Тис и Черт

Внутри несколько неприятно точилась мысль о том, что возвращение Куинни и Мэдисон Монтгомери далось Майклу слишком легко, но Джулия от него отмахивалась, как могла. В конце концов, Майкл был Антихристом, претендовал на пост верховного ― по-другому и быть не могло, он должен был быть сильным. ― Ты злая, ― бархатный голос сочится сарказмом. Джулия не стала это отрицать. ― Да. Майкл какое-то время молчит, а потом медленно говорит. ― Эта девчонка… Мэри? ― Мэдисон. ― Да, точно. Она просто пустышка, которая ничего из себя не представляет. Нет смысла злиться из-за нее. Джулия шипит. Она подлетает к Антихристу, хватает его за лацканы пиджака, которые сжимает в руках, и со всей силы толкает в сторону стены. Майклу почти больно ― в детстве это испугало бы, но сейчас он почти на полголовы выше Джулии, и он знает, что она совершенно точно не тронет его, не причинит вред. Она любит его, а он любит ее. ― Майкл, я тебя убью, ― шипит девушка. ― Клянусь, я тебя убью. И ее убью. Пожалуй, ее первой. ― Ты очаровательна, когда ревнуешь, ― говорит Майкл и гладит ее по голову, за что Джулия его почти ненавидит. Она знает, что он тоже иногда ее ревнует. Очень иногда ― мальчишки все равно смотрят на нее, все равно они представляют себя рядом с ней, все равно они думают о том, какого это ― быть с ней. Майкл ненавидит это, но мыслить им он запретить не может. И это не тоже самое, что сейчас испытывала Джулия ― к ней никто не подходил с предложением о сексе, как это было с Лэнгдоном. Конечно, она должна была радоваться, и в действительности Джия была довольна. Появление молодых ведьм довел Верховную до обморока, и женщина пока что так и не пришла в себя. Ариэль попросил Майкла и Джию уйти в комнату и не выходить, пока их не позовут, и вот уже два часа они сидят здесь. Успели принять душ и переодеться. Джия незаметно смоталась на кухню за легким перекусом, и никем незамеченная вернулась обратно. И все это происходило в давящей тишине. Джия отстраняется от Майкла, уходя от нового движения по своим мягким волосам, и Антихрист недовольно морщится. — Тебе вовсе не стоит ревновать к Мэдисон, она не в моем вкусе. Голос Майкла звучал мягко, нежно, почти снисходительно. — Что? — Джулия посмотрела на Лэнгдона. Его голубые глаза сверкали мягким светом, но в этот момент, осознав сказанное Майклом, девушка не посчитала это притягательным. Она раздражённо повела плечами. — Я не ревную тебя, Майкл, — отрезала она, хотя и понимала, что это не совсем правда. — Мэдисон Монтгомери просто злая, завистливая, лицемерная девчонка с вечно неудовлетворенной похотью. Если бы я разменивалась на каждую такую, от меня бы уже ничего не осталось. Но после всего немного покоробило, да, Джулия это не отрицает. Раздражает, но, возможно, не столько факт ревности, а сколько вызывающее-похотливое поведение Монтгомери. Джулию много раз за ее жизнь называли шлюхой ― как и мать, и сестру, и это было единственное определение, которое Малкахей воспринимала как личное оскорбление. Понятно, что девушек подобного занятия она не переносила на дух, а у симпатичной Мэдисон Монтгомери слово «шлюха» разве что неоновыми огнями на лбу не сверкало. — Разве ревность не признак любви? — пожал плечами Антихрист, но по тому, как он опустил взгляд, Джулия поняла, что вопрос его действительно интересовал. Единственное, что он знал про любовь — это Джулия. Желание постоянно быть рядом с ней, видеть ее, чувствовать запах ее духов, ощущать присутствие — он считал это любовью. И не сказать, что был не прав. — Ревность — это плохое чувство, Майкл, — заметила она. — Оно нездоровое и довольно опасное. И я его к тебе не испытываю. Но ты зря вернул этих девушек. — Я продемонстрировал силу, — заметил Майкл, и Малкахей устало закатила глаза. Но, конечно, она не могла забыть тот момент, когда выходящая из школы Готорн Верховная ведьма Корнелия Гуд увидела вернувшихся учениц и упала в обморок. И злорадную усмешку Майкла, полную превосходство, Джия тоже не забыла. — И вернул Корделии Фокс двух ее ведьм. Плюс два соперника. Джулия не столько злилась на него, сколько на себя саму. Майкл был занят делом, и в своём желании доказать всем, что он способен стать Верховным, не