Тис и Черт

Бывают такие ночи, когда спать ― непозволительная роскошь. Иветт Малкахей Ангхарад ― чистая кровь, светские вечеринки, шёлковые платья, дорогие украшения, грациозная походка, самооценка, которая вот-вот ударится об потолок. У неё есть всё, что свойственно аристократке. Она ― ураган, который уничтожает всё на своём пути. Джулия-Джия Малкахей Ангхарад (хотя ни она, ни Иветт, ни их мать не любили сокращения имен, Джулию иногда называли Джия) ― это вечерние прогулки по лесу, поцелуи в макушку, растрёпанные волосы, вечная ухмылка, удивительное чувство юмора. Она ― вода, которая затопит всё на своём пути. И они ― сёстры. Две природные катастрофы, безумно дорожащие друг другом, потому что без Луны не будет Солнца, а без Солнца нет Луны. Две сестры, каждая из которых умирает, чтобы породить другую. Мифические и нереальные сестры. Иветт просыпается от вкусного запаха, и на её лице расцветает улыбка ― Джулия здесь, её сестра здесь. Она быстро собирается, при этом не теряя аристократизм, и спускается вниз, пересекаясь с матерью в гостиной. Дайона рассматривает какие-то книги и, судя по довольной ухмылке, уже встретилась с Джулией, и получила от неё какой-то подарок. Джулия любила делать подарки. ― Джулия, ― улыбается Иветт, видя сестру на кухне. Та разворачивается и её красивое лицо украшает не менее красивая улыбка. Она убирает с плиты сковородку с омлетом и протягивает к Иветт руки, делая первые шаги к сестре. ― Привет, пташка, ― шепчет она, и Иветт крепко стискивает Джулию в объятьях, будто они расстались на года, а не на несколько месяцев. ― Ты моя радость, я скучала по тебе. Две родные сестры. И нет в мире людей, с которыми было бы сложнее. Но нет в мире и людей, с которыми было бы проще. Отношения между сёстрами — это особый мир, где тебя видят насквозь, где не надо заканчивать предложение, чтобы тебя поняли. С ними можно не общаться несколько месяцев, и всё равно они никогда не дадут почувствовать себя одинокой. ― Приготовим вместе завтрак? ― спрашивает Джулия, и Иветт судорожно кивает, чувствуя, как к ней вернулась частичка её души. Для начала, они обсудили всё, что не касалось будущего уничтожителя мира. Джулия рассказала, как путешествовала из Сибири сюда, соревнуясь с упырями и побеждая их, вручила Иветт набор дорогой, французской косметики, которую девушка обожала, рассказала, как подралась с уличным колдуном из-за книги, принесённой для матери. ― Глупец сам не знал, что продавал, но хотел содрать с меня двойную цену, ударил палкой и хотел сбежать и с книгами, и с деньгами. У него ничего не вышло, и я забрала и то, и другое, ― рассказывала старшая Малкахей и закинула в рот спелую клубнику, весело подмигнув сестре. Иветт, доставая готовые тосты, усмехнулась, а Дайона за столом громко рассмеялась, ничуть не удивлённая подобными выходками дочери. Потом пришёл их черёд рассказывать, в основном ― про новый дом и про его жителей. В большинстве своём, разговоры от того, как они тут обустроились, до того, сколько людей тут умерли, как их зовут, и как они расстались с жизнями. ― Заканчивайте болтать, давайте уже завтракать, ― проворчала Дайона, но было видно, что она рада той тёплой атмосфере, которая царила между дочерьми. Ветчина, яйца, гора жареной картошки. На льду стоит ваза с фруктами. Булочки в корзинке, апельсиновый сок, кофе, тосты с джемом, небольшие блинчики, омлет, и много чего другого ― всего завтрака хватило бы на три семьи из четверых человек. ― Умираю ― есть хочу, ― сообщила Джулия, сооружая себе сэндвич из ветчины, сыра и листьев салата. ― Я купила машину и ехала сюда, нарушив немного правил дорожного движения. ― Ну, а как иначе, ― усмехнулась Дайона, и дочь подмигнула ей. На несколько минут разговоры стихли, и семья тихо завтракала. Мать сидела во главе стола, Джулия ― по правую руку от неё, Иветт ― по левую. Они обе составляли поразительный контраст ― Иветт была бледной, с рыжими волосами, тёмно-зелёными глазами, в платье, которое ей необычно шло, и которое делало её похожей на фарфоровую куколку. Мама называла её «моё солнце» за яркий цвет волос. Но Джулия… Джулия была луной, ещё одним