Перекрытия

Район действительно был неплох. Метро в двух шагах, тишина по ночам, достаточно чисто и немноголюдно — ей нравилось. Но. Это идиотское но. Соседняя квартира была сущим адом. Тонкие перекрытия многоэтажки позволяли слышать все происходящее там, как если бы вместо бетона был гипсокартон, причём довольно хлипенький. Такой, что привались к нему лопатками, и стоящий с той стороны почувствует, как задрожала поверхность. Обычно их пьянки — а это были именно они, Алиса не сомневалась — проходили с субботы на воскресенье. Но тут видимо произошёл сдвиг по фазе, и народные гуляния оказались перемещены на пятницу. Точнее на очень долгую пятничную ночь, которая вроде шла к своему завершению. Часовая стрелка перешагнула отметку три, уверенно двигаясь к четырём. Островская закрыла ноутбук, прислушиваясь к шорохам и приглушенному гулу наверху. Выключила свет, дошла до спальни и открыла форточку. Морозный декабрьский воздух потянулся в комнату, заполняя ее едва слышными запахами. Она забралась под одеяло, зарываясь рукой под подушку, и прикрыла глаза. Завтра две смены. Две чертовых смены, которые выжмут ее как лимон. Уже сейчас можно было почувствовать завтрашнюю усталость. Прошла пара минут, как вдруг громкие, дребезжащие гитарные аккорды схватили ее за шкирку и вытащили из полудремы, грубо выкидывая в реальность. Звуки доносились из окна, и задушенное бетоном эхо вторило им сверху. Гул стал громче, она инстинктивно прислушалась к мелодии, хотя нестройные голоса, которые местами даже заглушали гитарные проигрыши, вряд ли можно было назвать… мелодией. Вашу ж мать. Злость на этих — кто они там, не важно — быстро заполняла все уголки ее внутренностей. Затекала под кожу. И каждый следующий нотный ряд только способствовал раздражению. В тот момент, когда на удивление дружное «не забудь» грянуло в потолок, Алиса вскочила, отбрасывая одеяло и чувствуя, как под рёбрами все горит. Она испытывала невероятно сильную потребность сломать кому-нибудь хребет — кому-нибудь из тех, кто сейчас находился этажом выше. Островская не собиралась туда идти. Правда, думала переждать или найти беруши. Но даже с закрытой форточкой и плотными затычками в ушах их было слышно. В итоге спустя минут десять, она все же натянула серые спортивные штаны, первую попавшуюся под руку толстовку, на груди которой большими буквами было выведено «hate», и вышла из квартиры, прикрыв дверь. На четырнадцатый этаж она взлетела за пару секунд, гневно направляясь к двери в квартиру, которая предположительно было именно той. Выбешивающей ее каждые выходные. Приблизилась к двери, с твердым намерением посмотреть в глаза людям, в ней существующим. Наорать на них. Выговорить все, что накопилось за чертов месяц. И… замерла, держа пальцы в сантиметре от звонка. А что, если она ошиблась? Не та дверь? Не тот этаж? Островская прислушалась. Звуки сводного хора соседней деревни были слышны прекрасно. И она была почти уверена, что не ошиблась. Почти. Пальцы дрогнули и вдавили кнопку. Долгий мерзкий звук было слышно и отсюда. И Алиса сложила руки на груди, упираясь злобным взглядом в обивку двери. Гомон чуть стих, а через пару секунд гитара и вовсе замолчала. Она постучала пальцами по локтю, переступила на месте, нахмурилась. Попыталась сформулировать фразу, которая будет сказана в лицо тому, кто откроет. Если вообще откроет. Пока замок медленно проворачивался, явно нехотя, Островская успела порыться в себе и понять, что запала стало в разы меньше. Ярость, которая справедливо должна была быть направлена на нарушителей общественного спокойствия, как будто начала стремительно гаснуть. Настолько стремительно, что когда дверь наконец открылась, все, что она смогла сделать, — вскинуть взгляд, приподнимая узкий подбородок, и уставиться на высокого парня с забавной рыжей челкой. От него веяло непередаваемым ароматом алкоголя и сигарет: видимо, импровизированная вечеринка проходила более чем удачно. — Доброй ночи, мадам, — на последнем слове он растянулся