Рингиль

      Нуменор, домен Короля, Роменна, 414 год Второй Эпохи.              Хороший сегодня день выдался. Осень близко — неподвижная влажная жара сменилась дыханием свежести, и по утрам, выходя из храма, приходилось набрасывать на голову платок — даже если и ненадолго, а все равно, не заметишь, как на волосах осядет соль. Так и позавидуешь послушнице-помощнице, у нее-то коротко обрезаны и подбриты на затылке. Вечная дева — косу ей не плести…       Сама Даннафэль стриженной проходила недолго — влет освоила премудрости человечьего уклада. Вернуться торопилась — время людское, что вода, глазом моргнуть не успеешь — утечет вместе с неразгаданной тайной.       Но Литиэль твердо пообещала ей полстолетья… «Успеем наговориться» — будто сама из эльдар.       Звонко щелкнула новомодная игрушка — механические часы. Две стрелки встали вертикально вверх — полдень, и солнце, ярко озаряющее просторную приемную, все выше поднималось в небо, подрезая тени и принося в комнату сумрак, золотистый от светлых стенных панелей…       Помощница Нандин, маленькая и круглая в своей обширной накидке, прошлась вдоль окна, выглянув за занавеску, улыбнулась, кивнула сама себе и двинулась к шкафчику в углу — там помимо храмовых бумаг малой важности хранились завернутые в вощанку соленые сухарики, шарики из водяного проса со слабо посоленной розовой рыбой и сладкие яблочные пастилки. Стало быть, улица пуста, и самое время угоститься.       К этому Даннафэль уже привыкла — людям требовалось больше еды, чем эльдар, а уж что они могли с этой едой сделать, ее до сих пор удивляло. В храме она многое узнала — даже не о приготовлении блюд, а о хранении уже приготовленного «на черный день». Да — теперь эдайн жили в щедрой благословенной стране, и вроде бы прошла нужда сохранять припасы на случай голода или иной беды, однако, за этот обычай держались крепко — плохой хозяйкой считалась та, у которой не припасено в кладовой мешка сухарей, связки засоленной до каменности рыбы, кадушки с маринованными овощами, да чего-нибудь еще завяленного и насушенного впрок. Из этого произошел еще один забавный обычай — конечно, когда под боком море свежей рыбы, а земля щедра настолько, что палку воткни — к утру зазеленеет, на сушеное да соленое охоты немного. Это если в походе там, когда времени нет или стряпать лень… словом — запасенное надо было куда-то девать. Вот эдайн и придумали некое странное поверье — будто помимо великих майяр, служителей Валар, имеются еще многие сотни и даже тысячи совсем малых духов. В море, в земле, в камнях и деревьях… и духов этих, конечно же, следует угощать. Не потому, что навредить могут, а просто от души.       А госпожа Литиэль, как ни странно, над суеверием не посмеялась, велела принять и помалкивать. Поглядела тяжело, будто насквозь, перебрала четки-бусины… и буркнула, что каша с рыбой для духов, конечно же, не еда — птицам, кошкам да ежам угощение. Но вот вера и тепло, с которым эту кашу в дар несут, глядишь, спасут когда-нибудь… удержат землю, как сеть — рыбный косяк, не дадут прахом рассыпаться.       Даннафэль тогда испугалась. Не первый раз уже проскочил намек на то, что Литиэль — сама по себе не простая аданет. Дар у нее наверняка был… и неужто она такую беду прозрела, что грозит не людям, на земле живущим, а самой земле? Благой земле с Валинором по соседству?       Впрочем, что толку над этим думать? Старая жрица была загадкой в загадке, и приоткрытых тайн Даннафэль было пока довольно. Они часто беседовали о мире, о Свете и Тьме и о месте эльдар и людей в Творении, а еще об истории Трех Племен, в которой оказалось не меньше загадок, чем в темных эльдар. Например — расположение Хилдориэна.       