Увидеть Париж и умереть

      ‒ Как же пробраться к этой башне?! Уилл Генри! Куда ты подевал карту?       ‒ Она у вас в руках, сэр.       ‒ А почему же, позволь узнать, она не у тебя! ‒ это даже не было вопросом, и я промолчал.       Месье Жером, обладатель очаровательного французского акцента, который делал его непрерывную болтовню чуть более выносимой, встретил нас вчера на вокзале и проводил в отель. По его плану, сегодня доктор Пеллинор Уортроп и его юный ассистент Уилл Анри должны были начать утро с неторопливой прогулки по выставке, а после обеда встретиться с месье Жеромом, ну что вы, называйте меня просто «Жером», у подножия Эйфелевой башни, которая с момента открытия месяц назад уже успела стать, несмотря на противоречивые мнения, любимым объектом для посещения местных жителей и туристов.       Поспорить с ней по популярности могла только Машинная галерея. Вместо прогулки доктор до полудня провозился со своими заметками, потом вспомнил, что ему предстоит посетить светское мероприятие, и на неприлично долгое время заперся в ванной комнате. Когда же наконец он, в образе, отличном от его обыкновенного заляпанного халата и неухоженных волос, явил себя свету в лице меня, было настолько поздно, что нам пришлось поторапливаться как никогда раньше.       Всемирная выставка 1889 года должна была показать людям все возможности современных строительных технологий. Архитекторы как будто разом сошли с ума и, забыв о практичности, возводили сооружения одно помпезнее другого. Яркие, вычурные, традиционные, классические, футуристические, деревянные и металлические, утопающие в свежей зелени здания мелькали перед моими глазами. Мне была привычна скромная архитектура небольшого американского городка, где я провел всю свою недолгую жизнь, и теперь я вертел головой, боясь пропустить мельчайшую деталь.       Свернув за доктором за очередной поворот, я резко встал посреди дороги и, кажется, открыл рот. Вот она, башня, совсем рядом! До этого она только выглядывала из-за других строений, как будто подмигивая и играя с нами в прятки. И наконец, вот она, ажурная, тонкая, но при этом монументальная, устремляющаяся от массивных опор острой вершиной ввысь к небосводу. Состоящая из отдельных металлических частей, она каким-то чудом, а точнее, силой человеческой мысли была собрана воедино.       ‒ Да где ты, Уилл Генри? ‒ раздраженно крикнул доктор, даже не потрудившись замедлить шаг. ‒ Поторапливайся!       Я спохватился и поспешил вслед за Уортропом, который уже отдалился на добрый десяток метров. Только его рост позволил мне не потерять его в толпе. Доктор, не спавший в поезде из-за тряски, так и продолжал недовольно бурчать.       ‒ Поверь мне, Уилл Генри, эту нелепую конструкцию лучше обходить стороной. Ты же не хочешь, чтобы тебе на голову свалилась одна из металлических деталей?       Вопреки своим же словам, доктор шагал по направлению к башне настолько быстро, насколько позволяли приличия. При этом он мял в руках шляпу и, ссутулившись, огибал похожих. Ему привычнее всего была архитектура его подвала.       ‒ Н...нет, сэр, но ведь ее строили долго... ‒ я хотел сказать, что строители трудились день и ночь, чтобы башня была абсолютно безопасной и устойчивой, но доктор только отмахнулся.       Он, в отличие от меня, не вслушивался вчера в бесконечную болтовню проводника, посланного за нами самим месье Рише, по приглашению которого мы и прибыли на выставку.       Доктор нахлобучил шляпу на голову, как будто скрываясь от взглядов, которые кидали на него очаровательные мадемуазель из-под кружевных зонтиков, и принялся вертеть мятый лист бумаги, на котором была начерчена схема выставки.       ‒ Париж, Париж... Да какой, к черту, Париж! Говорю тебе, Уилл Генри, я напрасно трачу свое драгоценное время. Только уважение к месье Рише заставило меня бросить исследования и примчаться сюда по его первому зову.       ‒ Да, сэр.       Дело было далеко не в уважении. Месье Рише из личного интереса к монстрологической науке щедро спонсировал не только Общество монстрологов, но и каждого обратившегося к нему с мольбой о помощи молодого ученого, вступившего на путь изучения того, что с большой долей вероятности и вовсе не существовало в природе. Поэтому просьба месье Рише прислать в Париж на Всемирную выставку не какого-нибудь монстролога, а именно доктора Уортропа, была воспринята Обществом как приказ. Кроме того, месье Рише всячески подогревал интерес общественности к непризнанной науке. Ради этого он привез на выставку настоящего монстра.       ‒ Костяной человек, Уилл Генри, ‒ это выдумка, ‒ говорил доктор, вызвав меня в свое купе посреди ночи, ‒ причем одна из наиглупейших. Коренные жители Мадагаскара верят, что духи, живущие в жерле спящего вулкана Марумукутру, похищают кости мертвецов. Как бы нелепо это ни звучало, духи, которым ведомо человеческое деление года на недели, исключительно активны по вторникам, поэтому в этот день подъем на вулкан строго запрещен. Духи могут схватить живого человека и, обглодав до костей, утащить особо приглянувшиеся кусочки в жерло вулкана. Как тебе эта история, Уилл Генри?       Я невпопад кивнул вместо ответа, что ожидаемо вызвало в докторе всплеск раздражения.       ‒ Уилл Генри, если ты хочешь хоть чему-то научиться, ты должен слушать, а лучше записывать. Где твой карандаш?       Я похлопал по карманам, но там, естественно, ничего не обнаружилось.       ‒ Я жертвую интересами науки, выделяя тебе не минуты, а целые часы, вместо того, чтобы заниматься делом. Ты вообще меня слушаешь? Как называется вулкан, о котором я тебе полночи толкую?       ‒ Мару.. мукутру, ‒ пробормотал я похожий набор букв и каким-то чудом угадал.       Доктор надолго замолчал, вперив в меня подозрительный взгляд. В ночной полутьме в его глазах плясали отблески горящей керосиновой лампы.       ‒ Раз в пятьдесят лет посреди ночи Марумукутру извергает сноп искр. По местным легендам, конечно же. В надежных источниках я не нашел ни одного доказательства этому. Если не считать достоверным источником видения некоего английского поэта...       Доктор закрыл глаза и замолчал. Я понадеялся, что он задремал и можно будет вернуться в свое купе, которое я делил с чемоданами. Но тут доктор Уортроп тихо зашептал что-то, и я наклонился, чтобы мерный стук колес поезда не мешал расслышать его слова.       ‒ Впрочем, неважно, ‒ громко сказал доктор, заставив меня отшатнуться от неожиданности.       Доктор продолжил как ни в чем не бывало:       ‒ В эту ночь духи пробуждают вулкан, чтобы из накопленных за год лучших образцов костей создать Костяного человека. И каждый раз он выходит разным.       ‒ Разным, сэр?..       ‒ Духи тащат в вулкан все что ни попадя ‒ кости взрослых и младенцев, птиц и животных. Представь себе, что у них в из этого набора в итоге получается!       Доктор прикрыл глаза и на этот раз продекламировал громче:

Но лишь Ужасное Дитя Увидят жители страны, Как с громким воплем: «Родилось!» Сбегут из этой стороны.

      ‒ И что дальше?       ‒ Что? ‒ доктор как будто забыл о моем существовании.       ‒ Что делает Костяной человек? Почему все сбегут?       ‒ Представь себе, Уилл Генри, что ты только что родился. Каким будет твое первое желание? Ну же, Уилл Генри, это желание для тебя весьма характерно.       Мне не понравился тон доктора, но я, немного подумав, ответил:       ‒ Поесть, сэр?       ‒ Вот именно, поесть!       ‒ И чем же он питается, сэр?       ‒ Чем питается кто?       ‒ Ну, Костяной человек?       ‒ Боже мой, Уилл Генри! ‒ внезапно взорвался Уортроп. ‒ Перед кем я тут битый час распинаюсь?! Ты вообще меня слушаешь?       ‒ Д-да, сэр.       ‒ Тогда ты должен был слышать, как я несколько раз повторил, что никакого Костяного человека не существует и существовать не может! Из чего логически следует, что Костяной человек ничем не питается! Потому что его нет в природе!       Доктор замолчал и отвернулся к стене, ставя точку в разговоре.       ‒ Я пойду?.. ‒ пробормотал я и, не надеясь на ответ, покинул купе.       ‒ Месье le docteur! Малыш Анри! ‒ стройный молодой человек в черном помахал нам рукой и покачал головой, как будто упрекая в том, что мы идем слишком быстро и не наслаждаемся видом исполинской конструкции. Черные спирали его кудрей весело запрыгали в такт.       Месье Жером, просто Жером, обеими руками потряс руку доктора, а затем потрепал меня по плечу. Я улыбнулся.       ‒ А ты смел, малыш Анри, courageux! Не боишься взглянуть на самого настоящего монстра?       Улыбка сошла с моего лица, а сам я побледнел. Были еще свежи воспоминания, и перед внутренним взором мелькнуло огромное тело с мускулистыми руками и ногами, пересеченное оскалом пасти в районе живота.       ‒ А-ха-ха, ну вот, малыш смел, но все же напуган! ‒ воскликнул Жером.       ‒ Уилл Генри ‒ мой ассистент, месье Жером, а никакой не малыш, ‒ сухо перебил его доктор Уортроп.       Со стороны могло показаться, что он защищает меня, но я уже достаточно изучил этого человека, чтобы понимать, что он всего лишь оберегает свою репутацию. Не хватало еще слухов о том, что доктор Пеллинор Уортроп делает что-то бессмысленное, к примеру, невесть зачем таскает за собой напуганного ребенка. Нет, Пеллинор Уортроп совершает поездки в сопровождении ассистента, и точка.       ‒ Pardonnez-moi, monsieur le docteur, ‒ очаровательно улыбнулся француз, совершенно не обидевшись на бестактность доктора, ‒ и вы, monsieur l'assistant. Нам следует пройти к pavillon de l'éducation, павильону образования. Подходит время торжественной речи месье Рише, а затем вместе с остальной публикой вы узрите то, ради чего пересекли океан, господа!       С тех времен, когда доктор Уортроп еще не забрал меня из школы во имя науки и своего комфорта, я знал, что такое торжественные речи. Речь директора школы, приуроченная к началу учебного года и к его окончанию, а так же к любым более или менее значимым религиозным праздникам. Иногда директор любил спонтанно собрать в зале нас, скучающих мальчишек, на день рождения какого-нибудь президента и прочитать торжественную речь о долге и ответственности.       К моему удивлению, месье Рише оказался полной противоположностью директора школы. Этот высокий полный человек лет шестидесяти с седыми волосами, собранными сзади в куцый хвостик, метался по сцене, возводил руки к небесам и гипнотизировал застывшую в восхищении публику бархатистым баритоном, в особо драматичные моменты для пущего эффекта переходящим в раскатистый громоподобный бас. Несмотря на свой вес, месье Рише обладал бьющей через край энергией, и я не мог ни на секунду усомниться в правдивости его рассказа о приключениях в поисках монстра.       Мы с доктором сидели в почетном первом ряду, и я, с трудом оторвав взгляд от сцены, оглядел публику. Вот господин нервно кусает костяшки пальцев, вот молодая девушка прикрыла глаза и сбивчиво дышит, представляя себя на месте отважного путешественника месье Рише, в ту самую ночь крадущегося через леса Мадагаскара, обманув охранявших его хижину жителей. Вспышки искр в жерле потухшего вулкана, затмевающие звезды в ясном небе, указывают ему путь. Дыхание зверей, песни ночных птиц, шорохи и шумы, треснувшая под ногой ветка. Не духи ли это идут за месье Рише, чтобы заполучить последнюю недостающую косточку?..       Мадемуазель простонала, а сбоку недовольно прокряхтел доктор Уортроп. Он один не попал под очарование месье Рише и сидел, нервно постукивая ладонью по колену, словно отсчитывая секунды своего бесценного времени, потраченные на этот спектакль для жаждущих впечатлений обывателей.       ‒ И вот, на восходе солнца я, утомленный бессонной ночью и нервным ожиданием, вздрогнул и резко подобрался в своем убежище среди густых кустов. По склону холма спускался он ‒ предмет моей страсти. Дамы и господа, вы уже успели насладиться чудесами науки и техники, созданными руками человека, теперь же узрите чудо, созданное природой. Я представляю вам... костяного человека!       Рухнула на пол тяжелая бархатная портьера за спиной месье Рише, театрально раскинувшего руки, и под общий вздох миру был явлен он.       В первое мгновение я решил, что передо мной высится тонкий, белесый ствол дерева, опустивший вниз две кривые ветви.       ‒ О Боже! ‒ взвизгнула дама за моей спиной. Последовал мягкий удар тела о деревянный пол, сопровождаемый шорохом платья ‒ к то-то упал в обморок.       В зале волной нарастал шум и, достигнув пика, перешел в оглушающие аплодисменты. Многие вставали с мест и кричали «Браво!» с ударением на последний слог. Доктор замер на мгновение, а потом принялся с возросшей скоростью колотить себя по колену. Я же не мог оторвать взгляд от сцены.       Оно действительно было костяным, это существо, составленное из разрозненных кусков. Белесое, как будто светящееся в ярком свете, оно поворачивало голову то вправо, то влево, и шевелило длинными пальцами рук, почти достигающих пола и закованных в цепи. Больше я не смог ничего разглядеть, ибо публика ринулась к краю сцены, загородив от меня монстра. Охрана не давала особо ретивым господам пробраться на саму сцену.       Увлеченный происходящим, я сразу не заметил, как, воспользовавшись царившей суетой, к доктору Уортропу подошел месье Рише и, мягко взяв того под локоть, увлек за сцену.       ‒ Уилл Генри! ‒ раздался недовольный окрик, и я поспешил за мужчинами.       В глубине павильона была организована комната для приема почетных гостей господина Рише. Несмотря на свой небольшой размер, она совершенно не была похожа на временное помещение, напротив, своим изяществом она могла поспорить с убранством нашего отеля в самом центре Парижа.       