Композитный призрак замка Мальборк

      Древо дышало, пытаясь подстроиться под ритм этой Вселенной. В правом отсеке нижнего яруса, отделении с надписью «Броня» зажегся ещё один светильник. Он пылал алым и никак не хотел принимать спокойный цвет остальных.       Некто в зелёном плаще обошёл светильник кругом, проскрипел «чего же тебе надо, утихомирься уже», наклонил фарфоровый чайник с отколотым носиком и провёл по низу струёй, от которой шёл пар с запахом ромашки и земляники. Светильник мигнул – и налился багрянцем.       – Ну я уже не зна-аю! – воздел руки в широких рукавах обладатель чайника.       Он приходил ещё много раз, пробовал заклятия и цифровые коды, но упрямое сияние ярости не блекло.       А однажды светильник погас. Тот, в зелёном плаще, пожал плечами и облегчённо вздохнул.       Как оказалось – зря.

***

      Потолок тянул вверх. Тонкие колонны были похожи на пальмы, они вздымали ветви-балки и перекрещивали их, как два ряда солдат перекрещивают мечи над головой павшего соратника. Вдоль стен стояли невероятные железные штуки, словно на мельнице, только всяких колёсиков и трубочек гораздо больше.       Чудеса! Марта, послушница госпиталя Девы Марии на Святой Земле, громко чихнула. Грянуло эхо.       Она приподняла край рясы, чтобы не измазать богатый пол: на нём столичные умельцы выложили цветную каменную мозаику с рыбами, грифонами и райскими птицами.       Пустое ведро Марта боялась поставить в этом изысканном дворце, прижимала к поясу. Как она оказалась здесь? А как оказывалась в других удивительных местах за последние день и ночь?       Посреди зала, на постаменте, возвышался пустой трон. Возле него стоял самый обычный походный орган, какие любят брать небогатые рыцари, отправляясь в Землю Обетованную – с деревянными клавишами и пятнадцатью парами трубок. Но что это, чудо? Клавиши нажимаются сами, и сама прокручивается стёртая ручка сбоку!       Орган наигрывал протяжную новомодную мелодию. «Ах, мой милый Андерсон?» Нет, ещё новее.       Из-за трона вышел воин Храма в кольчужной рубахе и с чёрным крестом на плаще. Марта перекрестилась: наконец-то свои! Никаких оранжевых небес, древесных коридоров и яйцеподобных существ.       – Приветствую, сестра, – склонил голову безусый воин. Его длинные каштановые волосы казались удивительно воздушны, а осанка говорила о хорошо прописанной родословной. – Ты из немецкого госпиталя, третий крестовый поход, второй год осады Акры. Могу я попросить тебя о помощи?       – Меня? – от изумления Марта стукнула ведром в грудь. – Да это мне нужна помощь!Со мной такое случилось, а потом ещё того удивительней!..       – Погоди, давай сначала присядем, – улыбнулся рыцарь и приглашающе махнул на узкий стол с двумя лавками. Дубовые, надёжные – как их можно было сразу не заметить? Однако Марта не заметила, раззява. Она села напротив камина, лицом к воину и начала:       – Понимаете, сэр, я носила воду из родника, там прудик со скользкими камнями, старый очень, квадратный. Больные всегда просят пить, и матушкам нужна вода, раны промывать, и вообще воды целая прорва уходит. Самое обидное, что вниз идёшь пустая, а наверх – переть, да пока верёвку с черпаком вытащишь, все руки в кровь.       И вот карабкаюсь я, значит, за веточки хватаюсь, да не удержалась – полетела. Чую, всё, разобьюсь, но ведро не отпускаю. Да тут странное произошло: куст лапы растопырил и меня схватил! Представляете? Вот Святая Анна свидетель, – Марта перекрестилась.       – Через миг ты оказалась в длинном дупле, – кивнул рыцарь, отведя в сторону серые глаза. Совсем юный, с широкими скулами и правильными чертами, только сильно измождён. Кажется, что-то сжигает человека изнутри, мучает.       – Да, дупло! – обрадовалась монашка. – А вы откуда знаете? Я из него выбралась, смотрю – место вообще другое. Пески розовые до горизонта, небо словно закатное, но солнце высоко. И битва там прошла, недавно совсем: дым курится, осадные машины разбросаны, чудные – слов нет, будто башни из слоновой кости, в которых понапихали всяких штук, а штуки-то эти через прорехи на свет божий лезут.       