смог смотреть дальше трех шагов. Джия же была обязана смотреть дальше трех, и даже десяти шагов. Конечно, сложно было рассчитать все так, чтобы оставить Верховную в проигрыше и победить самим. Малкахей надеялась, что это будет самое их большое пожертвование. Майкл, судя по всему, проблем не видел. По крайней мере, выглядел он расслабленным и почти счастливым. — Насколько я знаю, ни Куинни, ни Мэдисон не прошли испытание Семи Чудес. — Верно, — согласно кивнула девушка, садясь на кровать рядом с ним. Ее порадовало то, что Майкл навёл справки о тех, кого вернул с того света. — Но Куинни верна своей Верховной, а Мэдисон — только себе, и хоть немного, но она верит в Корделию. В свою Верховную, но не тебя, — заметила Малкахей, но после покачала головой. — Впрочем, мы все равно собираемся их всех убить. А так хотя бы будет веселее. — Так вот что для тебя уничтожение мира — веселье? Джулия оскалилась. — А чем это еще должно быть для той, которая не умрёт, м? Она улыбнулась и, наконец-то окончательно справившись с отрицательными чувствами, подошла к Майклу, присевшему на кровать, и погладила по мягким волосам. Её платье тихо зашуршало мягкой тканью, когда девушка, легко покачнувшись, выпрямила спину. Она коснулась его мягких, почти по-девичьи полных губ своими, и уперлась своим лбом в лоб Майкла. ― Я верю в тебя, ― грудным, хриплым голосом, проникновенно произнесла она. У Антихриста от этого голоса мурашки вдоль всего позвоночника пробежали, а от него ― по всем костям. Майкл не дал ей закончить, резко обхватив шею девушки и поцеловал. От удивления Джулия замешкалась, что дало Лэнгдону возможность ворваться в её рот. Их языки сплелись, и стоило Джулии расслабиться и положить руки на плечи мужчине, как он резко перехватил их за запястья и прижал к своей груди, полностью контролируя происходящее. Стон юноши прямо в губы девушки пробудил, и она резко отстранилась. Что она делает? Они смотрели в глаза друг другу и тяжело дышали. Первым молчание нарушила Джулия, аккуратно вырвавшая руки из хватки Майкла и отошедшая от него на несколько шагов. ― Ч-чёрт… Я не должна была терять голову, — она резко взглянула на Антихриста, всё так же сидящего на кровати и пристально наблюдающего за Нефилимом. Она глубоко вздохнула, возвращая ясность рассудка и успокаиваясь. — Это не то, что тебе нужно сейчас, Майкл. ― Мне нужна ты, ― мягко возразил он. ― Не сейчас, ― повторила Джулия, покачав головой. Вот только было невыносимо одиноко. Сразу после того, как Корделия Фокс дала свое согласие на прохождение Майклом испытания Семи чудес, ведьмы стремительно покинули школу Готорна ― колдуны шептались о том, что женщины больше не хотели находиться в месте, где их верховная потерпела такое очевидное поражение. Но едва ведьмы покинули эти стены, школа погрузилась в настоящее веселье. Уроки были сокращены, и почти каждая вечерняя трапеза превращалась в небольшой пир. Наставники-колдуны не возражали ― более того, они сами охотно приуставала на этих мероприятиях, и, изрядно захламив, делились с «молодежью» историями из бурной молодости. Джулия, как и Майкл, в такие момента находились в центре всеобщего внимания. Парни заваливали вопросами и ее тоже, расспрашивали про силы, некоторые ― про места, в которых она была. Майкл в такие моменты сам с интересом ее слушал, незатейливо поглаживая по плечу, словно в очередной раз пытаясь показать, чей девушка была Джулия Малкахей, хотя все в школе, без сомнения, помнили и никогда не забывали об этом. В какой-то момент зал опустел. Все потихоньку-потихоньку разошлись по своим комнатам ― было почти четыре утра, если верить настенным часам, поскольку никакого естественного света в этих стенах не было. Учителя тоже ушли, и как-то незаметно Джулия и Майкл остались вдвоем. Она рассказывала о своем путешествие в Италию вместе с матерью, когда всю Флоренцию отлучили от церкви, и Майкл внимательно ее слушал ее тихий, размеренный голос. Джулия была такой красивой ― в длинном голубом платье с винтажными вставками, с заплетенными в пышную косу волосами. Майкл не мог не сделать этого. Он встал и протянул руку Джулии. ― Ты не хочешь со мной потанцевать? ― Я танцевала только с Дезмондом, ― хрипло сказала