Сны и кошмары

Значение и ценность некоторых воспоминаний не всегда остаются неизменными: они подвержены влиянию времени, изменчивых обстоятельств и окружения. Прощальное письмо Алота, уцелевшее не иначе как благодаря чуду, по-прежнему оставалось в ящике письменного стола – не в уютном кабинете, но в капитанской каюте. Оно больше не вызывало безотчетную, глухую меланхолию, а лишь напоминало о приключениях в Дирвуде. Теперь, когда снова была возможность и необходимость путешествовать вместе, бесплотные сожаления трансформировались в ностальгические воспоминания. Столь долгожданная встреча оказалась внезапной, как для Илзе, так и для Алота. Встретить его в компании анимантов, под чужим именем, да еще и услышать трагичную историю о погибшей в пожаре престарелой тетушке – к этому видящая никак не могла быть готова. Тем не менее, он сам без колебаний вызвался составить ей компанию, хотя на тот момент ничего не знал о целях ее путешествия. Пять лет не могли пройти бесследно, однако не было ни следа ожидаемой неловкости и неизбежно возникающего со временем отчуждения. За новыми, незнакомыми шрамами и немногочисленными серебристыми нитями в темных волосах – как материальными свидетельствами пережитых событий и прошедшего времени, Илзе неизменно видела того самого Алота, которого случайно встретила в Позолоченной долине. Разве что теперь он выглядел более спокойным и уверенным, и стал улыбаться чуть чаще. Ненамного, но все-таки. Видящая часто ловила себя на мысли, что украдкой любуется им: его манерами и интонациями, статью и точеными чертами. Если он замечал ее взгляд – внимание неизменно вгоняло его в краску. Он пытался скрывать свою растерянность, но Илзе его слишком хорошо знала, чтобы не замечать этого. Разумеется, она не ставила перед собой цель смутить его, но удержаться было выше ее сил. Илзе позволяла себе возвращаться к мыслям о безвозвратно упущенном времени, хотя это случалось все реже. Она жалела, что навсегда упустила возможность показать ему полностью восстановленную крепость. Не было сомнений, что Алот оценил бы затраченные усилия. Она жалела, что не встретила его раньше, не могла сделать что-то еще: больше сверх того, что уже было сделано. Однако в его обществе эти сожаления теряли смысл. Илзе больше не хотела хоронить свою привязанность под курганом отговорок и условностей. Возможно, – думала она, – был не лучший момент для подобных откровений, но более подходящего случая могло и не представиться. Страх наделать глупостей постепенно отошел на второй план; ее больше беспокоила возможность упустить удачный момент. Поэтому она решилась сделать шаг навстречу. Алот, в свою очередь, не просто ответил взаимностью, но и принял первый неловкий поцелуй и признание со всей серьезностью – и, не допуская никакого вмешательства Изельмир, попытался подобрать аргументы против. Он мог быть тысячу раз прав, но все доводы оказались недостаточно убедительными: как для него, так и для нее. Обостренное чувство ответственности, или страх разочарования, а может – и то, и другое – не позволяли Алоту давать обещания, которые он мог не выполнить. Но благодаря преодолению неловкости, будущее уже вызывало не только смутную тревогу, но и осторожные надежды. Множество дел все еще требовали решения, когда очередное поручение привело их в Священные ступени. По дороге Алот задумчиво рассматривал храм, посвященный Гхауну. Казалось, что каменные стены, покрытые узорами и увитые плющом, и приятный холод, исходящий от них в жаркий день, напоминают ему о чем-то далеком. – Это место напоминает мне один уютный уголок в Цитвуде, – наконец обратился он к Илзе. – Может, мне удастся когда-нибудь показать его тебе. Видящая с удивлением отметила: мысль о возвращении в Аэдир, спустя столько лет, больше не кажется ей странно пугающей и такой уж невозможной. Как оказалось, неопределенность и осторожные чаяния вполне могут сочетаться, не вступая в противоречие. – Ловлю на слове, – улыбнулась она. – У нас еще будет для этого время. Обязательно.