Куивиэнен, Воды Пробуждения первых эльдар — место известное, и если не дойти, то доплыть туда труд был невелик. А вот от пресловутой «Страны Людей» время не оставило ни карт, ни приемлемо-точных воспоминаний, по которым можно было бы хоть приблизительно ее отыскать. Предания перепутаны — но если посчитать, то от пробуждения людей до их прихода в Белерианд прошло куда как больше трехсот лет. Откуда взялись Древние Боги, чьи жрецы пусть и не отрицали причастность своей веры к Валар, но иногда прозрачно намекали, что число их покровителей не четырнадцать, а двенадцать, и отступника-вредителя среди них нет. Что за «Великая Тьма» погнала эдайн в поход? Где, наконец, остальные народы — те же вастаки, тоже ведь люди, и должны были пробудиться по соседству с эдайн. И почему в преданиях Трех Племен о них ни слова — лишь о встречах с племенами узкоглазых и смуглых людей возле «Сладкого моря», должно быть, большого пресного озера на дальнем востоке.       И сколько, рауги ее побери, правды в «Повести Аданэли»? Кто напугал и проклял людей Трех Племен? Не Моргот же — верней, не тот добрый учитель, о котором толковали Черные. Или был какой-то другой Моргот? Кто-нибудь из Валар решил испортить брату репутацию — Манвэ, Оромэ? Тулкас — вряд ли, не стал бы он таким заниматься. А возможно, что и Намо — мастер по проклятиям, или Ирмо — умелец наводить мороки. Или кто-нибудь из майяр…       Но не тот крылатый страдалец со звездами в волосах. Он, насколько успела понять Даннафэль, демонстративно отбивался от поклонения — нет, требовать этого уж точно бы не стал и постарался бы избавить подданных от болезней и бед. Не говоря уж о жертвах — какой-то совершенно орочий обычай сжигать на костре своих сородичей, не преступников даже! Кто мог потребовать такого? Прежде она без сомненья сказала бы: Моргот, но теперь…       Кто?       Кому могла прийти в голову такая бессмысленная жестокость? Кто мог отбрасывать вручаемые жизни столь небрежно, точно подгнивший плод?       Как бы она не относилась к Валар, нельзя было не признать — они не были жестоки к тем, кто отказался от их покровительства. Да — Намо проклял уходящих вдогонку, но сделано это было скорей как его личная месть за темных эльдар, чем как кара Круга за Альквалондэ, к тому же, погибшие телери вскоре вернулись в жизнь…       И — Манвэ не насылал на изгнанников ураганы. Оромэ не забрал у тех, кто был его учеником, собак и коней из своих свор и табунов. Йаванна и Ауле не грозили неурожаем и обвалами…       Они просто отвернулись, и то — присматривали в полглаза. И прилетел же к Финдекано Торондор, хотя, они вроде бы еще в Валиноре приятельствовали…       — Настоечки, ваша светлость?       — Наливай, — согласилась эллет, возвращаясь из своих мыслей. Тут же перед ней оказались тарелочка с угощением и чашка-ракушка наподобие тех, что делали в Альквалондэ. Свежее и легкое золотое вино из летних яблок — то, что нужно в хороший день. Она улыбнулась помощнице — та с поклоном отодвинулась от стола, возвращаясь на свое место. И только Даннафэль сделала глоток, как тихо и переливчато зазвенели колокольчики над дверью, и в приемной показалась женщина.       — Здравствуйте, благие девы, — тихо произнесла она, кланяясь и прижав руки к груди. Со вздохом эллет отставила чашку.       — Здравствуй, Эруфэль*. Присядь здесь, — она указала на маленькое креслице перед своим столом. — Что тебя привело?       Женщина тяжело опустилась на сиденье. Вздохнула, сложив руки, помолчала немного.       — Простите, благие девы. Не знаю, как и сказать.       — Как есть, так и скажи, — участливая помощница выкатилась со своего места, вручив гостье чашку настойки. — Случилось что?       — Не знаю, — со вздохом повторила женщина. — Так сразу глянуть — как будто и ничего.       