Джулия, и Майкл понимающе кивнул. Он знал эту историю, и понимал, как много значил названный отец для Нефилима. ― Я пойму, если ты откажешься. Но не мог не предложить. Джулия встала, поправила винтажную юбку и с улыбкой протянула руку Майклу. Жар его ладони чувствовался через одежду; его аура была невыносима — слишком терпкая, остающаяся на языке горькой полынью; слишком интимная, цвета спелой сливы; чуть ребристая, как кожа змеи. ― Я согласна. Танец — выражение чувств через движения под музыку. Одна рука парня медленно опустилась на тонкую талию девушки, а другая сжала её ладошку. На лице его появилась искренняя улыбка, и игривое настроение передалось и Джулии. Засмеявшись, она позволила Майклу вести себя и по-настоящему отдалась ощущениям. Джулии было хорошо: приятная и спокойная мелодия лилась со всех сторон, вокруг неё не было никого и ничего, кроме пустых столов, ладонь Майкла дарила ей тепло. В животе её будто порхали бабочки, и она сама готова была взлететь. От такого близкого контакта голова Джии закружилась, в глазах потемнело, и ей пришлось опереться на плечо Майкла, чтобы не свалиться на пол. Её щёки заалели и, казалось, она вовсе перестала дышать. Он очень тихо рассмеялся, но этот хриплый шепот казался Джулии самой прекрасной мелодией. Лэнгдон не смог удержаться. Обхватив свободной рукой талию Джулии, он прижал её к себе ближе. Его губы накрыли её, языки сразу же переплелись в страстном танце. Ближе. Ещё ближе. Пара сантиметров назад — и Джулия вовсе перестанет существовать. Когда воздуха уже перестало хватать, Малкахей отстранилась и взглянула на Антихриста. Юноша прижался к ней, крепко обнимая, и уперся своим лбом в ее, ощущая приятный запах миндаля и вишни, пытаясь надышаться им снова и снова. Так они и замерли посреди темного зала, в объятьях друг друга, вместе с хрупкой надеждой на совместное будущее. *** Майкл спал, а вот к Джулии сон так и не пришел. Она встала с кровати и бесшумно покинула их комнату. Школа Готорн для одаренных юношей была еще более мрачной в ночное время, сейчас светильники горели более тускло. Было слишком тихо, как в склепе или в могиле. Джулия поморщилась от сравнения ― она слишком хорошо знала и то место, и то. Казалось, ее душа должна была быть спокойной ― Корделия Гуд, несмотря на видение белолицего демона, согласилась на Испытание, а уж за это переживать не приходилось. Майкл покажет себя просто прекрасно, Джулия в этом не сомневалась. Она прошла в главный зал, где ― невзирая на ночь ― ярко горел камин. Девушка задумчиво пришлось вдоль стенок с книгами, равнодушно отмечая знакомых авторов, и наконец остановилась напротив камина. Она внимательно вгляделась в огонь, стараясь рассмотреть неясные образы в пламя. Но когда в висках неприятно застучало, она отбросила эту идею, и прикрыла глаза. Иветт всегда была лучше нее в предсказаниях будущего. ― Тебе знакомо имя Дезмонд Дагон? К ее чести, она не вздрогнула. Лишь в сердце уже кольнула знакомая, и старая как мир, скорбь. Она посмотрела на медленно развернувшееся кресло, в котором сидел Джон Генри. Судя по его внешнему виду, спать он не ложился, а если принимать во внимание черный чемодан за его спиной, то еще и куда-то собирался. Джулия скинула последние остатки сонливости и сосредоточилась. Ей нельзя было терять хватку. ― Простите? ― «Я узрел деву, с волосами темными, как ночь. Узрел деву, с волосами огненными, как солнце…» ― «Но венцом сего творения была дева, чьи волосы сверкали, как пшено. О, как много отдал б я, чтоб быть дождем, пролившихся на них. Хотел бы быть я воздухом ее дыханья. Хотел бы быть всегда горизонтом в ее глазах, чтобы не отвела от меня взгляд. А дева солнца была бы дочерью любимой. А дева темная была бы мне подругой и сестрой. Как же быть мне, когда создатель, карает меня за невозможность быть?» ― продекламировала Джулия, не сбившись, ни перепутав слова. Иногда ей казалось, что эти слова были выжжены у нее в сердце, и только если вырвать его из груди, она забудет. ― Хорошие стихи. Глупое сердце ― не бейся. ― Так узрел ли я деву? Джон Генри смотрел на нее внимательно, цепко, словно ожидая, что она в любой момент броситься на него и вспорет глотку. Джулия могла. О, да, она