Все как у всех.

Ну вот, новая глава написана. Просим прощения, что она такая маленькая, автор - ленивая задница:) Еще одно маленькое сообщение: теперь проды не будет долго. 20 я возвращаюсь, так что где-то ориентировочно 25-26 июля, грубо говоря. Но это если не случится чего-нибудь) И еще. Ребят, оставляйте отзывы) Мы же расстраиваемся:) Приятного прочтения) __________________________________________________________________ POV Лиза. Сквозь зон я услышала мерзкое дребезжание будильника. Приоткрыв один глаз, я увидела звенящие маленькие часики на тумбочке у моей кровати и стукнула по будильнику рукой. Как только звук прекратился, я погрузилась в дрёму. Сегодня же суббота, зачем мне в школу? Через несколько мгновений я почувствовала, что меня кто-то трясёт и услышала мамин голос: - Лиза, ты проспала. Вставай немедленно, - она настойчиво теребила меня за плечо. - Мам, какая школа, сегодня же суббота, - отмахнулась я. - Ты теряешься в времени. Сегодня пятница. - Что? Пятница? - от удивления я мгновенно проснулась и села на кровати. - Разве вчера была не пятница тринадцатого? - Ты что! Вчера был четверг, 17 число, - немного испуганно сказала мама. - Ты здорова? - Неужели всё это мне приснилось? – обрадовано воскликнула я и кинулась маме на шею. - Так, иди завтракать, быстро. Ты и портфель не собрала! Опоздаешь же! – строго сказала мама. Я разжала руки, а мама ушла. Я поискала в комнате, но не нашла ни афиши «City Lights», ни письма, ничего. Сначала я удивилась. Во сне всё было поразительно правдоподобно, так похоже на реальность. Затем я почувствовала неимоверное облегчение. Всё становилось на свои места, никаких котов, пугал и других тварей. Привычные мама, комната, улица, брат, уроки. Я даже подпрыгнула от радости, и улыбаясь, побежала чистить зубы, умываться и на кухню. На кухне сидели мама, папа, брат и два актёра - дядя Веня и дядя Миша. - Доброе утро, - робко, потому что на мне была надета пижама поприветствовала я их. - Доброе утро! - ответил мне целый хор голосов. - Ну ты и соня! - сказал мне папа и, положив в рот оладушек, запил его чаем. Я присела около Саши и сказала ему на ухо: - Раз ты уже поел, иди, собери за меня портфель. А я тебе кое-что расскажу, идёт? - А интересное? - громко спросила брат. - Очень. Он вскочил, поблагодарил маму за еду и побежал ко мне в комнату. - Что ты ему сказала? - спросил, улыбаясь, дядя Веня. - Чтобы он собрал за меня портфель, – спокойно ответила я и взяла из большой общей тарелки оладушек. - И он так радостно побежал? - улыбка дяди Вени стала ещё шире. - Да. Я просто умею его убеждать, - я тоже улыбнулась. Все почему-то засмеялись. Наверное не потому, что я сказала что-то смешное или глупое, а потому, что у всех было очень хорошее настроение. - А когда вы уезжаете? - спросила я у дяди Вени. - Сегодня. Мы здесь проездом, гастроли нашей театральной труппы. Мне стало грустно. Я молча запихнула в себя два оладушка и запила их кофе. - Не расстраивайся. Мы когда-нибудь обязательно встретимся! Вдруг ты захочешь стать актрисой, пойдёшь по стопам мамы, - теперь уже сказал дядя Миша и подмигнул мне. - Му нэд, я хожу стдать журболистоб, - попыталась я сказать с набитым ртом. - Что? - переспросил дядя Веня и все снова рассмеялись. - Она хочет быть журналистом. И поэтом, - сказал за меня папа. - Только она никому не даёт читать свои стихи. - Неуже… - начал было дядя Миша, но тут его прервала мама. - Лиза, ты уже очень опаздываешь. Быстро беги, одевайся и в школу. Разболтались тут. Я встала и направилась в комнату. Саша стоял с портфелем в руках . - Не хочу в школу, - серьёзно сказал он. - И я не хочу, а надо идти. Саша пошёл к двери, но вдруг остановился и сказал: - Я тоже хочу быть сказочником, как Adla, - и вышел. Моё сердце