в улыбке и протянул «м», шутливо склоняя голову, — что вас к нам привело? Слова явно путались, поэтому фразы были медленными и невнятными. Алиса коротко втянула воздух, вспоминая, что вообще хотела сказать, прищурилась и выдала внезапное: — Громко. Он вскинул брови. Все так же медленно, но удивление читалось достаточно просто. — Да, — кивок, — и что? И что? Вашу ж… Подуспокоившаяся злость снова начала разогревать кожу. — Ничего, — практически сквозь зубы прошипела она, — просто будьте… потише, — помедлила и добавила уточнение, — хотя бы без песен. — Без песен, — повторили за ней с утвердительной интонацией, и вдруг, — Миииир… Парень отвернулся от нее, крича слово в глубину квартиры, после чего возвратился в исходное положение: — Секунду, дорогая. Она только сильнее сжала пальцы на локтях, ожидая то ли человека со странным именем, то ли наступления вселенского мира. — Я кстати Ник, — он протянул руку. — Алиса, — пожала. Коротко, под конец практически насильно вытаскивая свои пальцы и возвращая их на рукав толстовки. Под немигающим взглядом этого… Ника было некомфортно. Он вроде ничего не хотел, но черные расширенные зрачки перемещались с ее лица на тело и обратно, рисуя какой-то странный узор. — Ну и что тут у нас, — растеряв всю вопросительную интонацию констатировал голос из-за спины нового знакомого. Он обернулся, чуть закидывая голову: — Тут просят, — пауза, — без песен. Оттуда, сзади послышался то ли выдох, то ли недовольное ворчание, после чего Ник как-то быстро исчез. Видимо, его насильно затянули в квартиру. И вместо него на пороге оказался другой. Чуть ниже, с холодным, практически отсутствующим взглядом и явно куда более трезвый, чем его товарищ. Островская встретила его тем же жестом. — Ну и, — поразительная способность спрашивать утвердительными формами. — Ваши песенки на весь район слышно, а завтра рабочий день, — повторила свою мысль Алиса и добавила для пущей убедительности, — хотелось бы поспать. Выражение тупого раздражения и усталости никуда не исчезло. — Ну ты можешь выбрать между моими тихими песнями под акустику, — он сложил руки на груди, невольно повторяя ее позу, и прислонился к косяку, — или колонками с чем-нибудь куда более… интересным. По сравнению с Ником его тон был острым. Осаживающим на месте. — Я… — короткая ухмылка, растянувшая тонкие губы незнакомца, вновь подогрела эмоции, теперь добавляя к ним еще и возмущение, — я могу вызвать полицию. — Да что ты. — От вас шума как от концерта под открытым небом. — Лестно такое слышать. Все. Аргументы закончились. Чужой взгляд сверлил в ее скуле большое отверстие, пока Островская собиралась с мыслями, не желая уходить побежденной. — Послушай… — Андрей Викторович, — услужливо подсказали ей. Короткий взгляд метнулся к этой дурацкой ухмылке. — Андрей, — сократила до имени, мысленно отмечая, что это правильно — пусть хоть где-то ее правила останутся ее правилами, — я очень устала, завтра тяжелый день, а время — 4 утра. Я не прошу вас бросать все и расходиться. Просто будьте чуть тише. Все попытки говорить сдержаннее, на удивление, были успешными. Последние слова получились с нехилым нажимом, но в остальном… Он усмехнулся. — Можешь сказать это им, — неопределенно кивнул. Но было итак понятно, кто имелся ввиду. Алиса выдохнула, проводя рукой по лицу, останавливаясь пальцами на переносице. Внезапно кончились и силы, и желание продолжать этот странный разговор. — Ладно, ясно. — Ясно? И что же тебе ясно. Она вскинула руку в странном жесте — то ли попрощалась, то ли хотела остановить его вопрос в воздухе. Не понятно. Развернулась и медленно побрела обратно. Коридор — лестница — коридор — приоткрытая дверь — душная комната. Снова открыла форточку, чтобы хотя бы температура соответствовала ожиданиям. Гул сверху раздражал, и Островской понадобилось минут двадцать, чтобы полностью успокоиться и начать засыпать. Уже на границе царства Морфея промелькнула мысль о том, что за последние полчаса песен сверху она так и не услышала.