Pestiscaedo. Даёшь качественный, мрачный, эротический гет между ГГ/Обито! 😉 Обито/Саэки Гет, дарк, эротика.
Обито ненавидит замкнутые помещения. Это его страшная тайна, которую он унесет с собой в очередную могилу, но осознание которой всегда будет лежать на поверхности для тех, кому знакомы детали жизни нукенина. Ещё бы, если ты провел многие часы предсмертной агонии в тесном пространстве, окруженный глыбами и темнотой, то поневоле будешь избегать подобного в дальнейшем. Если это «дальнейшее» предвидеться, конечно. Северное было создано из тьмы и тесноты. Именно поэтому Обито ненавидит бывать в крепости Змеи. Он приходит к Саэки в третий и пятый раз, и в каждый из этих визитов чувствовует, что отдал бы многое, лишь бы никогда не переступать порог этой тюрьмы. Высокие стены, которые неустанно возводила и укрепляла Змея, тратя на это все средства, окружают Обито. Они давят на него, возвышаются и смыкаются над ним, раз за разом напоминая о том, что в каждое мгновение Обито Учиха может перестать дышать. После этих визитов Обито ещё несколько дней ощущает на себе стойкий запах её любимых сигарет и надушенной воды, которыми Саэки пропитала ткань пояса-оби. Обито старается не обращать внимание на запах, гонит его от себя, словно лакмусовую бумажку, что принес порыв ветра. Но чем больше Учиха сопротивлялся, тем навязчивей становится этот аромат. Они встречаются в четвертый или шестой раз, — Обито уже сбился со счета, — в подземном корпусе восточного крыла. Курохэби вежлива и очаровательна настолько, что это начинает раздражать. Она стоит у стола патологоанатома, с материнской нежностью потроша чей-то обезображенный труп. Она извлекает мягкое, бледно-желтое сердце и у Обито что-то обрывается внутри. — Ох, ох… Так вот в чём было дело, — она качает головой, а во взгляде нет и тени сожаления. — Несчастный мой Иба. Такой молодой и такой глупый. — Из-за чего он умер? — спрашивает Обито, когда Саэки снимает перчатки и углубляется в документы, чтобы что-то быстро записать. Вопрос Учихи будто выводит её из транса. Плечи девушки замирают, ручка вздрагивает в тонких пальцах. Она оборачивается к Обито, одаривая того тонкой неживой улыбкой. — Разумеется, потому что он предал меня, Обито, — сладкой патокой льется с её губ. — Ты разве не знаешь? Предатель должен умереть. Обито уверен. Курохэби из убежища Северного — безумна. Он знает это, потому что за две свои жизни повидал достаточно сумасшедших людей. Сломанных и перемолотых этим миром. Он своими глазами видел, как свежевал Акасуна Сасори ещё теплые трупы людей; как горели неистовым пламенем глаза Тсукури Дейдары, когда его взрывы оставляли ошметки горелого мяса от женщин и детей. Безумие становится очевидным, когда всю жизнь проводишь среди теней. Поэтому Обито слепо следует своему плану, чтобы свет алой луны осветил каждый темный угол. В Северном почти нет света. Черная Змея изгнала свет из своего логова, заменив его сотней светочей чужих душ. Они бродят во тьме, отдавая себя ей на корм, и радуются, как собаки, которым кинули кость, когда великодушная Курохэби снизойдет до них. Обито ненавидит её за это. За то, что вынужден иметь дело с той, что олицетворяет всю грязь, которую благородный Учиха стремиться изничтожить. — Полагаю, ты собираешься приступить к второй фазе своего плана, — деловито роняет Саэки, перешагивая через тело Хаюми Конан. — Сила риннегана. Я бы многое отдала за то, чтобы изучить её. Обито сжимает зубы, хорошо, что под маской этого не видно. Курохэби задирает подбородок и шало смотрит в голубое небо. Впервые за эти долгие тяжелые годы в Амэ не идет дождь. Девушка щурится на солнце, протягивает вперед ладонь, и широкая тень падает на её лицо. И Обито ловит себя на мысли, что сейчас её жест в точности повторяет старую привычку Рин. — Пойдём. У нас ещё много дел, — бегло отвечает он, ещё не зная, что образ этот, как и запах, будет преследовать Учиху всегда. — Ну наконец-то, — манерно вздыхает она, приподнимая подол кимоно и ступая за мужчиной. — Ненавижу солнце. Обито мчится за своей мечтой, ломая судьбы людей, как тонкие прутики веера. Он почти физически чувствует, как проливают