Месье Рише устроился у окна на диванчике, обтянутом блестящим атласом кремового цвета с огромными пятнами алых роз, и широким жестом пригласил нас присесть на стоявшие рядом два стула. Почтенного вида мадам выставила с серебряного подноса на столик кофейник и чашки, а также этажерку с разнообразными маленькими пирожными.       ‒ Все, как вы понимаете, чуть менее драматично, чем я описывал со сцены, но в целом я не отступил от истины, мой дорогой docteur. Местные жители довольно консервативны в своих верованиях, однако всегда находятся один-два человека, чьи убеждения легко поддаются корректировке с помощью щедрой спонсорской помощи, поэтому мне не пришлось в ночи тащиться по лесу без охраны.       Месье Рише довольно заухал, а доктор Уортроп сжал губы, но промолчал. Его убеждения в данный момент тоже были подкорректированы давлением Общества монстрологов.       ‒ Значит, вы, месье Рише, утверждаете, что представленное только что на сцене существо в действительности является тем самым Костяным человеком, созданным духами вулкана Марумукутру и похищенным вами буквально спустя несколько часов после, так сказать, рождения?       ‒ Именно так, месье docteur!       ‒ И вы не допускаете и мысли о том, что за ваши щедрые пожертвования во имя процветания местных жителей вы стали жертвой банального маскарада?       ‒ Будет вам, господин Уортроп, ‒ благодушно отозвался месье Рише, ничуть не обидевшись, ‒ оставьте свой скептицизм до вечера! Вам будет предоставлена возможность изучить моего Костяного человека во всех деталях ‒ для этого я вас и вызвал!       Доктор набрал в грудь воздуха, как будто намереваясь и господину Рише прочитать лекцию о драгоценности каждой минуты своего времени, однако вместо этого лишь медленно выдохнул.       ‒ А до тех пор я могу развлечь вас рассказом о нашем обратном путешествии, ‒ глаза месье Рише смеялись, словно видели монстролога насквозь. ‒ Мое частное судно потерпело крушение у южных берегов Африки, нам пришлось срочно высаживаться и искать другой способ добраться до родной Франции до закрытия выставки. Мы не смогли найти в столь короткий срок частного перевозчика, поэтому пришлось воспользоваться услугами обыкновенной пароходной компании и ехать на борту с другими пассажирами. Было бы совершенно неприемлемо оставить моего Костяного человека в ящике в багажном отделении ‒ видите ли, он очень тоскует в отсутствии людей и может даже начать терять составные части своего тела.       Я с удивлением оторвался от чашки горячего шоколада со взбитыми сливками, специально приготовленного для меня любезной мадам.       ‒ Я смотрю, вы удивлены, молодой Анри, так слушайте дальше! Пришлось обрядить моего монстра в белый балахон, кое-как закрепить перчатки, обмотать его лицо тканью и представлять всем как моего компаньона, подцепившего легкую и незаразную, но эстетически крайне нелицеприятную тропическую болезнь, затрагивающую не только кожные покровы, но и голосовые связки. Самой большой проблемой было уговорить Костяного человека нацепить на себя ворох ткани ‒ видите ли, у него нет собственно кожи. Кости обтянуты тончайшей и чрезвычайно чувствительной пленкой, с помощью которой в его нервный центр, выполняющий функции мозга, поступает информация об окружающем мире.       Тут уж доктор Уортроп не сдержался и воскликнул:       ‒ Как же вы, позвольте поинтересоваться, получили эту информацию, не проводя вскрытия!       ‒ Понимаю ваше удивление, уважаемый доктор! Хотел приберечь эту информацию до вечера, чтобы удивить вас еще больше, но так уж и быть, раскрою все карты сразу: во время нашего путешествия мой Костяной человек освоил английский язык.       Уортроп вскочил со стула, чуть было не опрокинув столик с кофейником и пирожными.       ‒ Вы надо мной смеетесь, месье Рише! Это решительно невозможно! ‒ воскликнул доктор Уортроп и забегал по комнате.       ‒ Полно, полно, доктор, ‒ пробасил месье Рише, откровенно потешаясь над своим гостем.       Его тон даже меня заставил усомниться в его рассказе. Могло ли быть, что он и правда вызвал доктора Уортропа лишь затем, чтобы поставить на место молодого ученого, известного своей непримиримостью к мифам и резкостью в общении с коллегами?..       ‒ Понимаете, как гордый представитель своей нации я считаю, что мой родной язык настолько прекрасен, что то, как произносит звуки Костяной человек, станет для любого француза настоящим оскорблением. Так что, прошу прощения, но английский показался мне лучшим вариантом для обучения монстра, чье строение в принципе не предназначено для речи. Вы ведь видели, что его голова частично состоит из гигантского птичьего клюва? Впрочем, это мы обсудим вечером.       Доктор, наконец, успокоился и сел обратно, прямой, как палка. Он вновь постукивал ладонью по колену.       ‒ Другой не менее значимой проблемой стало то, что мой компаньон чрезвычайно общителен. За ним нужен был глаз да глаз! Чуть оставишь его без присмотра ‒ как он покидает номер и бежит к людям! Удивительное стремление к компании у существа, по природе чуждого какому бы то ни было понятию о социуме! Впрочем, я всегда успевал вмешаться раньше, чем пассажир заподозрит что-то неладное, а монстр обнажит свои пальцы, чтобы прикоснуться к собеседнику в поисках информации.       ‒ Ведь ведомо: лишь прикоснись к Ужасной Плоти ‒ и умрешь, ‒ тихо проговорил монстролог, изучая свое колено.       ‒ ...Волк, Вепрь и Лев бегут, дрожа, деревья оголила дрожь, ‒ подхватил месье Рише.       ‒ Значит, вы подготовились, доктор? Весьма похвально! Но дело тут, повторюсь, в крайней чувствительности пленки, заменяющей Костяному человеку кожу.       Он снова заухал глубоким грудным смехом.       ‒ Все это дикарская чушь. Поверьте, мой Костяной человек абсолютно безопасен, напротив, дружелюбен, даже чрезмерно. Вы еще убедитесь в этом.       Вначале месье Рише размечтался о том, как много предстоит изучить ‒ например, необходимо понять, как Костяной человек видит, ведь его голова представляет собой череп с огромными пустыми глазницами и неким подобием клюва с горловой щелью, напоминающей по форме оскал. Откуда извлекает он свои шипяше-свистяще-воющие звуки, подражая человеческой речи? Как он, в конце концов, мыслит? Месье Рише не переставал благодарить бога, что ему представился такой уникальный шанс, ведь Костяной человек рождается лишь раз в пятьдесят лет. А тут такая удача ‒ новый экземпляр был создан духами аккурат ко Всемирной выставке в Париже!       Заметив, однако, что доктор вяло реагирует и уделяет гораздо больше внимания своей коленке, чем разговору, месье Рише, съевший собаку на светских беседах, изящно перевел тему на общие проблемы монстрологии как непризнанной науки и трудности бытия ученым в этой сфере. Монстролог несколько оживился, а я, напротив, сразу заскучал. Таская с этажерки одно за другим маленькие пирожные, я размышлял о том, чем же питается монстр, раз он все-таки существует.       Мирно текла беседа, а я почти задремал, то ли от обилия сладкого, то ли от бессонной ночи. Мне виделся монстр, бегающий по палубе корабля в развевающихся светлых одеждах, протягивающий руки-ветви к пассажирам. Те с криками разбегались врассыпную и прыгали от отчаяния в неспокойные воды океана. Началась буря, и качка во сне была совсем как настоящая.       ‒ Уилл Генри! Уилл Генри, вставай же! ‒ доктор Уортроп тряс меня за плечо. ‒ Монстр сбежал.       Я вскочил на ноги. Крики и шум были настоящими ‒ они приглушенно доносились из-за стены, из павильона образования.       ‒ Боги, Уилл Генри, ты как будто и впрямь поверил в существование Костяного человека. Успокойся! Должен признать, что я и сам в какой-то момент был так очарован месье Рише, что чуть было не поверил в его сказку.       Монстролог насмешливо смотрел на меня и поправлял шляпу.       ‒ Однако шутка месье Рише зашла слишком далеко! Этот якобы Костяной человек вырвался из оков и бродит по павильону, пугая посетителей. Впервые вижу, чтобы человек настолько хотел привлечь внимание к своим интересам. Боюсь, это не пойдет на пользу монстрологии. Месье Рише попросил меня отсидеться здесь, пока он не поймает монстра, ‒ монстролог усмехнулся, ‒ однако я предпочитаю с пользой провести время в отеле за своими записями. Так что, Уилл Генри, мы уходим.       Стоило ему открыть дверь, как на нас обрушился весь шум обезумевшей от ужаса толпы. Визг, плач, крики, начиная от «Мари, где ты?» заканчивая «Мы все умрем!», мечущиеся тела, бьющий сквозь окна солнечный свет... Мне показалось, что среди толпы мелькало белесое древоподобное тело, но при моем росте в было трудно разглядеть хоть что-то, и я не знал, верить ли глазам, заметившим белое существо среди толпы, ушам, которые слышали крики людей о монстре, или все-таки монстрологу, который с гордо выпрямленной спиной бесстрашно ринулся в беспорядочно метавшуюся толпу.       ‒ Но месье Рише сказал, что Костяной человек безопасен для людей! ‒ прокричал я вслед доктору Уортропу.       ‒ Послушай меня, Уилл Генри, ‒ обернувшись и перекрикивая толпу, громко ответил монстролог, ‒ если монстр существует ‒ то он опасен для людей, на то он и монстр. А если он безопасен ‒ значит, его не существует. За мной!       