Сокол

У моего второго соседа было две кошки: старый кот Шанай, толстое добродушное животное, что часами напролет лениво валялось на различных удобных ему поверхностях. И проворная, молодая кошка Белка – белая кошка с зеленоватыми мерцающими глазами. Она была заядлой охотницей, и часто таскала к порогу хозяина различных мелких существ. Белка иногда захаживала к нам и часто смотрела на сокола, когда он бегал перед домом или сидел низко на ветке. Но мы прогоняли ее по причине крайней напряженности в её взгляде на птицу. Летняя кухня стояла отдельно от дома. Крыша кухни была значительно ниже крыши жилого здания. Вплотную к кухне примыкало ореховое дерево. Утром Яви сидел на крыше кухни и тем же фирменным "Кве- кве- кве" требовал чтобы я вышел и покормил его. Я бросил ему куриную кость на крышу кухни и ушел в свою комнату. Едва совершенно беспричинно успел я подумать, что Белки сегодня не видать поблизости и птице ничего не грозит, как отчаянный крик вихрем выбросил меня во двор. Плакал и громко кричал сокол. Прошла всего минута, но страшное уже свершилось - кошка держала Яви, крепко сжимая тело птицы в зубах. Из ее рта беспомощно торчали распростертые крылья. Я подхватил первое что попалось в руки - не длинный сучёк и бросил в кошку. Кошка, не успев сосредоточится и видимо только спрыгнув с крыши, от неожиданности выпустила сокола, и он упал на траву, не желая быть ударенной. Я взял птицу, почти плача. Она слабо подергивалась, глаза ее закатились, одно крыло было смято и висело, на шее проступала кровь. Сокол лежал на моей ладони с затянутыми предсмертной пленкой глазами, свесив голову. Он был теплый, сердце билось слабо. Тотчас я подставил Яви под кран и начал отливать водой. Прошло минут пять. Наконец, задохнувшись от попавшей в рот воды, Яви хлопнул здоровым крылом. Он сел, качаясь, едва держась на ногах; его глаза то открывались, то закрывались опять. Чтобы он отлежался, я посадил его в клетку, постлав туда еще травы. Он лег на грудь, вновь стал умирать, вытягиваться, но вдруг - и, очевидно, страшным усилием - воспрянул, забившись по клетке в совершенном исступлении. Сгоряча он правильно распускал оба крыла, и я понял, что кости раненого крыла не сломаны. Это меня ободрило. Затем, боясь, что сокол искалечит себя, колотясь в тесном помещении, я вынул его из клетки и принес в комнату. Яви совершенно не хотел самостоятельно есть. Он был слаб и не мог толком двигаться. Чтобы поддержать его силы, я принялся насильно кормить его. Одной рукой раскрывал клюв, второй просовывал туда маленькие кусочки мяса. Которые сокол бессознательно стал глотать. Капля крови на шее оказалась следствием простой царапины. Однако Яви долго не мог поворачивать голову. Насильственное кормление продолжалось дней пять и имела заметные результаты. Птиц немного окреп, став есть рубленое мясо сам, а так как правая лапка его была ушиблена, то он клевал мясо с руки. Состояние было таковым, что левое крыло бессильно волочилось, правое держалось правильно подтянутым. Но, видимо, болело. Яви не взмахивал им. Я посадил сокола на небольшой камень, утверждённый посредине широкой скамьи. Там он сидел на одной ноге, так как вторая была ушиблена. Опрятная птица принуждена была загаживать больное крыло, маховые перья которого болтались неё под хвостом. Двигать крылом Яви не мог. Иногда я брал сокола и клал между колен. Тут, в ямке, он засыпал, протянув голову поудобнее. Иногда я устраивал ему ложе из ваты или из одеяла. Так как ночью он беспокойно бродил по комнате, я стал сажать в его клетку с мягкой травой, подвешивая её к верёвке. Он очень смирно сидел там, иногда ложась на грудь. Затем птиц был оставлен в клетке. Там ему было спокойнее. Лишь иногда я вынимал птицу, чтобы хоть немного очистить загаженное крыло и хвост, делая это ватой, смоченной тёплой водой. Операция неприятная и болезненная, но необходима.