небесным светилом, спутником земли. Она была немного смуглой, с тёмно-каштановыми волосами, которые сейчас свободно спадали по спине крупными кудрями, и тёмными жгучими глазами. В отличие от сестры, она была одета в тёмные узкие джинсы и в синюю блузку без рукавов, с витиеватой белой вышивкой. Луна ― единственный естественный спутник Земли. Самый близкий к Солнцу спутник планеты, так как у ближайших к Солнцу планет их нет. Второй по яркости объект на земном небосводе после Солнца. ― Расскажи мне про Антихриста, мама, ― наконец попросила Джулия, когда они перешли к десерту, и в кружке Малкахей исходил паром горячий шоколад. Дайона усмехнулась. Если для неё Иветт была солнцем, а Джулия ― луной, то сама она была Землей. Единственное известное человеку на данный момент тело Солнечной системы в частности и Вселенной вообще, населённое живыми организмами. Земля взаимодействует с другими объектами в космосе, включая Солнце и Луну. Семья Ангхарад была самой прямой и ясной аллегорий на планету, её спутник и яркую звезду. — Это мальчик десяти лет, ― начинает она, и Джулия весело улыбается. ― Всего лишь? Я думала, вы тут нашли уже какого-нибудь взрослое порождение зла, а не ребёнка. И вообще, я ожидала, что он родится в Риме, или на месте Византии, или в Москве ― «Третий Рим», как говорится. ― Соединённые штаты тоже неплохо, ― замечает Иветт. ― И вообще, я думала, что об Антихристе мы узнаем, когда он будет… ― Джулия запнулась. ― Ну, не знаю, ― девушка пожала плечами, беря с тарелки блинчик и скатывая его в трубочку, макая в малиновое варенье. ― Когда он будет похож на кого-то вроде Воланда из романа Булгакова. Иветт тихо смеётся, и Джулия весело подмигивает сестре. Воланд являлся одним из самых ярких персонажей знаменитого романа. Воланд — это дьявол, воплощение нечистой силы, повелитель злых сил, дух зла, князь тьмы. Возраст Воланда — за сорок лет. Но это условные цифры. Настоящий возраст тёмных сил исчисляется тысячелетиями. ― Он растёт вместе со своей биологической бабушкой, ― продолжает Дайона. ― Он зачат от призрака и выношен живой женщиной. Тейт Лэнгдон и Вивьен Хармон. ― И он ещё ребёнок? ― Да. Джулия бросает быстрый взгляд на сестру и видит, как та недовольно хмурится. Конечно, для них недолго оставалась секретом информация о том, кем были родители юного порождения зла, и кажется Иветт это не очень обрадовало. Её лицо как-то странно скривилось, и Джулия пообещала себе разобраться с этим позже. В конце концов, если с сестрой случилось что-то неприятное, надо знать, из-за чего. А может дело в Тейте? Джулия о нём почти ничего не знала и не видела, но мало ли. Тряхнув головой, она спокойно продолжала мысль, подливая себе кофе. ― Это неплохая возможность вырастить из него хорошего человека, ― Дайона и Иветт уставились на неё с одинаковым непонимающим выражением лица, и Джулия, вздохнув, пояснила. ― Давайте начистоту: я не хочу уничтожения мира. Он мне нравится. А изменить его можно без ядерных взрывов. ― Да, потоп, к примеру. ― Мама! ― хором воскликнули девушки. ― Рождение Антихриста и уничтожение Земли ― естественный ход вещей, ― упрямо заявила Дайона. ― Что в этом естественного? ― согласилась с сестрой Иветт, намазывая тост апельсиновым джемом. Несмотря на странный разговор, завтрак протекал в нормальном порядке. Джулия сидела, раскинувшись на стуле, как на троне, Иветт сидела неестественно прямо, как её научили ещё во времена Маргариты де Валуа. Эта очаровательная девочка с малолетства отличалась очарованием, независимым нравом и острым умом, и в духе эпохи Ренессанса получила хорошее образование: знала латынь, древнегреческий, итальянский, испанский языки, изучала философию и литературу, да и сама неплохо владела пером. Возможно, именно в этот момент произошёл наиболее сильный раскол между поведением Джулии, которая больше склонялась к поведению мятежников, требуя веселья, войны и политических интриг, и между Иветт, которая хотела тихо наслаждаться красотами Франции. Это не сделало девушек врагами, и никак не повлияло на их отношения, просто сделало их будто раздельными личностями в глазах собственной матери. ― Всё! ― невольно