слезы сотни скорбящих по тем, чьи жизни ему пришлось отнять. Обито потерял счет людям, которые его ненавидит и жаждет убить; как и тем, кто считает его опасным безумцем. Он идет вперед, оставляя позади себя кровь и боль. Он сталкивает лбами идиотов — Каге, используя доносы, что любезно предоставляет ему Черная змея. Он уводит своих людей раньше, чем силы противника сделают ход, потому так тактично подсказывает ему Черная Змея. Он рвет на части своих союзников, потому что нашептывает ему из тьмы Змея о их планах и стремлении предать. Если Пэйн был богом, которому подарили в помощь ангельские крылья Тенши, то Обито — сущий дьявол, у которого появилось всевидящее око демоницы Кидзё. В их двадцатую или двадцать вторую встречу, — Обито отчего-то продолжает считать, — Саэки встречает его в объятиях Шуншина. Они стоят на залитым солнцем балконе, единственном балконе в Убежище, и рассуждают о чём-то, что навсегда останется только между ними двумя. И у Обито снова что-то с треском рвется в груди. Он оставляет их наедине, исчезая так же бесшумно, как и появился до этого. Черная Змея провожает спину нукенина пронзительным взглядом. — Ооноки выслал шиноби в помощь Кири. Это может плохо обернуться для Кисаме. Может, нам стоит попросить его сменить курс? — Рано. Коноха спрятала своего джинчуурики, Зецу продолжает слежку, но Узумаки будто в землю канул. Саэки склоняется над картой, задумчиво ведет острым пальцем от одной точки к другой. От неё снова исходит этот удушающий аромат. Обито сдирает с лица маску, жадно тянет носом воздух, яростно желает, чтобы эта вонь исчезла навсегда. — Я могу попросить Джуго проследить за перемещением анбу, возможно это что-то даст, — она тянется за пачкой, но Обито успевает среагировать раньше. Учиха хватает девушку за запястье и стискивает его мертвой хваткой. У Обито нет кровеносной системы, в привычном понимании этого слова, но сейчас в его голове стучит так, будто несуществующее сердце сейчас выпрыгнет из груди. Лицо Саэки становится бледнее обычного, она переносит вес тела на стол, опираясь на гладкую поверхность свободной рукой. Девушка замирает перед Учихой зашуганной мышью. Или Обито так самонадеянно кажется, потому что в следующее мгновение глаза Саэки соловеют, и разливается в них безумная жажда. Это почти пугает, потому что никогда не знаешь, что в голове у сумасшедшего. А Саэки всё смотрит и смотрит, сжирая Обито заживо своими проклятущими глазами. Вокруг неё витает аромат цветочной воды и сигарет. И Обито задыхается, задыхается. Она выгибается в его руках, и тихо восторженно выдыхает. — Риннеган в твоей глазнице. Прекрасно. Словно там всегда был. Обито отталкивается от Черной Змеи, но она тянет к нему свои длинные руки. И Обито ловит себя на мысли, что с легкостью мог бы оторвать Саэки голову. Прямо сейчас. Пока она приближается к нему и нежно овивает пальцами его плечо. В эту самую минуту, когда её прохладная ладонь скользит по его груди, по тому самому месту, где плоть Зецу слилась с плотью самого Обито. — Что ты делаешь? — сухо спрашивает он, потому что чувствует себя грязным из-за её прикосновений; он злится, но пойди пойми, на кого. То ли на эту безумную Змею, что накинулась на него, словно гадюка на птенца, то ли на себя, потому что позволяет ей это. — Я столько раз представляла себе, что скрывает вся эта одежда, — нежно шепчет она, шалым взглядом гуляя по телу Учихи. — Что поддерживает в тебе жизнь? Как зарождается желание и где таится ключ к эмоциям? Ты — настоящая загадка для меня, Обито. И я мечтаю её разгадать. — Твоя жизнь действительно ничтожна, если мое тело — предел твоих мечтаний. Саэки одарила Обито одной из своих дежурных улыбок и отстранилась. Видимо, Учихе всё же удалось задеть её и привести в чувство. И всё же, теперь он сам чувствовал странную неудовлетворенность. Это было новое чувство, и Обито ещё не совсем понимал, что же оно означает. Нечто подобное мужчина ощущал, когда находил огрехи в собственных планах. Но не было в том чувстве этого горького послевкусия, что пожинал Обито сейчас. Обито почти не спит. Он не знает, виновато ли в этом его тело или он просто привык так — не