ёкнуло. Единственный, кто связан с моим ужасным сном, это Adla. А вдруг это был не сон, и вся эта чертовщина продолжится? Нет, нет. Всё будет нормально. И всё же, надо будет ему сегодня написать и обвинить его в том, что мне снятся такие дурацкие сны из-за его безумных рассуждений и рассказов. И вдруг у меня появилось странное ощущение. Предчувствие, где-то глубоко внутри, что сегодня произойдёт что-то необычное, нестандартное, что-то, что приблизит меня к Сказочнику. Это было приятное ощущение, похоже на то, когда ты въезжаешь в незнакомый город, когда садишься в тёмный театральный зал, и видишь огни рампы, когда в одиннадцать часов вечера 31 декабря ты, весь в мишуре, в конфетти, набившемся в рот, с бенгальским огнём в руке ждёшь этих заветных двенадцати часов. Ощущение предвкушения. Иногда оно бывает таким обманчивым, таким разочаровывающим, и всё же, прекрасным в своём неведении, в своей надежде. И с этим странным, и в то же время приятным ощущением, а пошла в школу. *** На третьей перемене коридоры в школе пустели, потому что большинство учеников отправлялись в столовую. Я же всегда шла в столовую на четвёртой перемене, тогда меньше очереди, и при этом больше возможности опоздать. Четвертая перемена длилась десять минут, когда третья целых двадцать. И вот я, как всегда пошла в правую рекреацию третьего этажа, что бы посидеть на скамейке. Там обычно было тихо, но в этот раз я услышала надломленные, противные голоса мальчишек и всхлипы девочек. Я пошла быстрым шагом и передо мной предстало такое зрелище. У окна, зажавшись в стену, стояла моя одноклассница, Настя Чистова и плакала. За сегодня я увидела её впервые, потому что она была со мной в разных группах и по английскому, и по информатике. На Насте был надет тот самый бабушкин свитер с оленем, который я видела во сне. Надеюсь, сон был вещим только в этом отношении, поскольку ни котов, ни пугал я видеть больше не хотела. Её окружало кольцо шайки Емельянова, который, почему-то стоял чуть поодаль. Романовой, на счастье, сегодня не было. - Смотрите-ка Лосиха то ещё и плачет! - крикнул очень худой и прыщавый парень из класса Емельянова. Кажется, его звали Пашей Крючковым. Все оглушительно засмеялись. Не смеялся только Емельянов, он смотрел на меня и, как ни странно, молчал. Я, растолкав двух рядом стоящих парней, вошла в это кольцо. Подошла к Насте и, обняв её, начала говорить: - Господа, позвольте мне кое-что сказать… - Не позволим! - глупо захихикав, сказал наиболее крупный из них. Тогда я разжала объятия, и не понимая, откуда во мне столько смелости, стукнула его тяжёлой школьной сумкой прямо в грудь. Тот отшатнулся и чуть не упал. Он, только было хотел побежать на меня, как вдруг его взял за плечо Емельянов и сказал: - Мы девочек не бьём, тем более ботанок. Если Морозова хочет нам что-то сказать, то пусть говорит, мы её внимательно послушаем. – Это вызвало очередной взрыв хохота. -Ребята, у вас выработался условный рефлекс смеяться, когда кто-то, что-то скажет? - спросила я у них. Не знаю, меня это действительно интересовало, они смеялись абсолютно по любому поводу. Все притихли и я, пользуясь тишиной, вышла в цент полукруга, и, заслонив Настю спиной, продолжила: - Поскольку никаких больше возражений нет, я буду говорить. Я не умею острить, не умею отшучиваться, это удел слабых духом, но сильных головой. Но я больше не собираюсь молчать, скажу всё, без утайки, без смеха и без желания кого-либо обидеть. Скажу правду. Вы все, кроме вашего главаря, тупое стадо овец, глупое быдло, бараны, идущие туда, куда вам указывают. Вы не добрые, и не злые, вы - серая масса, груда мяса без какой либо мысли, цепные псы Емельянова, моральные рабы. Жестокие, глупые, низкие духовно люди. Вот скажите мне, ради чего вы живёте? Вы