Нандин и Даннафэль переглянулись. Случалось им по работе сталкиваться и с различными кознями, какие могут устроить друг другу люди, и просто с душевной болезнью, порожденной усталостью и волнениями, бывало и такое, да. Но тут… непохоже — руки, сложенные на коленях, спокойны, дыхание ровное. Но и в глазах, и на лице — тень старой усталости, порожденной не работой, а тревогой за кого-то близкого…       — Младший наш сын, Линдир его зовут… беда с ним.       — Заболел, поранился? В дурную компанию попал? — деловито уточнила Нандин, присматриваясь к женщине. Не молодая, не старая, крепкая стать, сильные руки, мало морщин и в черных волосах совсем нет седины. Одета не богато, но прилично, из украшений — браслет замужества на левой руке да простые серьги. Лицо спокойное, мирное — по нему видно, что такая женщина детей тиранить не будет, и даже для их же пользы. Скорее станет мягко журить, пока дитятко в баловстве да шалостях голову не расшибет… — Да ты настоечки-то выпей и говори по порядку обо всем, что на сердце лежит. Не тревожься, разберемся, на то мы здесь и сидим.       — Верно, Эруфэль, — мягко сказала эллет. — Ты пришла сюда — а значит, полдела сделано. Теперь расскажи о своей беде, и мы тебе поможем.       И подалась вперед, чуть улыбаясь и принимая «позу доверия» — глаза устремлены на собеседника, плечи и руки развернуты, спина чуть выгнута. Ей самой легко и естественно давалось такое, а вот многим послушницам приходилось долго учиться…       Сработало.       — Мастеровые мы, — тихо сказала женщина. — Снасти делаем. Сети, канаты, паруса. И хорошо делаем! Чай не деревенька в три двора — большая гавань!       — Полезное дело, — согласилась Нандин, шурша простой бумагой «для заметок». — Лучше ведь, когда признанные мастера сработают снасть, чем, когда каждый в своей семье сикось-накось состряпает.       Даннафэль подтверждающе кивнула, и женщина успокоилась, осмелев.       — Это началось в конце прошлого года…       Слушая этот рассказ, Даннафэль на миг ощутила досаду — она еще не успела сойтись со своей помощницей настолько, чтобы уговорить ее придержать случившееся при себе.       Итак, данный младший сын, как всякий младший ребенок, был в меру возможностей избалован — пятеро братьев с умелыми руками, двоюродные сестры, для которых он был в некотором смысле куклой, миловидная внешность и зримая хрупкость, из-за которой и сами родители не сильно гоняли его по хозяйству. Ребенок больше играл, чем был занят каким-либо делом — все уже справлено до него, большая дружная семья, братья, сестры, дяди, тети, бабушки и дедушки — как не заиграть мальца? Пусть себе забавится, молод он еще…       Правда, несмотря на свое положение, маленький Линдир был веселым, добрым и ласковым ребенком, никогда не отказывался помочь и очень любил маму. До последнего месяца прошлой зимы…       Припомнив подробности, женщина смогла уверенно ответить — все началось именно тогда, в конце месяца нинуи. Ребенок вдруг стал каким-то… как будто чужим. Странно, да? Вроде бы, по-прежнему добр и ласков, правда, уже не настолько беспечен и весел, но материнское сердце чувствует — сын изменился… уже не играл с приятелями, лишь одиноко бродил в окружающих гавань холмах, помощи от него стало не дождаться, а если и брался помогать — все из рук валилось. Иногда напевал что-то на незнакомом языке, вроде бы эльфийском, но ни одного знакомого слова не разобрать.       И в храм ходить перестал. Лишь усмехался недобро, когда зазвать пытались. А недавно случилось и вовсе страшное — заявил, что скоро умрет.       Пороть его не стали — отец лишь по голове себя постучал, братья посмеялись, а она… видят Валар, она — мать, и любит сына. Помогите, благие девы!       Девы мрачно переглянулись. В храмовых хрониках уже встречались такие случаи, и обе об этом знали. Если это — то, о чем они подумали, то юному Линдиру уже ничто не поможет…