Доктор Пеллинор Уортроп в который раз переоценил свои, и уж тем более мои возможности. Меня тут же снесло в сторону, и я в панике мог делать только одно ‒ следовать за движением несущих меня тел. Откуда-то раздался звонкий голос, монотонно повторявший что-то на французском ‒ это были жандармы. Толпа, полная иностранных гостей, зашумела и двинулась на голос, который теперь дублировал фразу и на английском.       ‒ Restez calme! La sortie est ici! Соблюдайте спокойствие! Выход здесь!       ‒ Да где же, где! ‒ возопила рядом со мной полная дама.       Толпа мгновенно повернула на звук ее голоса, и я впечатался щекой в необъятную грудь. Дама завизжала, поднялась паника, кто-то кричал, что монстр пошел в наступление. Внезапно раздался выстрел. На секунду все стихло, чтобы в следующий же миг взорваться таким нечеловеческим гомоном, гвалтом, воем, шумом, стоном, что у меня заболели уши. Меня вновь понесло куда-то, и я мог только молиться, чтобы ноги мои не подкосились и я не упал на пол.       По приближающемуся звуку голоса жандарма мне показалось, что мы уже рядом с выходом, и я обрадовался было, что скоро все это закончится и даже обеспокоился, не случилось ли чего с доктором, как моя нога зацепилась за что-то. То ли это был брошенный зонтик, то ли бутылка шампанского, а то и вовсе кто-то случайно поставил мне подножку. Я рухнул в липкую грязную лужу, в битое стекло, которое тут же впилось в мои ладони. Каким-то чудом я умудрился заметить ножку стола и тут же откатился вбок, под криво свисавшую скатерть. Я сообразил, что это был как раз тот самый длинный стол, стоящий у входа, на котором до это были чинно расставлены бокалы с шампанским.       Глядя на бегущие ноги, я почему-то сначала удивился тому, какие разнообразные туфли, ботинки, сапоги и ботильоны проносятся мимо стола. Кто-то даже был босиком, а вот мелькнула одна нога босая, а другая в туфле на шпильке. Эта шпилька заставила меня покрыться холодным потом при мысли о том, как ее острое основание могло легко попасть мне прямиком в висок или в глаз.       Но теперь-то я был в относительной безопасности. Нужно только переждать, когда толпа покинет помещение, и выйти самому. Наверное, следует сразу пойти в отель, вряд ли доктор Уортроп будет дожидаться меня у входа в павильон. Возможно он вообще не заметил моего отсутствия. Да и полиция не даст никому остаться рядом со зданием.       Я отодвинулся от края стола ближе к центру и уперся во что-то спиной. Наверное, это ножка, успел подумать я, прежде чем обернуться. Дальнейшее до сих пор стоит застывшей сценой у меня перед глазами и заставляет кожу покрываться мурашками.       Он сидит передо мной на корточках, и белесые, круглые, как будто опухшие коленные суставы ‒ два на левой ноге, один на правой ‒ касаются его головы там, где у людей находятся уши. Его длинную шею венчает череп с коротким широким клювом, точнее, только верхней частью клюва, под которой зияет широкая расщелина рта, как будто застывшая в ухмылке от уха до уха. Если бы у монстра были уши. Огромные глазницы над клювом глубоки и пусты, но там, на дне их как будто что-то мельтешит, какая-то странная гипнотизирующая рябь...       Монстр существовал, следовательно, был опасен. Монстр существовал, следовательно был голоден. Я мог сделать лишь один вывод ‒ Костяной человек хочет меня сожрать. Я начал медленно отползать. Монстр поднес длинный узловатый палец к щели рта, как будто призывая не выдавать его. Просьба была излишней ‒ меня бы все равно никто не услышал.       Монстр потянул ко мне длинную руку.       Ведь ведомо: лишь прикоснись к Ужасной Плоти ‒ и умрешь.       Не в силах больше выдержать рябь в его огромных пустых глазницах, я зажмурился.       Я должен был закричать, должен был позвать доктора Уортропа! Но из моей груди вырвался лишь едва слышный стон, когда монстр дотронулся до меня. Пальцы аккуратно постучали по моей груди: тук-тук-тук. В такт моему бешено бьющемуся сердцу.       И снова: тук-тук-тук.       Я открыл глаза. Я был жив.       Костяной человек притянул руки к коленям. Воюще-свистящий звук, как будто ветер заблудился в узких переулках домов, вырвался из щели под его клювом.       ‒ С-с-с-ш-ш-м-м-у-ы-ы... ‒ просвистел монстр и постучал по своей перекошенной груди.       Я непонимающе потряс головой.       ‒ Т-с-с-с-ы-ы-ы... ‒ его пальцы коснулись моего плеча, а затем снова своей груди, ‒ С-с-с-ш-ш-м-м-у-ы-ы.       ‒ Ты? Мы? ‒ догадался я. ‒ Ты говоришь о себе?       Монстр существовал, был не опасен, не собирался меня съесть и осознавал себя как личность, хоть и во множественном числе.       Ухмыляющийся птичий череп медленно кивнул. Затем снова просвистел:       ‒ Ш-ш-ша-ус-с-с. Ис-с-с-уч-с-с-чит-с-с-ь у-e-дей. Не с-с-смуо-кх-х-ки-и.       