Волчье Пламя

«Ветер овевал его лицо прохладой снежных вершин, и Сажерук остро, словно впервые, ощутил вкус жизни. Её томление и радость. Всю её горечь и сладость, всё, что давалось лишь на время, обреталось и утрачивалось, утрачивалось и заново находилось».

      Поначалу его сильно смущало присутствие слуг. Он всё никак не мог приучиться к изысканным яствам, к вечерним купаниям и к свежей постели. Сажерук всегда был бродягой. Но теперь, когда ему накрывали стол или грели воду, Сажерук не без внутренней борьбы понял, что ко всему этому легко привыкнуть. Правда, мыться он всё равно предпочитал сам: слишком уж откровенно, призывно улыбались ему служанки, присылаемые Шеалой.       Чародейка позволила ему помёрзнуть в прежних лохмотьях пару дней, но потом бескомпромиссно заявила, что не намерена снова лечить его.       — Если это тряпьё так дорого твоему сердцу, можешь его оставить. Но пока ты мой гость, будь добр не портить мне интерьер этим убожеством. К тому же, это платье совсем не годится для нашей погоды.       Она и вправду не пыталась запереть Сажерука в четырёх стенах. Когда он в первый раз выбрался из поместья в ночной мир, то был почти уверен, что почувствует слежку. Не почувствовал. Чутьё, приобретённое в вынужденном соседстве с Козерогом, молчало. И Сажерук всю ночь исследовал холодный — прекрасный — Лан Эксетер.       Этот город пленил его. Фарфоровый Лан Эксетер, с его худощавыми, изящными домами, чудесными портиками, водой вместо мостовых.       И с низкими северными звёздами, яркими, почти родными. Сажерук лазал по скатам крыш, а звёзды, казалось, готовы были упасть ему в руки, стоило только протянуть. В дыхании седого города он почувствовал нечто, напоминавшее об Омбре. И Сажерук молчаливо подтвердил своё решение помочь Шеале. Он остался.       Первые пару недель чародейка не трогала его и не заговаривала о своих загадочных исследованиях. Она позволила Сажеруку обвыкнуться, отогреться и отъесться.       Что ж, в другой жизни он, возможно, мог бы назвать это место таким, в которое ему хотелось бы возвращаться.       У Шеалы был красивый дом. Большой, удобный и тёплый: всё в нём говорило о характере хозяйки красноречивее любых слов. Идеальная гармония в обстановке. Комнаты просторные, но не ошеломляюще, обстановка располагающая, но не плюшевая. Лютик рассказывал, что чародейки тяготеют к нарочитой роскоши. Сажерук разбирался в роскоши плохо, но точно мог сказать, что Шеала, скорее, предпочитает практичность. Сам он, склонный к хаосу и небрежности, исподволь восхищался вещами, которых никогда не мог достичь. Правильность линий, изящные цветовые решения, чистота и порядок — всё это если не завораживало его, то вызывало уважение.       Она жила в строгости и простоте, и даже её чудесный зимний сад не выбивался из общей подчёркнутой аскетичности.       Сажерук полюбил этот сад. И полюбил смотреть на Шеалу, когда она туда приходила.       — Там, откуда я родом, не растут такие цветы, — и он щёлкал пальцами, воссоздавая над ладонью огневую копию звездолистого венчика, — они тоже нужны тебе для работы?       — Неудивительно, что не растут, — фыркала она, по-кошачьи щурясь на пламя, — это конинхаэль. Она растёт только в Брокилоне. Мне с трудом удалось достать семя — дриады хорошо охраняют свои секреты. И работать с её свойствами умеют только они. Так что нет, она здесь не для работы. Мне просто приятно знать, что в моей коллекции есть такой редкий экземпляр.       — К тому же, она красивая, — говорил он, поднимая взгляд.       Встречаясь глазами с её, чёрными, глубокими, как омуты в лесу Фей.       Она усмехалась.       Он любовался ею.

***

      Собранная, стройная — Шеала стояла у столика в зимнем саду.       — Я вижу, ты достаточно привык к положению моего гостя.       Сажерук понял, что его отдых подходит к концу. Вид диковинных цветов и растений, обычно приносивший в его душу отраду, не смог потушить растущее беспокойство.       Шеала повернулась спиной. Сажерук наблюдал, как быстро летают в её руках ножницы, как падают в корзинку отрезанные лепестки.       Сегодня чародейка закрутила сложную высокую причёску. Взгляд Сажерука метнулся по длинной, точёной шее, по плавной линии открытых плеч. На Шеале было фиолетовое парчовое платье — почти такое же превосходное, как фигура, которую оно подчёркивало.       — Да, я благодарен тебе. Твой дом, и этот город… Они восхитительны.       Ножницы на мгновение замерли, потом замелькали снова. Сажерук не был уверен, но решил, что не ошибся. Она ждала глупого, ненужного комплимента. И оценила, когда его не последовало.       — Замечательно. Полагаю, теперь ты готов приступить к сотрудничеству?       — Надеюсь, это совпадение, что ты говоришь об этом с острым предметом в руках, — он мрачно усмехнулся, — думаю, я уже давно тебе ответил.       Шеала не приняла ироничного тона.       — Тогда не будем терять время.