читаете? Нет. Играете на чём-либо? Нет. Придумываете сказки? Нет. Вы только играете в футбол, смеётесь без причины и материтесь. Вы думаете, вы, как говорится «Крутые». О нет, вы жалкие, ничтожные, ползучие твари с пустым, как белый лист, мозгом. Хотите мне доказать обратное? Ладно. Как будет «Да будет свет» по латыни? Молчите? Ну молчите, молчите, можете матюгнуться, показать, какое вы быдло. Теперь ты, Емельянов. Ты не такой, как они. Ты умён, талантлив в меру и в меру обаятелен. Ты, скорее всего, превосходный оратор. Не обладая всеми этими качествами, ты бы не стал их командиром. Но объясни, зачем? Ты растрачиваешь свой огромный потенциал на эти убожества, на Романову, но то, чтобы поиздеваться? Ты - жестокосердная, угрюмая, злая сволочь, падла. С хорошей головой и чёрствым сердцем. Ты убьёшь свою голову и останешься ни с чем. Спасибо, что выслушали, ребята. А теперь - пошли вон! - я была спокойна, как удав. Мне было ни капельки не страшно. Я, наконец-то, почувствовала себя свободной. Свободной от страха, сильной духом и телом. Повернувшись, я снова обняла Настю. Она больше не плакала, но стояла поражённая и испуганная. Когда я говорила, тупые лица людей, окружавших меня, оставались бесстрастными и неизменными. Но Емельянов был страшен, мрачен и зол. - Пошли отсюда. Здесь больше делать нечего, - сказал вдруг он. Все пошли из рекреации, а Емельянов замыкал строй. Вскоре мы остались с Настей наедине. - Мощно ты их. - Сказала вдруг она. - Спасибо. - Не стоит благодарности, я уже давно хотела им это сказать. Кстати, ты мне сегодня снилась, - я улыбнулась ей и разомкнула объятия. - Правда? Вот здорово! - она поправила на носу очки и спросила, - Сядешь со мной на литературе за одну парту? - На первую? - Да. - А почему бы нет? Давай. Вдруг прозвенел звонок, и мы побежали в класс, который был на втором этаже. Пока мы бежали, не знаю почему, мы смеялись. Просто, по-доброму, без всякой причины. Смеялись, как закадычные друзья, которые знают друг друга уже не один год. Смеялись, как самые лучшие подруги. Серые глаза Насти, которые обычно были грустными и сосредоточенными, повеселели и смеялись вместе с нами. Её косички забавно подпрыгивали при беге, и я поняла, что мы в одно мгновение стали не просто подругами, стали лучшими подругами. И это был подарок небес, после того, как Оля нашла парня. Хотя, причём тут небеса, это было моей заслугой. *** Мы шли с Настей к моему дому. Снег блестел на солнце, мороз щипал щёки. Мы шли и весело болтали. Я решила ей рассказать свой сон, как вдруг, пока мы проходили около магазина музыкальных инструментов, меня кто-то окрикнул. Я обернулась, и увидела Емельянова. Повернувшись, я остановилась и бесстрашно ждала, пока он подойдет. Он вдруг схватил меня за руку и пожал её. - Уважаю. Feat Lux, – произнеся эти три слова, он убежал. Пока он тряс мою руку, я почувствовала, что у него в руке что-то есть. С рукопожатием он незаметно для других переложил это «что-то» в мою руку. Я осторожно взглянула на это, и поняла, что это - небольшой клочок бумаги, сложенный в четыре раза. Я незаметно спрятала записку в карман. Конечно, я могла бы рассказать про записку Насте и ещё половине школы, тогда авторитет Емельянова упал бы довольно низко. Но это было бы низко и подло с моей стороны. С того самого мгновения, когда я высказала всю правду в глаза, я изменилась. Я решила стать честной, открытой, справедливой, бесстрашной и доброй. Я решила стать гуманистом. Сильным духом и бесстрашным гуманистом. Поэтому я не могла навредить Емельянову. Это бы перечило моему нынешнему духовному уставу. И вдруг я поняла, что ощущение предвкушения исчезло, но вместе с этим пришло какое-то спокойное удовлетворение. Неужели я ждала этой записки? Неужели это переломный