на Вонголу еще при Девятом. - Прекрати быть такой идиоткой. Даже Занзас беспокоится, - бросает напоследок Скуало и выходит из кабинета, хлопнув дверью. В кабинет чуть поддувает ветер. Донна тихо вздыхает и кусает губы. - Поздно вы очухались, господа, - тихо шепчет она и горько улыбается. Дата смерти уже назначена.