повысив голос, сказал Дайона, несильно ударив по столу. Девушки замерли и посмотрели на мать. ― Рождение Антихриста было предсказано, едва Земля появилась. Задолго до меня, и тем более до вас. Наша цель не предотвратить Апокалипсис, а пережить его. Нам повезло ― Антихрист совсем рядом. Я не буду против, если он вырастет человеком ― что сомнительно ― и не уничтожит Землю, но если он взорвёт что-то, я не удивлюсь. ― Он ребёнок. Ему десять, ― напомнила Джулия. ― Но когда-то и вам было десять. ― Да, ещё до крещения Руси, ― согласилась Иветт. Дайона откинулась на спинку стула и тяжело вздохнула, рассматривая обеих дочерей. ― Разговор бессмыслен. Хотите на него влиять ― пожалуйста. Но не думаю, что что-то получится. ― Как его хоть зовут? ― сварливо поинтересовалась Джулия, и все поняли, что разговор действительно закончен. ― Майкл, ― протянула Иветт. ― Майкл Лэнгдон. ― Майкл? Как Архангела? Иронично. Дальше завтрак проходил в молчании. Более разных типажей и по внешности, и по характеру придумать было нельзя. Иветт со скрежетом подстраивалась под современные нравы, во многом ненавидя и презирая их, предпочитая остатки старого света, в то время как Джулия, заядлая путешественница и авантюристка, стремилась ко всему новому, правда, часто разочаровываясь в этом. Но отношение к новизне, пожалуй, было единственным, что отличало девушек помимо внешности. Обе Малкахей были идеально вышколены, воспитаны, жадные до получения новых знаний, любили тишину и покой, классическую музыку и вкусно поесть. Их связывало многое, а разделяло всего ничего. Мать тогда ещё звали Афина, но это имя уже стёрлось из памяти, оставив неприятное послевкусие в душе. Первое время после рождения двойняшек Дайона не знала, как к ним относиться, и что вообще делать с дочерьми. Её происхождение, её роль в мире Господа не предполагала наличие детей, особенно ― девочек. Они были задаром ей не нужны, и она бы подкинула их к какому-нибудь богатому дому. Но их отец приказал взять их и воспитывать, и постепенно Дайона увидела смысл в девочках, которых назвала Джулия и Иветт. Дайоне было сложно считать возраст своих детей. Они родились на год раньше Понтия Пилата, то есть ― в декабрь тринадцатого года до Рождества Христова. Они вместе играли под тисовым деревом, но Понтий Пилат рос, а девочки Дайоны почему-то так и оставались малышками. До года они развивалась как обычные дети. Точнее, как необычные дети. До пяти лет ― как сказала Иветт, тогда еще Русь не крестили ― всё было действительно хорошо. То есть Дайона не удивилась, когда в три месяца её девочки внезапно пошли. То есть сначала пошла Джулия: она наблюдала, как танцуют девушки на празднике, которые в Риме были часто для знати, а потом уверенно поднялась на ноги и тоже закрутилась, весело рассмеявшись. Иветт, посмотрев на сестру, тоже рассмеялась, и с неменьшей, чем у нее, грацией, встала и поплыла в танце рядом с сестрой. Дайона захлопала в ладоши и рассмеялась тогда, потому что именно такой реакции девочки и ожидали. Привязанность к детям и тогда, и сейчас заставляла её оттеснять свои страхи, волнения и заботы на второй, а то и на десятый план, сначала делая то, что хотят её малышки. Она ― ангел, растерявший свои крылья и погрузившийся во тьму, но у неё появился смысл жизни. В четыре они обе заговорили. Тут первой была Иветт: Дайона была в другом конце дома, и девочкам было необходимо её позвать. ― Мама, ― позвала Иветт. Дайона уже шла к ним, но Иветт не остановилась и без запинки произнесла целое предложение. ― Мама, иди сюда скорее, пожалуйста. Оказалось, что Джулия во сне перевернулась и чуть не упала. Дайона подложила под дочерей большие подушки, окружив их, как крепостью. ― Спасибо, мама, ― ответила Иветт и закрыла глазки, прижавшись спиной к сестре. А утром заговорила уже Джулия, как и рыжая девчушка, без каких-либо проблем выдала: ― Доброе утро, мамочка. Что у нас на завтрак? До пяти лет они росли, пусть умственно немного и опережая свое развитие. Не читали книги больше трёх раз, внимательно слушали историю, играли в необычайные игры. Дайона пыталась спрятать их от всего мира, но девочкам