момент? - Что это было? - спросила удивлённая Настя и поправила очки. - Ни малейшего понятия, однако, теперь я знаю точно, Емельянов кое-что смыслит в латыни. *** Это происшествие было более чем странным, но я решила отложить это до вечера, а сейчас просто поболтать с Настей за чашкой чая. Сняв с себя верхнюю одежду, мы, все так же разговаривая, пошли на кухню. На пороге Настя вдруг остановилась и с прищуром посмотрела на меня: - А ты точно не знаешь, что имел в виду Емельянов? - она сказала это с лукавой улыбкой на губах. - Хм... нет, конечно, - я не знала, что было в записке, поэтому сказала правду. - Да кто знает, что ему в голову придет! Просто... захотел показать, что он знает латынь, вот и все. - Так эта фраза была на латыни? - в глазах Насти зажегся огонь интереса. - Конечно. Помнишь, я у них спросила, что бы мне сказали, как будет «Да будет свет» по латыни? - мне был неприятен этот разговор, поскольку он всё больше и больше возбуждал моё любопытство. - Ты же знаешь, что Емельянов хвастун и никогда не смирится с тем, что его выставили идиотом. Тем более, он не идиот. Она кивнула и села за стол. Я насыпала в заварочный чайник душистый чай с вереском и ежевикой. И поставив греться воду, пошла в комнату Саши якобы за котом. На самом деле я хотела прочитать послание. Повернув ручку двери, я вдруг услышала какой-то шум. Но мне больше не было страшно, и я резко распахнула дверь. За дверью стоял Саша. - Саша. Ты чего не вышел меня встретить? Где мама? - спросила я у него строго. - Мама уехала в аэропорт с друзьями-актёрами, и оставила меня тут. Я просто постеснялся той девочки. - Где Лузя? - Он там, - и брат пальцем показал на свою кровать. Я подошла к кровати и взяла кота на руки. Отнесла его на кухню и сказала Насте. - Вот, знакомься, это - Лавуазье. Мой кот. - Это ты с ним разговаривала? - спросила она, насторожившись. - Да, конечно, и он мне отвечал, - я рассмеялась и отдала Лузю ей. - Сейчас приведу второго. Я снова пошла в спальню, на этот раз за братом. Бесцеремонно схватив его за руку, я потащила беднягу на кухню. - А это - мой брат, Саша. – Показала я на него рукой. Тот покраснел, и вдруг по-деловому протянул ей руку и сказал: - Саша. - Настя, - она протянула свою руку и пожала его маленькую ладошку. Вскипел чайник. Пока я разливала чай, Саша изображал перед Настей Чаплина. Я вдруг снова подумала о записке. Любопытство начало меня терзать. Что же в той записке?.. Может, там что-то написано на латыни? Или там угроза, чтобы я перестала совать нос в чужие дела? А может, он решил помириться? Этот интерес смущал меня, если быть откровенной. Ведь мы вроде как враги. Но это сегодняшнее происшествие... Это было странно. Может там послание любви? Я, почему-то, вдруг представила сцену кабаре, где на коленях стоит Емельянов, весь в розовом и с зелёным шариком в руке. Рядом танцуют голые девушки, а сверху на стремянке стоит очень дородная женщина в синем платье и поливает его розовой краской из банки и звучным голосом кричит: - Сеятель ассигнаций. Сеятель ассигнаций. Сеятель ассигнаций. Сеятель ассигнаций. Сеятель ассигнаций. Сеятель ассигнаций. Сеятель ассигнаций. Сеятель ассигнаций. - Осторожно! Ты что творишь? - привёл меня в сознание крик Насти, и вдруг я почувствовала что-то горячее на своём колене. Последняя чашка с чаем уже давно переполнилась и залила всю тумбу кипятком, который потёк на пол и затронул моё колено. Это были всего пару капель, ничего серьёзного. - Простите, я задумалась, - извинилась я и принялась ставить чашки с чаем на стол. В одну пришлось ещё долить заварки. Я поставила сахарницу, положила три ложки на стол и принялась убираться. - Это из-за Емельянова, да? – серьёзно спросила она. - Ну... есть немного, - я решила так и сказать, о