Его больше нет

Его больше нет. Моего младшего брата, который так любил ввязываться в неприятности и действовать мне на нервы. Безусловно, он был гением, но в душе оставался все тем же вздорным обидчивым мальчишкой. Мальчишкой, с которым никто не хотел дружить, поэтому он и решил, что никто ему не нужен. Он и оставался одиночкой, пока не встретил этого Джона Ватсона. Мой брат нашел в нем друга, хотя, я полагаю, он в этом никогда не признается, да и, скорее всего, будет отрицать это. Он не признавал никаких эмоциональных связей, ни родственных, ни дружеских. Он считал меня своим врагом. Он никогда не просил меня о помощи, даже когда нуждался в ней. Даже когда от этого зависела его жизнь. Его больше нет. Я заботился о нем, сколько себя помню. Думаю, его неприязнь ко мне началась с детства, дети не любят, когда их опекают, особенно старшие братья. Год за годом заботиться о нем, контролировать его становилось все сложнее, особенно когда к этому прибавилась работа в правительстве. Да и разве уследишь за ним? Когда у него было интересное дело, он носился по всему городу, как сумасшедший. Вот и не уследил. Его больше нет. Я всегда думал, что знаю обо всем, что происходит в этой стране. Часами или днями сидя в клубе «Диоген», читая газеты или сообщения, я думал, что все вокруг в моей власти. Я считал, что я как кукловод, который дергает за ниточки, оставаясь в тени. Я считал, что моей единственной проблемой был Джим Мориарти. Но я его недооценил. Как и недооценил своего брата. В клубе «Диоген» всегда тихо. Местные посетители не любят разговаривать, именно поэтому они проводят столько времени здесь. Как и я. Но сейчас я не могу здесь находиться. Эта тишина давит на меня, вызывает самые неприятные мысли и болезненные воспоминания. "- Прекрати! Сейчас придут гости, ты должен быть чистым, поэтому марш в ванную. - Не хочу! Не хочу! – шестилетний мальчик бежит от меня по саду, весь измазанный в чернилах. Не знаю, что он делал в своей комнате, но, по-моему, это связано с отпечатками пальцев. Непослушные кудри торчат во все стороны, закрывая ему вид, он спотыкается и падает. - Не хочу! Я подхожу к нему и помогаю встать. - Я тоже не в восторге от этих гостей, но мама очень старается. Давай, сейчас мы пойдем в ванну, а завтра я тебя научу снимать отпечатки пальцев? Малыш на секунду задумывается, затем кивает. Я вижу, как на его лице появляется улыбка. Эмоции переполняют меня, я обнимаю братика, он измазывает мою рубашку чернилами. Взявшись за руки, мы идем в дом." "- Я ненавижу тебя, Майкрофт! Ненавижу! Прекрати лезть в мою жизнь! Бледный подросток стучит кулаком по столу, на котором лежит записка с жалобой из школы. Они приходят постоянно, из-за этого ему приходится часто переходить из одной в другую. Я говорю, что беспокоюсь, но он от этого злится. - Видеть тебя не хочу! – его забирают в частную школу-интернат, а я провожаю его на крыльце. – Не приезжай ко мне!" Я предал этого мальчика, сам того не сознавая. Он нуждался во мне, и я всегда это знал, поэтому никогда не оставлял его без присмотра. Но именно я вложил в руки Мориарти все карты, именно я помог злодею-консультанту уничтожить его. Никто никогда не спрашивал у меня, что я чувствую. Никто, наверное, и представить не мог, что я могу чувствовать. Оказалось, что могу. Возможно, мои эмоции не такие яркие, как у других людей, но они все же есть. Я чувствую вину, пустоту и боль. Проклятые сантименты. Его больше нет. На столе передо мной лежат лишь газета, со статьей о его самоубийстве и распечатка статьи из блога Джона Ватсона, в которой он подробно описал суицид. Я и представить не мог, что он может с собой покончить. Такой поступок совершенно на него не похож. Он всегда предсказуем в своей непредсказуемости. Звучит, как каламбур, но это так. Суицид – это слишком не похоже на того, с кем я рос. Нет, это был не он. Я беру свой телефон и прослушиваю запись его последнего разговора, пытаясь отгородиться от эмоций и мыслить логически. Что-то в ней меня не устраивает. Неожиданно я вспоминаю слова, которые я сказал Джону Ватсону после смерти Ирен Адлер. Только лишь Шерлок Холмс мог надуть меня.