оказалось необычайно просто объяснить, почему нельзя показывать остальным, насколько они умные. Джулия и Иветт серьёзно кивали, и Дайона видела, что они действительно понимают, и на людях проблем не было, если не считать осуждения, которое мать получала ― родить без мужа и быть той, кем Дайона была, не есть хорошо. А в пять они внезапно перестали расти. Не было никакой травмы, или проклятья ― просто они перестали меняться, оставаясь не только в облике детей, но и умственно оставаясь на уровне пяти лет. Десять лет. Они продолжали играть в куклы, будто ничего не происходило в их жизни сверхъестественного. Джулия и Иветт всегда вели себя именно как дети. Их поведение друг с другом и матерью, привязанность к игрушке, желание найти друзей среди сверстников. Они сами воспринимают себя именно как детей. Но когда им исполнилось пятнадцать, а телесно они не изменились, и Джулия с Иветт оставались девочками, Дайона поняла, что они начали меняться. Они смотрели на мир более серьёзно, и их глаза уже не принадлежали детям. Им исполнилось уже тридцать, а их тела не менялись, и вскоре Дайона начала замечать вспышки безумия в их глазах. Взрослые женщины, запертые в телах детей, обезумевшие, испугавшиеся, что навсегда останутся детьми. Князь Владимир крестил Русь, и спустя буквально неделю Дайона обнаружила не малышей в кровати, а спящих к друг другу спиной взрослых девушек лет двадцати двух. Красивые девушки, само совершенство, настолько прекрасные, что Дайона не могла поверить, что эти два ангела ― её дети. На самом деле, Джулия и Иветт оказались не совсем ангелами, да и не могли ими быть в силу своего происхождения. Но когда они выросли и физически соответствовали своему умственному развитию, Дайона внезапно осознала, что мира больше не существовало ― были её дочери, красота которых затмевала солнце, их величайшая покорность, и она сама. Теперь они были миром. Мать часто говорила, что её дочери живут для того, чтобы жертвовать собой. Есть такие люди, которым необходимо жить в чувствах и эмоциях, отдавать всю себя без остатка, наслаждаясь этой опустошённостью. Джулия редко задумывалась об этом. Ей нравилось жертвовать, помогать людям, делать их счастливыми. Сама по себе она была из разряда необыкновенных, загадочных девушек: молчаливая, с лёгкой улыбкой на красных губах, под цвет точно таких же длинных волос. Её внешность была индивидуальна: притягивала и манила, пугая одновременно. ― Джулия, ― позвала Иветт, пока сестра бездумно листала каналы по телевизору и на оклик сестры лишь вопросительно что-то промычала. ― Познакомить тебя с Тейтом? ― Давай, ― оживилась девушка, отключая телевизор и вскакивая с дивана. Рядом с Иветт стоял высокий, молодой парень со светлыми волосами и тёмными, как бездна, глазами. Выглядел он как типичный подросток, в серых штанах и мешковатом тёмном свитере. Иветт в бордовых шортах, клетчатом свитере и в тёмных коротких сапогах смотрелась на его фоне куда ярче, чем обычно. ― Тейт Лэнгдон, ― повторно представился парень, протягивая Джулии руку и слабо улыбаясь. ― Приятно познакомиться. ― Джулия, ― девушка сжала его холодную руку в своей и ласково улыбнулась. ― Мне тоже приятно. Обычно молодые люди редко становятся призраками. ― Обычно люди редко становятся призраками, ― усмехнулся Тейт, но Джулия незаметно качнула головой, явно не соглашаясь с такой фразой. ― Мы с твоей сестрой идём в единственный торговый центр в нашем городе. Не хочешь присоединиться? ― Спасибо за предложение, но ― нет, ― Джулия улыбнулась. ― Я устала с дороги. Пожалуй, пойду ещё посплю. И она бросила на Иветт насмешливый, недовольный взгляд, но сестра недовольно щёлкнула языком, будто отвечая ей тем же. Джулия поднялась наверх, а Иветт улыбнулась ей вслед мягкой, спокойной улыбкой, и хотя эта улыбка предназначалась Джулии, Тейт угадал её смысл: «моя сестра, я так рада, что ты наконец-то здесь, со мной». Потом рыжеволосая развернулась к нему и улыбнулась: ― Ну что, идём?