Шанс ‒ изучить людей ‒ не смогли?       Монстр мало того, что существовал, осознавал себя как личность, так еще и относительно внятно изъяснял свои мысли на английском.       ‒ Ты упустил шанс изучить людей? ‒ переспросил я несмело ‒ не каждый день беседуешь с чудовищами.       Длинные пальцы Костяного человека объяли его череп, словно паучьи лапы. Он раскачивался влево-вправо, как будто его постигло великое горе.       Теперь я мог разглядеть монстра внимательнее. Все в нем было несимметричным ‒ одна кость длиннее другой, перекошенные плечи, раздутые суставы, которых было слишком много, особенно в руках, грудная клетка с выпирающими ребрами. Тело было покрыто тонкой матовой пленкой, как и говорил месье Рише. Через нее просвечивали белесые кости всех форм и размеров, местами покрытые темной копотью, словно обожженные пламенем вулкана Марумукутру. Теперь я увидел: то, что показалось мне суставами, являлось просто более округлыми костями. Там, где они соприкасались, было видно все то же мельтешение, что и в глубине глазниц монстра.       В павильоне стало тихо. Похоже, все люди покинули помещение. Я опустил голову к полу и выглянул из-под скатерти. Я успел заметить только сверкающие осколки бокалов в грязных лужах, брошенные на пол предметы одежды, поваленную мебель и экспонаты, но тут же спрятался обратно. Прямо у меня над головой оказалось раскрытое окно, через которое я услышал приближающиеся шаги и громкий недовольный голос.       ‒ Мне плевать, месье, пускай там у вас десяток мальчиков! ‒ проорал жандарм с сильным французским акцентом. ‒ У меня millions de... миллион посетителей на выставке и взбесившийся монстр. Если надо будет, я пожертвую сотней людей, чтобы защитить остальных! Ребята, готовьте les explosifs, а этого уведите.       Голос доктора Уортропа вновь принялся перекрикивать жандарма, убеждая его в том, что никакого монстра нет, а есть маленький мальчик, напуганный живописным представлением. Любопытно, как быстро я превратился из ассистента в напуганного мальчика. Теперь монстрологом овладел страх потерять привычного помощника, отчего нежелание запятнать репутацию отступило на задний план.       Вмешался месье Рише, с жаром заговоривший по-французски.       ‒ Давай тихонько выйдем! ‒ предложил я монстру. ‒ Я скажу всем, что ты не причинишь вреда.       ‒ Пос-с-с-но, ‒ просвистел монстр сквозь ротовую щель.       Жандарм прервал вновь подавшего голос монстролога:       ‒ Будь ваш маленький напуганный мальчик там, он бы уже вышел. Загляните в окно ‒ на полу ни единого тела! Нам сказочно повезло, что в давке никто не погиб ‒ переломы и ушибы в данном случае не в счет. Вашим мальчиком монстр пообедал, а теперь спрятался где-нибудь под столом. У меня патрульные тут на каждом шагу ‒ утверждают, что из окон только люди лезли.       Доктор Уортроп высказался непечатным эпитетом в адрес патрульных.       ‒ Эй, garçon! ‒ издевательски проорал тогда жандарм в открытое окно. ‒ Выходи, иначе тут будет большой ба-бах, и ты вместе с павильоном взлетишь на воздух.       Я представил себе маленького самоуверенного человека, обязательно с черными подкрученными усишками, нагло взирающего снизу вверх на монстролога, который сжимает кулаки в бессильной злобе.       ‒ Костяной человек абсолютно безопасен! ‒ с отчаянием вскричал на английском месье Рише.       ‒ Скажите это посетителям! ‒ парировал жандарм. ‒ Сейчас завершим эвакуацию и покончим с вашим богомерзким существом и всем этим павильоном раз и навсегда.       Костяной человек снова протянул руку и прикоснулся к моей щеке. Пленка оказалась горячей, а из-под нее доносился шелест. Я вспомнил, что по словам месье Рише монстр получает всю информацию через кожу.       ‒ Х-х-с-с-хор-рош-ш-ший? ‒ вопросительно прошипел Костяной человек.       Я почему-то заплакал. Слезы просто потекли по щекам, и монстр убрал руку. Я вытер глаза, только сейчас почувствовав, как кожу саднит от впившихся стеклышек. Наверное, соль так же ранила чувствительную пленку.       ‒ Давай я выйду и скажу, что никакого монстра здесь нет, что ты убежал! ‒ в отчаянии прошептал я, прекрасно понимая, что жандармы тут же обыщут помещения, а все выходы уже давно заблокированы.       Монстр опустил голову. Он тоже все понимал.       ‒ Т-т-с-с-э-э-о-о, ‒ он обнял себя руками, насколько это позволяло пространство.       Я шептал вслед за ним:       ‒ Тело?       Монстр продолжал показывать, иногда помогая себе словами, а я шептал:       ‒ Тело... все? закончится? Тела больше не будет...       