спать? Он знает лишь то, что в каждом своем редком сне он видит призрачный образ Рин. Обычно она снится ему на залитом солнцем поле или гуляющей по весенним улицам Конохи. Иногда Обито везет, и он видит свою драгоценную Рин наяву. В звонком девичьем голосе, доносящемся до него от чужих детей; в схожих улыбках или во взгляде. Он собирает эти воспоминания как сокровища и бережно прячет в воспоминаниях, не омраченных окровавленным прошлым. Он знает, что эти воспоминания пригодятся ему в новом мире, потому они так ценны. Возможно, Обито и сам давно сошел с ума? — Саэки, ты не… аггхх… мхх… Я… всегда… тебя… Тело Шуншина падает к ногам Обито. Весь живот некогда воскрешенного Учихи — зияющая дыра, из которой неуклюже вывалились внутренности. Тошнотворный запах разнесся по округе, и впервые за долгое время Обито не чувствует аромата цветочной воды и сигарет. Они настигли Шисуи на границе Страны Огня, он вел большую группу шиноби к Северному, но Обито и Саэки успели перехватить их раньше. Они быстро избавились от группы, но именно с Шисуи пришлось повозиться. Обито поймал себя на мысли, что это даже забавно, то, как этот мальчишка пытается воззвать к совести его Кидзё. Теперь, когда он мертв, по телу Обито разлилось нежное чувство мрачного удовлетворения. Будто кто-то пытался приманить его псину куском мяса, а та только носом повела, да и кинулась на идиота по команде «фас». — Тш-ш… Всё хорошо, моё сокровище. Теперь всё хорошо. Саэки опустилась в пятно горячей крови, трепетно обхватила голову мертвеца руками, укладывая себе на колени. Дрожащие пальцы змеи путались в угольно-черных прядях, пока она без тени сомнения смотрела в остекленевшие глаза. Она ласкала труп Шуншина, легко покачиваясь из стороны в сторону. — Спи, моё драгоценное солнце. Прости, что однажды посмела нарушить твой покой. Она так ласкова и настолько искренняя с ним, будто не убила только что собственными руками. Это настолько отвратительно и лицемерно, что, с каждым произнесенным ею словом, с каждым, преисполненным абсолютной любви, взглядом Саэки к этому мертвецу, в Обито поднимается холодная ярость. — Хватит, — строго приказывает он, когда Курохэби ещё сильнее склоняется над убитым Шисуи. Обито знает, что произойдет сейчас. И от этого знания у Учихи подкашиваются колени, а легкие пережимает раскаленный прут. Черная змея целует помертвелые губы, забирая с них крохи человеческого тепла. Обито преодолевает расстояние между ними в считанные секунды. Он не знает, почему это делает, но в мужчине кипит злоба, и кто-то должен за это ответить. Он хватает Саэки за плечо и грубо поднимает на ноги. Голова Шуншина сползает с её колен и с глухим стуком ударяется о выжженную землю. — Он… мертв, — задумчиво тянет девушка и на губах её пляшет шальная улыбка. — Шисуи, солнце моё. Мёртв. Теперь уже навсегда. — Так какого черта ты позволила ему умереть, если он твоё солнце?! — Обито встряхивает её, требуя прийти в себя. — Отвечай мне! Она вздрагивает, когда хватка Учихи становится слишком сильной. Он впивается пальцами в хрупкие плечи Саэки, вымещая на ней всю свою неизвестно откуда взявшуюся злость. Обито ненавидит её. Ненавидит так сильно, что готов отправить следом за её возлюбленным Шисуи. В груди Обито кровоточит незаживающая рана, но сколько лет уже он не чувствовал такой отчаянной боли внутри. Наконец, Саэки подняла на Обито покрасневшие от сдерживаемых слез глаза. Она придвинулась к нему ближе, так тесно, что между этими двумя не осталась и миллиметра свободного пространства. Теперь Обито мог чувствовать телом, как громко и отчаянно бьётся сердце у неё внутри. Живое, горячее и безумное сердце. От осознания этой истины, по спине Обито словно прошелся электрический ток. А Саэки всё улыбалась, будто эта гримаса приклеилась к её лицу навсегда. Она потянула свои длинные окровавленные пальцы к маске Обито, сжала её и потянула в сторону, обнажая перед собой его изуродованное шрамами лицо. Влечение, возникшее между ними в этот момент, казалось непреодолимым. Губы Обито обожгло сухое дыхание, её вкрадчивый шепот, казалось, проникал в самые потаённые уголки его разума, взывая совершить нечто