чём думала. - Я представила, как он на сцене кабаре весь в розовом стоит на коленях, а сверху его поливает какая-то тётка краской и орёт «Сеятель ассигнаций». Повисла неловкая пауза. Даже Сашка замолчал и удивлённо открыл рот. Я поняла, что сморозила глупость. Вдруг спасла положение Настя: - Представляешь, я ведь в него в шестом классе влюблена была! - неожиданно рассмеялась Настя. Но её смех снова раздался в тишине. Теперь пришла моя очередь удивляться. Такая тихоня и вдруг в Емельянова. -А что такое «ассигнации»? - спросил Саша и отхлебнул чай. -О, до этого ты ещё не дорос. Скажу, что бы было проще, это такие бумаги. – и как всегда всё спас Саша. Настя опустила голову и густо покраснела. А Сашка встал на стул, на котором сидел, и начал делать вид, будто что-то бросает и запел: - Сеееяяяяааатеееель ааасссигнаааациииий… Настя подняла голову и начала на него смотреть. А я, в этот момент улизнула из кухни и достав записку, прочитала её. "Давай встретимся завтра в половину четвёртого у пруда под ивами. Разговор есть. P.S. Не ты одна знаешь латынь. Е.Р.Емельянов". Это было написано почти таким же почерком, каким написано письмо Adla ко мне. Очень вещий сон. И место он выбрал именно то, где стояло пугало. Всё очень, очень, очень странно и подозрительно. Надо спросить у сказочника, не затеял ли он снова какое-то безумство. У него надо вообще обо всём спросить. Мне почему-то этот Adla казался таким всемогущим и всезнающим, что на душе становилось спокойно и тепло, как будто ты блоха на спине у мамонта. Я вернулась на кухню, где уже вовсю буйствовал Саня. Он и прыгал, и танцевал, и снимал невидимую шляпу и даже изображал улитку. У Насти было счастливое и чуточку удивлённое выражение лица. Я так подумала, ведь она была ещё более одинокая, чем я. У неё друзей никогда не было, её всегда считали зазнайкой. И теперь я, можно сказать, её «спасла». Может быть, она раскрепостится. Может быть, найдёт утешение ещё в ком-то, кроме как в Анжольрасе, в докторе Вернере, в Бегемоте и других. Надеюсь, теперь она станет нашим частым гостем. Настя посмотрела на меня и сверкнула глазами, как будто спрашивала: "Что-то случилось?" Я энергично покачала головой. Хм, видимо слишком энергично... Подруга с сомнением посмотрела на меня, поджав губы. Черт, она слишком проницательная. Как ни крути, но рассказать про эту записку и про Adla еще слишком рано. Было бы несообразно сейчас рассказывать Насте про всю эту чертовщину. Не дай бог, еще подумает что-нибудь не то. *** Настя ушла от нас лишь тогда, когда пришла моя мама. А пришла она в половину десятого. Больше всех говорил Сашка, а я либо раздавала еду, либо думала о завтрашней встрече. Зачем это нужно было Емельянову? Решил ли он подшутить? Или ,может, напакостить мне? Идти мне туда, или плюнуть? Когда ушла Настя, я быстро перекусила и пошла спать. Но заснула я не сразу, меня мучили мысли. Как поступить? Идти? Нет? Я решила сделать так, посмотреть на часы. Если часы будут показывать чётное количество минут - иду. Нечётное - не иду. Зажегся экран телефона. 11:23. Нет, надо перегадать. Хотя, раз я хочу перегадать, то и хочу туда идти, мне просто страшно это сделать. Но я договорилась сама с собой, - ничего не бояться. Следовательно, пойду завтра туда без колебаний, одна. Если Емельянов придёт туда один, то мне нечего было бояться, он никогда сам не причинил никому физического вреда. Он распускал язык, а не кулаки. А с языком я уж как-нибудь справлюсь. Решено. Я иду. И в это мгновение меня охватил сон. Мне снились сеятели ассигнаций: женщины с корзинами и в балетных пачках. Емельянов вручил мне мешок из дерюги, и сказал, что там голова Adla. А по небу полетели коты, коты, коты-бегемоты с рюмками водки в руках, и снова обычные коты и кошки.