Проморгалась я, и воинов заметила. Смешные: представьте, к яичку куриному ручки-ножки приставить да в кольчугу одеть, они и будут. В их латах что-то прожгло дырки, молния или вроде того, и многие лежали мёртвые, а двое стонали.       Раненым известно, пить надо, вот я их и стала поить, хорошо ведро не всё расплескала. Из своей нижней рубахи сделала бинты, перевязала дырки. Один поднял свой арбалет – без дуги, зато с припёками – и на меня направляет, оттуда вместо стрел огонь. Ну я, понятно, оружие отобрала, связала беднягу на всякий. Солнце упало, и ночь до-олгая такая наступила, как две зимних.       Ух, и холодная! Сейчас снег пойдёт, башни стали колючие от инея. Я по ним лазила, сдирала обшивку с мягких стульев, раненых накрыла. У них по три пальца на каждой руке и зелёная кровь, верите, нет?       К рассвету с неба спустилась целёхонькая башня. Красивая, в ожерелье из факелов. Из неё вышли такие же округлые воины, забрали своих, да и меня хотели, махали арбалетами. Я уж и юбку подобрала, думала – как на гладкий мост наступить, чтоб не попачкать.       Только вокруг полезли коричневые ростки, быстро так. Лучи били в них, но ростки сомкнулись, а после снова я в дупле, и кругом кружились белые семена… И… Как сюда-то вышла? По-вашему – это забавно?       Рыцарь беззвучно смеялся, потом зааплодировал:       – Ага, вот из-за кого сонтаранцы начали поход против Земли-4! Они были в ярости. Говорили, что именно человек надругался над храбрыми сонтаранскими командос. Этот человек поил их водой, полной неизвестных бактерий, наложил на раны грязную ткань и двадцать часов измывался, читая лекции о милосердии и сострадании. Сонтаранцы не используют такие слова, даже когда ругаются. Но самое позорное – он не дал воинам умереть как подобает, на поле брани, а обрёк на унизительную медицинскую помощь.       – О, я не знала! – смутилась Марта. – А вы – откуда знаете? Кто вы? И что за место?       – Скоро всё расскажу, – нахмурился рыцарь. – Я – Грейн, и это из-за меня ты здесь.       – Из-за тебя? Ты меня сюда… привел?       – Привела, – Грейн улыбнулась изумлению монашки. Перегнулась через стол, схватила её за запястья. – Да, сестра, я – женской природы. И ты должна меня исповедать.       – Но я не священник! – попыталась вырваться Марта из железных пальцев. – Даже ещё не приняла постриг, как же отпускать грехи…       – Не важно, – серые глаза метались, словно ощупывая лицо собеседницы. – Ты – единственное существо во всей Множественной Вселенной, которому я могу исповедаться. Ты католической веры и из тех, кто стоял у истоков моего Ордена. Из тех усердных подвижников, которые беззаветно отдавали свои жизни ради спасения раненых, истинной верой создавали основу германского рыцарства…       – Нет, что ты! – перебила Марта. Ей, наконец, удалось освободить запястья и отодвинуться. – Ничего подобного. У нас просто несколько палаток из парусины, и раненых мало, в лихоманке больше лежат. Молиться мы часто не успеваем, и ты бы слышала эту ругань! Где там святость? Мухи тучами, червяки в ранах. Когда ветерок от Проклятой башни подует – так от вони и здоровые в обморок валятся. Тел в ров кучу набросали, не похоронили по обряду, теперь всё гниёт.       Она перевела дух и зашептала:       – А как монахинь обижают! Было – и меня к скале прижали, рубашку уже порвали, случайно матушка мимо бежала, спасла. Другой раз проклятому нечестивцу булыжник на голову свалился. Вот вчера уж думаю, и не вырваться, от троих-то, но тут сигнал на сбор прозвучал.       – И ещё тебя вши не кусают, – обронила Грейн.       – Да, правда! – огромные карие глаза Марты стали ещё больше. – У всех есть, меня только забыли. Я уж их ловила, за пазуху сыпала – убегают. Только Святой Анне известно, почему.       – Мне тоже известно: нас защищает Древо. Вмешивается незаметно, там камешек уронит, там нужному человеку напомнит о срочном деле, чтобы поспешил по своим делам, да и выручил тебя в опасный момент. Оно же переводит чужую речь. А против вшей – прививка, тело начинает выделять особый запах, и насекомые соскакивают.       – Древо? Что это?       – Сложно объяснить. Тебе же не знакомы такие слова, как изолированная вселенная и личный временной поток. Просто поверь, мы с тобой – один и тот же человек, который появляется где-то маленькой девочкой, растёт, учится, потом проходит Испытание – и оставляет свою память в Древе, чтобы снова войти в мир ребёнком и снова учиться, уже другому мастерству.       – Как один и тот же? – сжала виски Марта. – Глупости…       – Конечно, глупости, – собеседница с досадой откинулась на спинку лавки.       Почти всю стену справа занимало окно, в верхней половине витраж лучился разноцветными бликами. Сначала казалось, что понизу идут пустые ячейки, но Марта присмотрелась – и всё же увидела там стекло, невероятно прозрачное. Обычно мастер выдувает шарик, сплющивает его и убирает трубку. Посередине лепёшки остаётся пупырышек. Когда заготовка остынет, её вставляют в шестиугольную рамку. Окно из таких рамок напоминает соты, через него ничего не разглядишь.       Через это же стекло проглядывал весь пейзаж: стену затянули лозы, они огибали круглый тёмный сосуд.       – Кстати, из какого ты ордена? – спросила Марта. – У тамплиеров крест красный, на ионитов тоже не похоже – у тех белый на чёрном фоне.       – Ты даже не видела нашего знака! Это потому, что я жила на два века позже тебя… То есть не я – Грета.       – Грета?       – Да. Слушай.       И Грейн принялась рассказывать о девушке, надевшей доспехи брата. Как она погибла в бою на стенах замка, как была воскрешена Древом, чтобы снова погибнуть и снова восстать. Про райский сад, оказавшийся обманом, и знакомые Марте белые семена. Про тьму забвения.       – Удивительно всё, что с тобой случилось! – воскликнула монашка. – Что же это за призраки, которых и крест не берёт?       Грейн сложила пальцы домиком, усмехнулась:       – Да есть такие существа. Высаживаются на планету и делают из людей себе подобных. Среди солдат Четвёртой Империи бродит старое заблуждение, дескать, твари боятся золота. Где бы кибергады не появились, им тычут взятку благородным металлом. В результате «призраки» полюбили его и активно используют в конструкции. Но они не полностью из золота.       – А из чего?       – Композитный материал. Похоже на… Так, в твои времена к нанотехнологиям мог относиться только малый кузнечный молот. Похоже на дугу лука, которую склеили из четырёх пород дерева, роговых пластин, оленьих сухожилий и тысячи чертыханий.       – Это призраки заставили Феда грызть камни?       – Он тогда превращался, и ему требовались железо с силикатами. Если использовать только ткани человека – броню не построишь.       – Господь тебе помог их одолеть, не иначе.       – Киберы вели себя по стандартной схеме, – пояснила Грейн и развела руками, – как только они обнаруживают уязвимость в своей конструкции – тут же её устраняют. Но на апгрейд уходит время, а иногда время – именно то, что решает исход боя. Конечно, будь у них мейстер, который продумывает тактику, Грете не удалось бы победить. А чтобы создать мейстера, нужен тот, у кого мозг достаточно пластичный – например, ребёнок.       У Марты от разговора про привидения бегали мурашки. Или всё-таки вши, ура? Она половины не понимала из объяснений девушки-рыцаря, поэтому спросила:       – Так в чём же ты хочешь покаяться, сестра? В убийстве пятерых членов Ордена?       Грейн вся собралась, прижала подбородок к груди и процедила:       – Пойми, я братьев не убивала, это сделала до того киберсистема. Да Древо бы и не дало мне лишить жизни ни одну разумную личность. Призраки – пустые доспехи, не более того. Первый Запрет, его захочешь – не переступишь.       – Запрет?       – Нерушимые Запреты, - подняла глаза тевтонка, - всего четыре: «Не убивай разумных», «Храни чистоту», «Не приближайся к богам», «Не становись богом». Даже не зная о них, мы не в силах нарушить ни один.       – Получается – ты не можешь никого убить?       – Да. Но именно в чём-то подобном я должна признаться.       – Слушаю, сестра.       Рыцарь потёр ладонями щёки, закусил губу, словно удерживая стон. Лицо его кривилось, как от полыни.       – Я пребывала во тьме, – напряженно начала Грейн, – и тысячелетия были для меня взмахом ресниц. Поэтому, когда вокруг оказался круглый зал, уставленный механизмами, на языке ещё оставался привкус винограда, а изнутри рвалось негодование.