Няня для подростка

После возвращения миссис Ан Лиса собрала вещи и попрощалась с Шином, думая, что с Чонгуком сделать этого не получилось бы. Несколько раз подряд она на автомате шла в сторону дома Чонов с магазина. В её собственном доме везде и мышь повесилась, и пауки оккупировали все, что можно, ведь Манобан здесь давно не делала уборку, да и не появлялась вовсе, поэтому первым делом та выкинула все испортившиеся продукты и сделала уборку. А также несколько раз сходила в магазин, купив пару ненужных вещей (которые обычно покупала Шину или Гуку). Чонгук долго пытался вспомнить адрес няни, напрочь игнорируя новую (с которой ругался каждый раз, как видел), а потом вспомнил, что даже не интересовался местом жительства Лисы, будто бы она изначально жила в их доме. — Чон Чонгук! — раздражённо воскликнула женщина, в очередной раз сетуя на то, что впервые видит такого упрямого ребёнка. Парень раздражённо закатывает глаза, молясь, чтобы родители поскорее вернулись. — Я не ребёнок, — в который раз повторяет Чон, продолжая давить на кнопки джойстика, временами крича: "чтоб ты сдох, мразь". От его криков бедная миссис Ан каждый раз испуганно вздрагивала, роняя все, что было у неё в руках. Чонгук был на крайней степени своего раздражения, ибо никак не мог найти Лису. Точнее, он не знал, как её искать, потому что ни друзей, ни просто её знакомых он не знал (кроме миссис Ан, которая спросила, зачем ему место жительства девушки, и Чону сразу стало неловко). В комнату заходит мальчик, собираясь попросить брата пойти за любимой нуной и привезти её обратно, а то новая няня очень противная (а ещё страшная). Чонгук согласно кивнул на последнее, ещё более усерднее думая над проблемой чужого поиска. — Позвони нуне и скажи, — капризно протянул Шин, испуганно вздрагивая, услышав свое имя в исполнении миссис Ан. — Позвони, — напоследок бросил мальчик со всей суровостью, на которую был способен, и побежал прятаться. Чонгук обозвал себя идиотом, потому что у него есть номер Лисы, и он мог просто позвонить ей... Парень берет телефон, нажимая на кнопку блокировки, и гаджет, оповестив, что батарея разряжена, отключается. Чон раздражённо его откидывает и идёт за зарядкой. Долго смотрит на телефон, у которого заряд уже показывает сорок семь процентов, и не может решиться набрать номер. У него в голове каша из того, что он хочет сказать. Он думает над тем, что нужно придумать речь, записать её и прочитать. А потом думает, что ему вообще писать в этой речи. — Да? — раздаётся девичьи голос на том конце провода, и сердце Чонгука ухает куда-то в живот, а сам он не может заставить себя говорить. — Чонгук? — спрашиваешь Манобан, начиная уже беспокоиться из-за тишины в трубке. Лиса вообще долго думала, брать или не брать, ведь как-то все ещё неловко, а если услышит его голос, то, казалось, поймёт что-то, чего не стоило бы понимать. Однако мелодия все не стихала, а после, все-таки стихнув, снова начинала играть, поэтому девушка жмурится и поднимает телефон. — Что-то случилось? — её голос звучит взволнованно, а в голове только плохие мысли. Вдруг у них что-то случилось? Может, Чонгуку плохо, поэтому он позвонил ей, но не может и слово сказать? Может, он упал с лестницы? Или его избили, и он лежит где-то там, даже непонятно где? — Ты где? — Нуна, я... — наконец произносит Чон, а голос такой тихий из-за его волнения, но думает девушка совсем не о том и повторяет свой вопрос. — Я дома, — говорит парень, и Лиса отключается, говоря, что скоро будет. У Чонгука паника. Он не готов к разговору один на один. Он не сможет смотреть на девушку без смущения, а потом она снова будет смеяться над ним. Однако он даже не успевает толком запаниковать, как раздаётся громкий звук дверного звонка, а миссис Ан идёт открывать, попутно спрашивая, кто там.