могла. Джулия смотрела на него и думала, как легко было бы сломать эти ребра, запустить руку внутрь и заставить его сожрать собственное еще бьющееся сердце. Он сожрал бы и умер счастливый, что порадовал госпожу ― одна песнь «девы Дезмонда» превратит тирана в покорнейшего из рабов ― и все будет кончено. Она подумала, что достаточно одного удара когтями, одного укуса ― и все закончится. Для Джулии не впервой применять силу, чтобы избавиться от кого-то. Зачем терпеть, зачем подчиняться, позволять топтать достоинство и честь, если можно так легко решить проблемы? Вот она жилка, бьется, совсем беззащитная, и он — уверенный в полной безнаказанности, захлебнется собственной кровью, не успев даже понять, что произошло. Жалкая смерть для жалкого человечка — что может быть правильнее Но Джулии все еще хотелось поступать правильно. Или, хотя бы, сделать так, чтобы кровь обагряла не ее руки. Почему вечно она палач? ― К сожалению, писали не обо мне, ― она развернулась, собираясь уходить. ― Доброй ночи. Но Джон Генри не собирался отпускать ее так просто. ― «А если девы будут убиены, то как мне жить с дырою в сердце? Но сам Архангел Михаил благословил меня ― ибо ничего не может быть оружием против моих дев». Джулия зло скрипнула зубами. Издание стихов Дезмонда было редчайшим эксклюзивом, и Дайона в свое время скупила их всех. Как же так получилось, что этот жалкий колдун цитировал ее приемного отца? Как он смел? Джон Генри не хочет признаваться в этом, но он ее боится. Глупость, конечно. Но иногда что-то такое проскальзывает в ее взгляде, отчего по хребту пробирает холодом. Что-то нечеловеческое. Что-то из глубин, что-то, что древнее самого времени. Ему кажется, что он смотрит в глубь океана, на дне которой не песок, а новая бездна. И тогда Джон Генри Мур понимает, что перед ним ― чудовище, только выглядящем как человек, но человеком-то никогда и не бывшим. Джон Генри не знает, чего от нее ожидать. В глазах ее снова шторм, мрак и голод, самый, черт побери, настоящий голод, и колдуну становится так страшно, как не было никогда в жизни. Он ненавидит эту постыдную слабость. Он ненавидит эту тихую угрозу. ― Если вы так интересуетесь поэзией Дагона, я бы посоветовала вам предсмертное его стихотворение, ― процедила Джулия сквозь зубы. ― «Жар охватил меня. Я не чувствую ног, ибо мне отрубили их в коленях, дабы я не сбежал из могилы. Я не чувствую рук, ибо мне отпилили их, дабы я не приколдовал ноги обратно. Я не чувствую головы, ибо меня повесили, дабы я не мог произнести слова спасающие, лабы я не видел ничего, кроме могилы. О, если бы я знал, предпочел бы смерть в огне или на виселице, но ни то, ни другое не способно изничтожить дух мой и мой разум. Холодная могила ― теперь моя постель. Жесткая земля ― мое одеяло и подушка. О, сколько же еще я буду спать, пока дева не вернет меня?» ― Джулия не стала ждать нового публичного чтения. ― Кажется, вы куда-то собирались. Доброй дороги. И быстро растворилась в темноте коридоров. Джон Генри допил херес в бокале, и посидел на месте еще какое-то время, потому что был уверен, что не сможет встать именно сейчас. Справившись с крупной дрожью в ногах, он наконец-то медленно поднялся из кресла, и пошел к выходу из школы. Джулия больше не спала. Она влетела в комнату как ураган, и со стоном запустила руки в волосы. ― Проклятье, ― прошипела она, и в следующее мгновение метнула в Майкла подушку. ― Майкл, вставай. Антихрист проснулся мгновенно. Он сонно оглядел комнату, и взгляд его зацепился за нервную девушку. ― Что… что такое? ― Проклятые колдуны. Будь проклят Джон Генри, ― зарычала Джулия, и в бессильной ярости запустила в зеркало какой-то флакончик с духами. Комнату тут же наполнил аромат мужской туалетной воды. ― О чем ты, скажи толком? ― потребовал Лэнгдон, садясь на кровати. Джулия не часто доходила до состояния бешенства, чтобы крушить вещи. Честно признаться, это было впервые. ― Он уехал. Уехал, чтобы объединиться с ведьмами, ― Джулия ненавидела слабость и предательство. В отношении них Мур грешил и тем, и другим. Он был слаб, он боялся, и он пошел против своих коллег, чтобы остановить Майкла. С ним надо было покончить. И Джулия даже знала, кому это поручить.