грязное. — Потому что я ненавижу солнце, — касаясь его губ своими, прошелестела она. — Потому что я не выживу без чистого света луны. Обито не видит Саэки долгих четыре месяца. За это время он успевает бросить вызов объединенной армии и собрать вокруг себя рой Белых Зецу. За это время, он успевает сбиться со счета, скольких он убил и разорвал на части жестокими запретными техниками. Он бежит вперед, то ли за мечтой, то ли от искусительного шепота, что мерещится ему в густой темноте. Саэки пишет ему письма, полные ценной информации и невысказанной тоски, а Обито мечется в своих снах, в которых больше нет места солнечному свету Нохары Рин. Во снах Обито есть только улыбки и смех, кровь и черные змеи, овивающие его тело. В этих снах, они творят с ним вещи, которые не придут в голову ни одному здоровому человеку. В этих снах Обито здоровый мужчина и страсть его сравнима лишь с его желанием жить. И в этих снах всегда есть она. Одержимость Черной Змеи, безумие её, прокралось через сотни миль, что их разделяли, через затворки сознания и ожесточения. Да, это полностью её вина, что в каждом своем сне он делает с ней вещи, которые никогда бы не посмел сделать со своей искренней и чистой Рин. Она прокралась в его разум, она отравила его своим ядом, заставив гореть изнутри. Черная Змея приходила в каждый из его снов, разгоряченная и открытая. Она улыбалась ему и призывно раздвигала ноги, подобно всем тем девкам в квартале красных фонарей, где ему приходилось бывать раньше. Но даже те, искушенные в своем падении, были далеки от той девушки, что сводила Обито с ума в его грезах. Обито ненавидел Курохэби всем своим сердцем, и она принимала эту ненависть, как самое искреннее признание в любви. Она всегда начинала невинно. Выцеловывала шрамы на его лице, сплетала пальцы, уверенно и пылко направляя его неуклюжие ласки. Она звала Обито по имени и выстанывала в его губы страстные признания в любви. Она была так хороша и так соблазнительно-порочна, что казалась почти святой, которую посмели осквернить грязью этого мира. А как она отдавалась Обито, когда тот брал её на черных простынях или в том самом кабинете, где Саэки впервые призналась в своей одержимости. И Обито мстил ей за это в каждом из своих снов. Он душил её, он терзал её окровавленные губы и ломал хрупкие девичьи кости, крича о своей ненависти к ней. И раз за разом забывал о том, кто он, когда этот ураган порочного наслаждения низвергал его в самый ад. Наяву он увидел Саэки спустя долгих сто двадцать четыре дня. Она пришла вместе со своим змеенышем Кабуто и казалась лишь бледной тенью прошлой себя. Под глазами Саэки залегли глубокие черные тени, глаза углем раскаленным алели, а руки сжимали обнаженный клинок. — Здравствуй, Обито, — протянула она, жестом отослав Якуши куда-то в сторону обезличенных копий Зецу. — Ты не просил, но я подумала, что тебе не помешает помощь. — Не мешай. От тебя здесь не будет никакого толка. Обито заставил себя заглянуть в её глаза, а потом решительно отвернулся от безумной Змеи, и поспешить уйти прежде, чем свершиться необратимое. — Ох и ах, никто не ценит протянутой руки. Но я здесь не за этим, — Обито замедлил шаг, борясь с собственным любопытством. — Я ухожу, Обито. На этом моя история закончена. Учиха остановился. Не сразу, он просто не заметил, как ноги сами отказались шагать вперед. Она всё ещё стояла там, Обито знал это. Чувствовал всем существом, что Черная Змея просто стоит за его спиной и излучает свое гребанное интеллектуальное превосходство. — Ты за этим пришла? — зло бросил он. — Сказать, что покидаешь меня? — В общем-то, да. Скоро ты умрешь, а Узумаки Наруто нарекут обещанным спасителем. Тебя будут ещё помнить. Какое-то время. Меня забудут сразу же. Поэтому, мой дорогой Обито, я должна уйти. Чтобы не умереть здесь с тобой и прожить долгую, очень долгую жизн… Обито метнулся к ней со скоростью шаровой молнии. Он и сам не понял, как сомкнул пальцы на тонкой змеиной шейке, как затрещали под его пальцами хрупкие позвонки. Всё, чего он хотел сейчас — заткнуть её, заставить замолчать, чтобы больше не раздирало всё внутри от невыразимой боли. Откуда, откуда черт