***

Иветт не объяснила, как именно она помогла Тейту покинуть территорию дома, однако его это вскоре перестало волновать. Было здорово выйти куда-то за пределы дома, не в ночь Хэллоуина и не рискуя встретить призраков тех студентов, которых он расстрелял. Он зависел от Иветт и её решений, но при этом чувствовал некую свободу действий, ведь был волен предложить пойти ей туда, куда хочет, показать ей то, что хочет, взять её за руку и повести туда, куда хочет. Лос-Анджелес — город в США на юге штата Калифорния, находящийся на берегу Тихого океана, и если Иветт с матерью и сестрой любили шикарную, но тихую жизнь, они явно не ошиблись с выбором. Дом находился далеко от крупных центров, но при этом не был совсем уж «старым светом». Лос-Анджелес был одним из крупнейших мировых культурных, научных, экономических, образовательных центров. Также город — один из крупнейших мировых центров индустрии развлечений в сфере кино, театра, музыки, литературы и телевидения. Вместе с Иветт Тейт приходит в торговый центр под названием «Сириус». Тейт ещё не бывал в этом месте: его открыли сравнительно недавно, год или два назад. Вайолет и её мама что-то говорили про него, но сам юноша по понятным причинам ещё ни разу не был в «Сириусе». Торговый центр для состоятельной клиентуры. Дизайнерские бутики, спа-салоны и так далее. Даже не войдя внутрь, Тейт уже представлял, как органично там будет смотреться девушка, и как неуместно ― он. ― У тебя мало одежды? ― спросил Тейт, вспоминая, что одну из комнат пришлось полностью сдать под гардероб новых жительниц дома. Иветт на замечание беспечно пожала плечами. ― Одежду, которую я надеваю больше десяти раз, мы обычно отправляем в приюты или нечто вроде такого, ― пояснила она, отворачиваясь и с холодным интересом рассматривая сияющие вывески магазинов. ― И вообще-то, твоя идея найти мне более современную одежду. Вспомнив об этом, Тейт даже воспрял немного духом. Они с Иветт зашли в первый попавшийся отдел, и процесс запустился. На самом деле, это был тот еще ад: Иветт на некоторые вещи едва ли не плевалась ядом, весьма критично относилась к штанам и брюкам, даже смотреть не могла на джинсы, а от спортивной одежды и обуви её едва ли не тошнило, настолько брезгливо она осматривала их. «Ну прям девочка-девочка», ― вспомнил Тейт выражение, которое мать как-то опустила в сторону какой-то его одноклассницы. Он не помнил, что это был за день, но помнил, что девочка была с большими белыми бантами на голове, в клетчатом платьице, туфлях на небольшом каблуке, аккуратная и красивая. Как-то он увидел, что она кидает камень в лягушек, и почему-то ассоциация «девочка-девочка» перестала казаться ему такой привлекательной. Хотя он сам расстрелял своих одноклассников через несколько лет. В итоге, Тейт уговорил Иветт взять и померить светло-голубые и чёрные джинсы. К ним пришлось выбирать блузку, но Лэнгдон мог признать, что это того стоило. Белая блузка-баска отлично подошла к укороченным зауженным джинсам, как к светлым, так и тёмным. Туфли на шпильках придавали образу Иветт не только очаровательность, но и каплю сексуальности, а рыжие волосы ярким огнем полыхали на её плечах. Выйдя из кабинки, Иветт вопросительно изогнула брови. ― Ты очень красивая, ― сказал Тейт и при этом не соврал ни словом. У него было своё, своеобразное чувство красоты, и Иветт во многом ему не соответствовала, однако… были просто красивые люди, просто красивые девушки, чей красотой могли восхищаться все. И восхищались. Красота, которую не признал бы только слепой, а люди зрячие ― без разницы, какой нации, какой сексуальной ориентации, видели и едва ли не молились на неё. И Иветт была именно такой. Такую красоту стоило подчеркивать платьями и дорогими украшениями, даже если бы это было странно, что Малкахей и делала. Внезапно заставить её примерить джинсы оказалось преступлением. ― Спасибо, ― улыбнулась Иветт. Выбор платьев она встретила с большим энтузиазмом, но при этом с большой сосредоточенностью. Она объяснила Тейту, что ей нравится, чтобы он мог ей помочь в случае чего, и парень даже предложил несколько вариантов. Они выбирали четвёртое, или, возможно, пятое платье. Иветт продемонстрировала ему два платья: зелёное с золотистыми нашивками в виде лилий и нежное, розовое, воздушное, юбка которого