Кивок. Костяной человек раскинул руки и снова зашипел, засвистел, силясь использовать все возможности не предназначенного для речи горла.       ‒ Мы летим?       Кивок.       ‒ Если бы не было тела, ты бы летал?       Оскалившийся птичий череп задвигался влево-вправо и постучал пальцем по запястью. Часы? Время?       ‒ Когда! ‒ догадался я. ‒ Когда тела не будет, мы полетим?       Щель открылась шире, а рябь в пустых глазницах как будто пошла волнами.       ‒ Mon dieu! ‒ раздался с улицы крик жандарма. ‒ Почему никто не может удержать этого сумасшедшего иностранца?! Хорошо, последний шанс, и мы заканчиваем с этим. Мальчик! Как его там? Мальчик Уилл Анри! Выходи немедленно!       Я не успел ничего сделать. Костяной человек стремительно выбрался из под стола, одним прыжком оказался у двери, раскрыл ее и встал в проходе, расставив руки в стороны, как будто желая напоследок обнять этот мир. Грянул выстрел, а потом, с задержкой, еще несколько. Но именно тот, первый, достиг цели. Тело Костяного человека как будто разорвало изнутри, и я из своего убежища под столом, хоть мои глаза были затуманены слезами, видел, как с резким хлопком в стороны разлетелись обрывки пленки и кости, от которых шел пар, а в воздух взвилась невообразимо огромная стая белых мотыльков.       ‒ Я попал! ‒ раздался до боли знакомый голос, умудрившийся в эти два слова вложить столько тщеславия, что на секунду я решил, что монстролог лопнет вслед за Костяным человеком.       К моим ногам подкатилась гладкая, отполированная кость с темным пятном от пламени спящего вулкана. Пленка, служившая Костяному человеку кожей, стремительно таяла, на глазах превращаясь в пар. На мою ладонь сел мотылек размером чуть больше рисового зернышка и тут же упорхнул.       Когда тела не будет, мы полетим.       На рассвете я сделал то, на что бы раньше не решился ‒ постояв под дверью спальни доктора и убедившись, что тот размеренно похрапывает во сне, удовлетворенный своим подвигом, я сбежал из отеля. Портье в красной с золотом ливрее дремал, присев на стул у крутящихся дверей, и я как можно аккуратнее толкнул поручни.       Улицы встретили меня прохладой и легким туманом, который в попытке не уступить первым лучам солнца цеплялся за кроны деревьев и стелился по траве. Это был наш последний день в Париже. Репутация месье Рише была погублена, и кто знает, как это скажется на Обществе монстрологов. Позже газеты будут выдавать одну теорию за другой. Кто-то будет настаивать на том, что монстр в действительности существовал, а кто-то на том, что это месье охотник на воображаемых монстров разыграл спектакль века, не оцененный зрителями.       Доктор Пеллинор Уортроп же, утерший нос парижским жандармам в вопросах скорости реакции и меткости, снисходительно объяснял мне, что механическими куклами было не удивить публику уже в шестнадцатом веке, а уж поверить в такой нелепый обман на выставке, посвященной развитию техники, мог только мальчишка, не уделяющий должного внимания чтению.       Двери Всемирной выставки были закрыты, и я перешел по мосту через розово-голубые воды Сены, отражающей небо, на противоположный берег. Со смотровой площадки открывался вид на город, слева и справа тянулись дома, виднелись церкви и соборы, где-то за моим плечом белела базилика на холме Монмартр. Но не ради этого вида я пришел сюда. Все мое внимание было отдано ей ‒ башне.       «Знаете ли вы, молодой месье l'assistant, ‒ спросил Жером, ‒ что инженер вдохновлялся строением берцовой кости? Представьте себе, многие критики сравнивают башню со скелетом, и не так уж они и неправы!»       Что это было ‒ примитивный разум насекомых в какой-то странной игре эволюции соединился воедино, образовав коллективное сознание, выстроил тело наподобие человеческого и пытался быть больше, чем он есть? Как инженеры, вдохновившись строением человеческого скелета, создали из мельчайших тонких деталей исполинскую башню, так и стая неразумных мотыльков сделала то, что было бы не под силу одному представителю их вида?       Или же это мы, неразумные, суетящиеся люди, стали свидетелями того, как нечто большее, чем примитивный человеческий разум способен представить, нечто гораздо большее, чем то, что мы есть и чем когда-либо станем, в попытке понять нас приняло форму человека.       Через двадцать лет башню разберут и из ее частей создадут что-то новое. Через пятьдесят лет соберутся в жерле вулкана древние духи в виде белых мотыльков и из бережно отобранных костей создадут нового Костяного человека. А может, это будет все тот же Костяной человек, осознающий себя во множественном числе, жаждущий познать мир и немного говорящий на английском.