возьми, она появилась в его жизни, чтобы растоптать всё, чем он когда-то гордился и дорожил? Внутренний голос подсказывал Обито, что он должен уничтожить Саэки прежде чем, она уничтожит его. Выжечь её душу пламенем, растоптать и выбросить, чтобы больше ничего не напоминало о ней. Курохэби забилась в его хватке, отбросила клинок и вцепилась обеими руками в запястье Обито. Её бледное лицо начало синеть, глаза закатились под нависшие веки. — Ненавижу, — прорычал Обито, желая завопить ей это в лицо. — Ненавижу тебя. — Лю. хаа… те… бя… гхх… Саэки сделала над собой последнее усилие, подарив Обито на прощание слабую полуулыбку. Сознание уже почти покинуло её, но тут давление на её шею исчезло. Издав короткий всхлип, девушка отчаянно вдохнула, прежде чем Обито вновь сжал пальцы, удерживая Курохэби на грани между жизнью и смертью. А потом его жадные губы впились в её похолодевший рот. Обито не целовал — бесстыже сминал губы девушки, щедро осыпая их болезненными укусами. Его тело охватила лихорадочная дрожь, он продолжал терзать Саэки в своих руках, просто не видя иного способа показать, что на самом деле происходит в его душе. И вдруг, она ответила ему. Прильнула всем телом, прямо как во сне, и тихо выдохнула. — Люблю. Это слово прошибло сознание Обито, вынося его куда-то за пределы. В одно короткое мгновение, он почувствовал, будто бы понял всё. Его боль никуда не ушла, но приобрела совершенно новый оттенок. Осмыслить это откровение ему не удалось: Саэки вновь потянулась к нему, обнимая за плечи и увлекая в глубокий жадный поцелуй. Она играла с его языком и губами, тихо постанывая от невыразимого удовольствия, которым желала поделиться. Сейчас, в это самое мгновение, они делили одно дыхание на двоих. И хоть Обито был лишен возможности ощутить телесное наслаждение, то, что испытывала его душа, превосходило все ожидания. Он почувствовал отчаянное желание касаться девушку везде; гладить, ласкать, сжимать — любыми способами выуживать из неё всё новые и новые стоны наслаждения, которые виртуозно играли на каких-то подсознательных стремлениях мужчины. И Обито с удовольствием принялся исполнять свою прихоть. Он исследовал её тело руками, осыпал жгучими поцелуями шею и ключицы. Во снах Саэки всегда была распутна, оттого и так желанна, но реальность оказалась для Обито во стократ лучше. Черная Змея дрожала в его руках, как невинная девица. Она всхлипывала, прикрывая рот рукой, когда Обито сжимал в своих грубых руках её маленькие груди. И мстительно кусала в основание шеи, когда мужчина оказывался слишком груб. Обито сходил с ума, он опустился перед ней на колени, наспех распахнул пояс юкаты, и задрал майку, что отделяла его от горячего желанного тела девушки. Поцелуи, укусы, стоны и всхлипы — все смешалось в одно, но Обито всё ещё желал большего. Ему надо увидеть больше, чувствовать больше, видеть своими глазами, как она сгорит от страсти в его руках. Учиха осел на землю и нетерпеливо потянул девушку к себе на колени. После чего, стянул с её плеч плотную ткань и задрал майку вверх, обнажая грудь, к которой тут же припал губами. Он не знал, что делать, поэтому просто отдался собственным желаниям. Он ласкал языком её соски, втягивал их в рот поочередно, заставляя Саэки отчаянно впиваться пальцами в его волосы, умоляя о большем. Он вдруг представил себе, как совершенно прекрасно будет, разделить с ней один сон на двоих. Это счастье, озарившее его слишком поздно, напугало Обито. В его сознании возник четкий образ драгоценной Рин. Рин, ради которой, он столько лет выживал в этом аду; Рин, ради встречи с которой Обито развязал новую кровопролитную войну и пошел против законов природы. Его светлая Рин. Нет. Он не может. Не так. Мужчина отчаянно вцепился пальцами в руки Саэки и скинул её со своих колен. Между двумя повисла долгая ломкая пауза. За это время Змея успела привести одежду в порядок и подняться с земли, смотря на Обито потерянным взглядом. — Убирайся, — четко и холодно произнес Обито, не смотря девушке в глаза. Саэки пребывала в замешательстве буквально несколько секунд. Она дернула пальцами, будто бы хотела прикоснуться к Обито, но не решилась. — Кабуто