была полностью сделана из прозрачной ткани, а вверх был выполнен купальником на тон темнее. — Это или это? Тейт ещё раз окинул взглядом каждое платье, а потом кивнул на зелёное. — Зелёное. Мама как-то говорила, что рыжим не идёт розовое. Хотя Ариэль в своём платье была весьма симпатична. — Кто, прости? ― изогнула бровь Иветт, откладывая в сторону розовое платье. Тейт замялся, не зная, как объяснить. — Ариэль, это… из мультфильма. Ты не смотрела? Тень пробежала по лицу Иветт, и она поджала недовольно губы. — Мы редко смотрим телевизор. Нам больше нравится читать. А откуда эта… Ариэль? — Мультфильм «Русалочка» Уолта Диснея. Он вышел в тысяча девятьсот восемьдесят девятом. Ариэль — младшая из семи дочерей морского царя Тритона. Она заключила сделку с морской колдуньей, потеряла голос, но обрела ноги и сбежала на землю к принцу, в которого влюбилась. Иветт задумчиво пожала плечами, потом слабо улыбнулась и предположила: ― «Русалочка».… Одному моему знакомому посвятили сказку с таким названием. Мужчина, который был безответно в него влюблён. Тейт этого не знал. Как-то в шутку он услышал, что Андерсен посвятил сказку своему возлюбленному, но у юноши не было уверенности, что Иветт говорит именно про этот случай, поэтому он лишь неоднозначно пожал плечами. — Да, вроде этого. Они проходили по магазинам довольно быстро, несмотря на то, что Тейт был уверен: шоппинг затянется. Но Иветт выбирала быстро: она не тащила множество вещей в раздевалку, из вороха платьев выбирала одно-два, которые одобрял Лэнгдон. При этом она вела с ним беседу о современном кинематографе; Тейт постарался сделать всё, чтобы разговор был комфортным, ведь несмотря на то, что Иветт явно знала многое, причём в деталях, кое-какие аспекты жизни примерно с тысяча девятьсот двадцатого у неё выпадали. А когда происходила заминка, девушка снова начинала говорить «мы», и Тейт постарался сделать всё, чтобы свести это к минимуму. Кажется, Иветт ценила эти попытки ― добрая улыбка освещала её лицо очень часто за эти часы. Самому Тейту тоже пришлось прикупить несколько обновок. Из-за того, что Дом-призрак не выпускал своих мёртвых жильцов, гардероб юноши был весьма скудным, состоял из старых свитеров, широких штанов ― в общем, всей старой одежды, которую Констанс спрятала в подвале после смерти сына. Иветт не настаивала, чтобы переодеть его, просто ненавязчиво предложила и ему что-то выбрать. «Это будет моя благодарность за потраченное время» ― так она сказала, и Тейт согласился. Не то чтобы они купили ему много новых вещей, нет. Скорее более современные свитера, более тёмного цвета, штаны, новая обувь. В общем, при том, что стиль почти не изменился, Тейт начал выглядеть более современным, да и чувствовал себя более посвежевшим. После многолетнего существования в стенах дома, даже такая вещь как шоппинг стала глотком свежего воздуха, Тейт мог сказать, что вдохнул полной грудью. Он был жив, и жив благодаря рыжеволосой красивой девушке, которая после магазина и слов благодарности от юноши потрепала его по светлым волосам. По пути домой они ещё купили мороженое. Время медленно склонялось к ужину. Тейт, как истинный джентльмен, забрал у Иветт сумки, и они вдвоём ― она в зелёном платье, он ― в сером свитере и тёмных штанах ― медленно шли вдоль дороги и обсуждали какой-то фильм, который не прошёл мимо Иветт. Из её обрывочных знаний он понял, что семья Ангхарад в большей степени любит романтические драмы. Это было весьма необычным, потому что несмотря на то, что Тейт хорошо ладил с ними, ему они почему-то представлялись этакими мафиози, хладнокровными убийцами, хотя, кроме жестких ультиматумов в первые дни, ни Дайона, ни Джулия, ни Иветт не давали повод так думать. Они были необычными людьми с необычными способностями, но Тейт примерял на них личину злодеев и думал, что такие скорее будут смотреть триллеры, хорроры и ужасы, но он ошибся. Но как Иветт уже говорила, они почти не смотрели фильмы. Зато в книгах разбирались больше, но опять-таки ― обрывисто, и в большей степени до тысяча девятьсот двадцатого, если только сделать замечания на каких-то более современных авторов. Но