***

Лиса стоит посреди комнаты Чонгука, пока он пытается собраться. Девушке слегка неловко, но она же взрослая, поэтому решает поговорить. Сказать там, что не быть им вместе, но отчего-то открыть рот не получалось. Парень стоит молча, даже не смотрит на Манобан, что слегка смешит, но смеяться она не может чисто физически, потому что вся ситуация в целом несмешная. Вообще, говоря на чистоту, Лиса не рассчитывала, что её такую идеальную защиту сломает парнишка-подросток. Чон, по сути, хороший (возможно), просто девять лет – слишком большая разница, по крайней мере для девушки. У неё есть свои моральные устои, и они вообще отказываются вязаться со всей ситуацией адекватно. У Чонгука каша в голове из того, что он хочет сказать, что можно сказать и что он должен сказать. Так много «сказать», но оно должно быть именно таким, потому что Чонгук всего лишь семнадцатилетний парень, и у него никогда не было серьёзных отношении. Однако же, несмотря на весь его «обширный» опыт, Чону кажется, именно сейчас всё настолько «навсегда и долго да счастливо», как не будет больше никогда. Лисе стыдно перед родителями Чона, перед своим отцом, что так по-детски влюбилась, будучи уже взрослой и вполне состоявшейся женщиной. У неё скоро замужний возраст, а она увлеклась парнем, который считает: нравится, но его привлекает лишь перспектива вкусить что-нибудь непривычное, новое, запретное (хотя это не точно). — Нуна, — зовёт Гук, наконец, а у Лисы ком в горле, и она лишь переводит на парня взгляд. Тот выглядит так взволнованно, что ей кажется таким милым, таким трогательным, таким… Таким. — Кажется, — Чонгук говорит паузами, намереваясь произнести ему явно не свойственное. Манобан неспокойно, потому что знает, что хочет сказать, — Нуна, я влюблён, и, кажется, в тебя. У девушки земля из-под ног уходит, а у миссис Ан, у которой привычка такая – подслушивать, падает поднос с тарелкой печенья и кружкой чая для гостьи. Парень резко поворачивается ко входу, на пороге которого стоит женщина с таким удивлением на лице, что, будь другая ситуация, Чонгук посмеялся бы, но сейчас он лишь хмурится и хлопает дверью, закрывая на ключ. Лиса стоит молча, слова отказываются складываться в цельное предложение, выходит лишь открывать рот и закрывать снова. У неё была моральная подготовка к такому, но услышать то в реальности, а не в воображении, – совсем другое. Ей бы ответить, всё, вроде бы, как и думалось, но взгляд Гука так полон надежды, потому что он влюблен и, возможно, впервые так сильно, а девушке не хватает смелости отказать (потому что тоже влюблена). — Чонгук… Парень Лису прерывает, закрывает рот ладошкой и стоит так близко, что та чувствует его тёплое дыхание где-то под глазом, на щеке, и у неё желание прижаться к этим губам, которые тихо шепчут, почти не шевелясь: — Если ты хочешь отказать, сказать «нет» в ответ на мои чувства, то лучше молчи. — В голосе столько тихой мольбы, отчего даже больно. Чон руки не убирает, пусть формально он и сказал: «Я сейчас уберу руку, и ты дашь свой ответ», потому что он предполагает, какой ответ услышит – Лиса промолчит, как тот и просил. Чонгук – подросток, он смотрел эти тупые фильмы и смеялся с драмы в них, потому что был уверен: его то не коснется, а если всё же посмеет, он не станет так ломаться и страдать. Только вот сейчас совсем не до смеха, потому что он влюбился в свою бывшую няню, которая старше него, которая, как Чону кажется, не разделяет его чувств, которая сейчас скажет: «Засунь свои чувства куда-нибудь…». Дальше он не хочет представлять. Лисе откровенно плохо. У Лисы столько противоречий внутри, что хочется взорваться, но невозможно. Уже надеется, чтобы Чонгук не убирал своей руки и чтобы они постояли так ещё немного. Лисе нужно намного больше времени на раздумья, взвесить все «за» и «против». Сейчас Лиса не может полагаться только лишь на сердце (хотя очень хочется), потому что Лиса не подросток. Парень убирает свою руку и смотрит на девушку, ожидая ответа, а она словно издевается, молчит, не смотрит даже. Чон считает до десяти, потом – до сорока, а от неё никакой реакции, и решает, что вот он – ответ, поэтому тяжко вздыхает. Он идёт к двери, намереваясь отпереть её, потому что невыносимо и трудно; Манобан резко дёргает парня на себя, впиваясь в губы, потому что не важно, что ждёт завтра и после, сейчас – важнее. Чонгук отвечает незамедлительно, перехватывает инициативу, прижимает Лису к себе, а в душе такое облегчение и радость, потому что поцелуй никогда не являлся отказом.