поможет тебе с воскрешением, — сообщила она ровно, крепко стиснув зубы и нацепив на лицо благожелательную улыбку. — После этого, он уйдет. Девушка отвернулась и беззаботно зашагала прочь. Учиха остался стоять на месте, чутко прислушиваясь к удаляющейся поступи её шагов. Он впился ногтями в собственные ладони и стоял так до тех пор, пока тупая боль не отступила. Обито знал, что поступил правильно. Возможно, впервые за эти месяцы он сделал именно то, что должен был. Ради своей цели, ради Рин. — Раз уж вы закончили, — напомнил о себе Кабуто вежливым тоном, — мне хотелось бы выполнить свою часть уговора. Змееныш сложил печати, и в следующее мгновение перед Обито предстал наспех сбитый гроб. Якуши отворил легкую крышку, с коротким поклоном представил Учихе того, с кем он выиграет любую войну. К сожалению, именно сейчас Обито было совершенно наплевать. — Начинаем.***
Курохэби пристроилась на возвышении, укрылась от посторонних глаз мороком простейшей техники. Там, вдалеке, раскинулось поле кровопролитной битвы, конец которой она уже знала наверняка. Саэки грустно вздохнула, постучала указательным пальцем по собственной впалой щеке. Мысли её были далеко, намного дальше этой нелепой войны, в которой дураки убивают дураков за мир во всем мире. — Женское сердце — величайшая загадка мироздания. Ты согласна со мной, обако? Орочимару подошел сзади, задумчиво посмотрел на долину. Он появился бесшумно, оставив свою свиту далеко позади. Карин и Суйгецу тряслись от страха, постоянно озираясь по сторонам. Им бы бросить все и дать стрекача, но они слишком боялись Орочимару, чтобы сбежать. — Абсолютно. Саэки вытянула руку вверх и забрала у Орочимару маленький бинокль, который змеиный саннин участливо прихватил с собой. Теперь она могла хорошо видеть, что конкретно происходит. Вот, например, сейчас Мадара кричит на Хашираму. Красивый мужчина. Саэки вдруг стало интересно, насколько сильно клетки Сенжу повлияли на мироощущение Учиха. — Вы не присоединитесь к ним? — девушка сосредоточенно следила за боем, то хмурясь, то облегченно выдыхая. Орочимару покачал головой. — Не собираюсь лишать Кабуто этой прекрасной возможности проявить себя, — усмехнулся он. — Вы привязались к нему. Думаете, он выживет? — Какая змея не мечтает стать драконом? — Хах. Саэки замолчала, вникая в потаённый смысл слов учителя. Она прижала окуляры бинокля к лицу, неотрывно следя за одним-единственным человеком, которого захватил безумный раж этой мясорубки. Он убивал, кричал и смеялся, стирал с лица горячую кровь своих жертв, и снова бросался в пучину плоти и крови. Саэки решила, что ещё никогда не видела ничего прекраснее, чем Учиха Обито, рвущий на лоскуты ткань мироздания. Каждый раз, когда он убивал и образ его навеки запечатлялся в остекленевшем взгляде жертвы, в животе Саэки разливалось тягучее возбуждение. Она изо всех сил сжимала бедра, ерзала на холодной земле и умоляла своего безжалостного Учиху прожить ещё больше; подарить ей ещё каплю этого блаженства. Потому что Саэки знала, с каждым убитым и искалеченным шиноби, Обито вырывал у судьбы ещё немного времени для себя. — О, Мадара стал женщиной. — М? Орочимару забрал у Саэки бинокль, с интересом посмотрел туда, куда указала пальчиком девушка. На губах саннина заиграла насмешливая ухмылка. Сражение близилось к развязке… Обито лежал на земле, совершенный в своем посмертии. Вокруг него ходили люди, медики сновали туда-сюда, выжившие радостно верещали о победе. В этой суматохе всем было наплевать на распластанный труп несчастного Учихи, так глупо обманувшегося в своей мечте. К счастью для самой Саэки, никто не обратил внимания на одинокую фигуру девушки, неторопливо вышагивающей средь толпы. Ей понадобилось некоторое время, чтобы примириться с реальностью, унять пленившую тело скорбь. В абсолютно пустом, лишенном осмысленности, взгляде Саэки отражалось его безмятежное лицо. Она осела на землю, трепетно коснулась холодными пальцами скулы Обито. Теперь им можно не торопиться так сильно, теперь для них появилась целая вечность впереди. Саэки накрыла ладонью холодную руку мужчины, сплела их пальцы в замок. — Пора домой, Обито.