разговоры всё равно получались интересными. И был ещё один момент, который Тейт хотел, но не знал как уточнить, а именно ― визит Иветт и Дайоны к его матери. Конечно, такие умные и хитрые Ангхарад не могли упустить кто кому родня в этом чёртовом доме, и уже, наверное, знали, что Тейт был отцом одного из детей Вивьен Хармон, который загадочно пропал. Хотя если Тейт хорошо знал свою мать, никуда ребенок не пропадал, а спокойно поживал у своей бабушки. Тейту не было это интересно, а вот то, как отреагирует на это Иветт, почему-то хотелось знать. Вчера она была чертовски взволнованной и заперлась в своей комнате. К Дайоне с вопросами Тейт не решился подходить, та тоже была взволнованной и задумчивой. Но он всё тянул и тянул, и за предложением сегодня вечером посмотреть мультфильмы «Русалочка» момент был упущен. У самого дома Тейт ловко перехватил её за запястье и внимательно взглянул в зелёные глаза, будто что-то ища. — Можно тебя поцеловать? — Нет? ― протянула Иветт, и Тейт усмехнулся. — Это не прозвучало как отказ, ― он наклонился к девушке и поцеловал в щёку, почувствовав, какая холодная кожа у Иветт, и как она вздрогнула всем телом. ― И всё равно поцеловал. Тейт улыбнулся и, удобнее перехватив пакеты, направился домой. Иветт слабо, но довольно улыбнулась, и глаза её как-то по-особенному блеснули. Она была сыта. Перед ужином Тейт действительно организовал просмотр мультика: попкорн, сладости, соки ― закуски было более, чем предостаточно, и это подкупало. По крайней мере, Иветт довольно улыбнулась, пристраиваясь в разбросанных подушках. Получив свою тарелку шоколадных шариков с молоком, Иветт кивнула, и Тейт щёлкнул пультом; на экране засветилась классическая заставка Диснея. Прошло около десяти минут действий, когда на лестнице раздались шаги, и кто-то направился в кухню. Иветт повернула голову: — Джулия, ― позвала она сестру. ― Не хочешь присоединиться? Раздалась какая-та возня, Джулия открыла и закрыла холодильник, и вошла в комнату с большой упаковкой мармелада. — А что смотрим? Тейт перевёл взгляд на вторую Малкахей и снова вспомнил свои рассуждения о красоте, которые его посетили ещё тогда, в магазине. Джулия отличалась от своей сестры: её кожа была смуглее, волосы ― тёмные, глаза ― как растопленный шоколад. Она была в тёмных джинсах и чёрной майке, чем-то напоминала мать и вместе с тем была красива. Но красива… так же абсолютна, как Иветт, но при этом по-своему. У них обеих были шикарные, густые волосы, которые сверкали на солнце и явно могли стать причиной для гордости. Рост в сто семьдесят пять сантиметров у обеих сестер. Одна форма пухлых губ, практически одинаковое телосложение. То, насколько они были похожи, вместе с тем делало их непохожими. И они обе были абсолютно красивы. — «Русалочку» по сказке Андерсена, ― ответила Иветт, и Джулия облокотилась на спинку дивана. ― Нам покажут, как она превратится в морскую пену? ― А вот смотри и узнаешь, ― откликнулся Тейт. Джулия рассмеялась, обошла диван, собираясь пристроиться рядом с сестрой, однако внезапно её внимание привлек свет на улице. Было уже темно, у домов горели невысокие фонари, но там было что-то… или кто-то. Джулия чувствовала это совершенно точно. Её внезапно дёрнуло, будто окатило холодной водой, или она засунула два пальца в розетку, и вместе с тупой болью голову пронзило: «Джулия…». Ангхарад поморщилась, внимательно вглядываясь в темноту улицы; у неё было совершенное зрение, куда лучше, чем у обычного человека, скорее, как у хищника, и вместе с тем… Она не была уверена, что в доме напротив… Хотя она была здесь из-за того, кто жил в доме напротив, и ошибиться не могла. Иветт заметила заминку сестры, недоуменно нахмурилась и позвала её: ― Джия? ― Минутку, ― сказала она, выходя на улицу. Она вышла на крыльцо, вглядываясь в неяркий свет в окне дома Констанс Лэнгдон на втором этаже. Да, это действительно был мальчик, ей не показалось. Он стоял в своей комнате, в милой, голубенькой пижаме и смотрел на Джулию. Девушка спустилась с крыльца и сделала несколько шагов к дороге. Губы мальчика слегка дёрнулись в довольной улыбке, он протянул к ней