***

      — Давай, наконец, перестанем притворяться, что я поверила твоим сказкам.       Шеала раздула ноздри, она была раздражена. Попытка вытянуть из Сажерука магическую энергию провалилась. Огонь радостно плясал у его ног, коптя каменный пол лаборатории. Сажерук с самого начала подозревал, что эксперимент чародейки не удастся, но делиться с ней этими мыслями не стал. Она бы всё равно отмахнулась.       — Я не могу понять, откуда ты тянешь Силу. В тебе самом её нет ни капли.       Шеала потёрла лоб и устало сморщилась. Они приступили к этим «исследованиям» дней десять как, но никакие ухищрения чародейки до сих пор не помогли ей обнаружить в Сажеруке магии.       — Но ведь я сразу говорил тебе. Я не владею волшебством. Я зову огонь, и он приходит. Как ты могла отнять у меня то, чего во мне нет?       Шеала опустилась в кресло, метнув на него холодный взгляд.       — Если допустить, что ты не маг… Сколько таких, как ты, ещё вывели чёрные?       Это был тот момент, который должен был настать непременно. Царственной чародейке надоело таскать Сажерука по полям в полнолуние, вычерчивать вокруг него сложные магические фигуры и раскладывать непонятные ингредиенты. Он даже не считал, сколько блокнотов исписало перо, летающее у плеча Шеалы и чёркающее лист за листом, пока она надиктовывала ему какие-то свои расчёты.       Чародейка не поверила истории Сажерука и теперь вознамерилась разузнать всё другими, менее гуманными, методами.       — Сколько ещё в мире таких, как ты? — продолжила она, сверля Сажерука глазами. — Даже не думай юлить. Потому что ложь я распознаю мгновенно.       — Когда я спрашивал Лютика, — осторожно начал Сажерук, мягко гася пламя, — он сказал, что огнеглотатели вышли из моды. Что…       — Тебе не идёт косить под дурня, — прервала Шеала, — Лютик, значит. Ты реданский?       — Я не понимаю, к чему ты ведёшь, — он вздохнул.       Чародейка побарабанила ногтями по подлокотнику. Звук получился угрожающим.       — Я редко вмешиваюсь в политические игры. Но я — советница королевы. И ты не хуже меня понимаешь: если нильфы смогли получить воинов, которым не нужна Сила, чтобы пользоваться мощью стихий, Ковир обязан получить их тоже. Краснолюды попросили для тебя убежища, и я не отказала. Ты заинтересовал меня своими фокусами с двимеритом — но потом мой интерес вышел за рамки научного. И ты будешь последним идиотом, если не расскажешь мне всё. Пока я ещё даю тебе эту возможность.       Она помолчала. Сажерук помнил, как удивлённо она приподняла бровь в тот раз, когда полностью обездвижила его своей магией. И когда он всё равно смог разогреть ладони, заставил огонь течь по пальцам и капать с рук вниз, на камень. В тот момент Сажерук в первый раз прочёл в лице чародейки озабоченность.       — Время игр прошло, — продолжила Шеала. — Ты представляешь большую стратегическую ценность и, если откажешься сотрудничать, мне ничего не стоит тебя заставить.       Сажерук скривился.       — Выходит, я всё же пленник, а не гость?       Она безразлично пожала плечами.       — Тут нет ничего личного. Вначале мной двигал сугубо исследовательский азарт. Теперь это становится политикой.       Шеала смотрела Сажеруку в глаза, прямо, пронзительно и очень спокойно. Он подумал, что солгал бы, если б сказал, что встречал более опасную женщину.       — Ты можешь запытать меня, — Сажерук ронял слова медленно, не отрывая взгляда, — можешь скрутить меня, заставить меня выть, орать и молить тебя остановиться. Я знаю, что ты можешь легко убить меня. Но ты этого не сделаешь.       — И почему? — в её грудном голосе проскользнул интерес.       — Потому что ты и так знаешь, что я не лгу.       Он шагнул ближе. Шеала чуть пожевала губами.       — Ты не можешь поверить мне, потому что мы всегда стараемся верить лишь в то, что можем себе объяснить.       Чародейка опасно прищурилась. Но Сажерук продолжал говорить, понимая, что нужно торопиться.       — Ты всё равно не услышишь от меня другой истории, потому что мне нечего добавить. Я не маг. Я совсем не воин.       Она всё же позволила ему приблизиться. И Сажерук медленно опустился перед ней на колено. Неотрывно глядя ей в лицо.       — Я комедиант. Я боюсь боли. Под пытками я мог бы сказать тебе всё, что ты хочешь услышать. Но беда в том, что я не придумаю, о чём говорить. Я ничего не знаю о твоём мире. Я здесь чужой.       Он осторожно взял её узкую ладонь в две свои.       — И даже будь я шпионом, оружием, или кем ещё ты меня считаешь, я бы не стал тебя обманывать.       Голос Сажерука упал уже почти до шёпота.       — Потому что я знаю, что смерть и боль не бывают так прекрасны. Только не моя смерть и не моя боль. А эти руки слишком совершенны, чтобы хоть немного походить на один из моих кошмаров.       И он прикоснулся губами к её холодным пальцам.

***

      Время в лаборатории словно бы застыло. Несколько мгновений, пока Шеала молчала, показались Сажеруку вечностью.       Она высвободила ладонь и поднялась, чтобы налить вина.       — Встань.       Сажерук склонил голову, пряча улыбку в уголках рта. Потому что Шеала наполнила два бокала.       — Ты хоть представляешь, сколько раз я слышала подобную чушь?       — Представляю.       — И ты хочешь, чтобы я, как зелёная школярка, поверила оборванцу-ренегату, опираясь на пару сомнительных любезностей?       — Именно так.       Она не смогла не усмехнуться.       Он не смог не залюбоваться ею.