руку. ― Джулия, ― позвала мать, и девушка вздрогнула. Она развернулась и посмотрела на Дайону. Та стояла, сложив руки на груди, цепкий взгляд её зелёных глаз хлыстом прошёлся по дочери. ― В дом. Быстро. Джулия вздрогнула. «Он часть меня, а я ― часть него» ― внезапно пронеслось в голове, но Джулия тряхнула волосами и быстро исполнила приказ матери. Не задерживаясь, попыталась проскользнуть мимо сестры, но Иветт не пропустила; Дайона громко хлопнула дверью и щёлкнула замком. ― Джулия, ― снова позвала сестра, но девушка быстро покачала головой, пытаясь скинуть наваждение. ― Прости, но я, пожалуй, пойду спать. Наступила тишина. С первого этажа доносилась негромкая речь героев мультфильма, который продолжили смотреть Иветт с Тейтом, и Джулия лишь понадеялась, что сестре не придётся объясняться перед другом. Раздевшись до нижнего белья, Джулия залезла под одеяло и откинулась на подушку, понимая, что сейчас заснёт. Из-под отяжелевших век обвела взглядом стены своей маленькой комнатки, выбеленные жёлтым светом фонарей. Но уснула Джулия далеко не скоро. Она беспокойно ворочалась в кровати, изучив комнату в малейших деталях. Если и она засыпала на несколько минут, то видела странные, абстрактные сны: малыша Майкла Лэнгдона, который качался на качелях, а под его ногами, которые не доставали до земли, лежали трупы без лиц. В следующем кошмаре Джулия была в Греции, в которой родилась, стояла на высоком пригорке, будто каменное изваяние, сухой воздух бил ей в лицо, а перед её глазами росло тисовое дерево. Оно тянуло к ней ветки, и Джия хотела было броситься прочь, однако не могла пошевелить даже кончиками пальцев. Но самый яркий и что самое прискорбное неясный кошмар приснился Джулии под утро. Если два предыдущих отрывка имели хоть какой-то смысл, то здесь… Джулию преследовала чувство, будто она должна была успеть куда-то. Она бежала и бежала, земля под её ногами почти что трескалась, была сухой, как в пустыне. Все вокруг неё было окутано темнотой, серым туманом, но вдалеке блестел яркий свет. И Джулия спешила к нему. Там в этом свете она обнаружила ребёнка. Маленькую девочку, которую Джулия сразу приняла за саму себя ― в детстве она выглядела точно так же, за многие года заточения в теле ребенка она успела себя изучить. Младенец был невообразимо прекрасным, но именно это и смущало ― Джулия была как минимум прекрасна и как максимум ослепительна, однако малышка была слишком прекрасной. Но смотрела так же ― разум взрослого в теле ребёнка. Серая пустошь и в воздухе — густой едкий запах гари. И эта девочка ― такая душка, такая очаровашка. К таким детям, как эта девочка, обычно проникались любовью с первого взгляда, неизбежно и моментально. Очаровательный двухлетний младенец, с ямочками на щёчках. Малышка смотрела на Джулию, а потом откинула что-то, и в туман улетела красивая фарфоровая кукла, а сама девочка властно протянула к Джии руки. И тут Джулия проснулась из-за того, что Иветт звала её на завтрак. Вся взмокшая она еле-еле отошла ото сна, но пока приводила в порядок внешний вид и мозги, то уже опоздала. Это было плохо ― приёмы пищи в их семье были обязательной традицией, и мало что могло их отменить или нарушить. Всегда за одним столом, всегда вместе, иногда далеко, но никогда не одиноки. ― Ты опоздала на завтрак, ― сказала Дайона, медленно потягивая вино из бокала их старинного венецианского набора. И хотя она ни словом, ни действием не напоминала о вчерашнем, Джулия всем сердцем и всей душей чувствовала, что происходящее матери не нравится. И тем больше она понимала: Дайоне не понравится следующее заявление Джии. ― Приём пищи ― очень важен. ― Прости, мама, ― вздохнула Джулия, сев за стол. Иветт бросила на неё быстрый взгляд, будто уже понимая, что хочет попросить сестра. Она не была глупой и быстро сообразила, что вчера произошло, но так же понимала, что лучше не спрашивать: ни маму, ни сестру. Она слабо улыбнулась в приветствии, и Джулия поняла, что хоть какая-то поддержка у неё будет. Поэтому она дожидается, когда мать отставляет бокал и решительно заявляет: ― Я хочу увидеть Майкла. Я хочу познакомиться с Антихристом. Сегодня.