Мальчик, который целует смерть

                  Сирена заорала, когда Петрович сопровождал гостей через не очень живописный, но всё-таки сад. Дионисий Белдо, нюхающий с преувеличенным наслаждением ветку сирени, подскочил и врезался в локоть Петровича. Петрович бросил на старого мага быстрый извиняющийся взгляд, губы его дрогнули, но вместо извинений мужчина громко окликнул пробегающих мимо ребят в форме. Дионисий Тигранович сморщился, но на его страдания никто не обратил внимания, и старичку пришлось обиженно пнуть ботиночком камань с тропинки.       Гай бесшумно скользнул к Петровичу, и, словно змей, едва ли не обвился вокруг него своими длинными гибкими руками. — Это то, о чем я думаю? — вкрадчиво произнес он чуть ли не в самое ухо мужчины.       Высокий Петрович на секунду удивился такой близости не очень высокого Гая, но тяжелая ноша двухметрового мужика давно научила его относиться к причудам низкоросликов снисходительно. Он махнул рукой и качнул головой, жестом останавливая очередного бегущего парня. — Морду уже тут? — спросил он, удерживая молодого человека за локоть, будто тот мог убежать. — Пока нет, — ответил тот, по инерции продолжая шагать на месте, — но ребята на вышке засекли его активность очень близко. Это могла быть остаточная энергия, поэтому наши пошли проверять.       Петрович разжал пальцы, глядя куда-то в сторону забора, который отсюда разглядеть было сложно. — Ладно, — наконец сказал он, кивая самому себе, — Михаил, я…       Петрович резко развернулся, в очередной раз едва не сбивая с ног пронырливого старичка, но на этот раз даже не удостоил его взгляда, хотя огромная ручища дернулась в сторону хрупкого старческого плеча. — А где… — растерянно прогудел Петрович, озираясь по сторонам, и на фоне его грозной внешности эта растерянность выглядела очень забавно.       Гай усмехнулся, и, мягко приобняв Петровича за предплечье, повлек его в сторону здания. — Наверное, юноша отлучился куда-то, — успокаивающе произнес он, — в сад ваш мальчик с нами не выходил. — Не выходил… — еще более растерянно прогудел Петрович, завороженно глядя на черную макушку Гая. — Ну да, наверное. Дионисий Тигранович, не отставайте, здесь небезопасно.       Маг что-то пробурчал, стараясь держаться подальше от локтей Петровича. На данный момент особую опасность для него представляли только они.       Миша обнаружился в переговорной, откуда они и уходили. Петрович, завидев своего подопечного, хотел было что-то сказать, даже открыл рот, грозно скривив лицо, но безразличный и отстраненный взгляд Белдо сделал грозного Петровича по-обычному заботливым и переживающим. — Ты куда пропал? — спросил Петрович, с протянутыми руками направляясь к нему, будто хотел убедиться, что с парнем всё в порядке.       Миша пожал худыми плечами, и сел, поджимая под себя ноги. — Да не знаю, — растерянно протянул он, — Просто стало как-то грустно, не захотелось идти на улицу, а потом еще и сирены. Морду напал? — Остаточная энергия, — ответил Гай, желая казаться умным и осведомленным.       Миша неопределенно хмыкнул. — Что вы знаете о Морду? — спросил он после недолгого молчания, глядя куда-то между Дионисием Тиграновичем и Гаем.       Мужчины замялись, позволяя суетливому Петровичу усадить их за овальный стол и всучить им в руки по кружке горячего чая. — Очень неопределенные сведения… — подыскивая слова, промямлил пожилой маг, — Мы прибыли, чтобы разобраться лучше, но, как я вижу, вы и сами мало что знаете.       Миша неопределенно качнул головой. — — Знаем-то мы достаточно, — ответил он, поворачиваясь к гостям и обнимая колени, — только вот знания наши совершенно бессистемные, очень выборочные и неопределенные. А без этого, можно сказать, что знаний у нас нет вовсе, действительно.       Гай усмехнулся, и в этой усмешке слышалось большое уважение к рассуждениям мальчика. Он тоже уважал знания, которые имели систему, потому что только в них и был смысл.       Миша молчал, молчали и остальные. Петрович пустым взглядом сверлил стол, крутя в пальцах забытую кем-то флэшку. — А чего такие грустные? — неожиданно расплылся в хитрой улыбке молодой Белдо, — Мы тут годами сидим, и сами кроха за крохой собираем информацию, а вы думали, что с первого раза всё получите? Хитрюшки!       Он расхохотался, откидываясь на крутящийся стул почти до предела, и нелепо задрыгал ногами в воздухе, едва не сбивая ботинками кружку со стола. Гай и Белдо озадаченно переглянулись, Петрович устало вздохнул, но взгляд его стал теплым и слегка извиняющимся. Видимо, такие перепады настроения случались не в первый раз и воспринимались начальником снисходительно. — Нет, а правда, — чуть успокоившись, продолжил Миша, опираясь локтями на стол и подаваясь вперёд, — Зачем вы здесь? Это из-за того артефакта, да? Так забирайте!       Миша вскочил, и вместе с ним вскочил и Петрович, неожиданно быстро оказываясь перед юношей, преграждая ему дорогу. — Михаил, сядь, — мягко, но очень убедительно, попросил он, — Свои истерики оставь для более непринуждённой беседы.       Михаил разозлился. Это как-то сразу поняли и Белдо, и Гай, и Петрович, который опасливо отдернул руки, будто парень мог обжечь его, как раскалённая сковородка. Миша опустил голову, уткнув её в ладони, затем яростно потёр ими лицо, будто желая буквально стереть с него злость, и поднял на гостей какой-то замученный уставший взгляд. Веки покраснели от трения, глаза заслезились, тут и там на коже проступили красные пятна. Петрович хотел было что-то сказать, но Гай поднял руку, призывая того молчать. — Миша, — голос Гая прозвучал непривычно мягко, почти ласково, и эта ласка была не угрожающей, как обычно, не скрывающей за собой опасность, а искренней и чистой, — Своим визитом мы не несём ничего плохого. Но у моего коллеги действительно будут проблемы, если с артефактом не разобраться. Не за него прошу, мой друг, а за вселенскую справедливость.       Губы Миши дрогнули было, чтобы сказать какую-нибудь колкость, но последняя фраза Гая почему-то попала куда надо. — Какая уж там справедливость… — растерянно произнес он, и внезапно губы его задрожали. — Кто эту справедливость определяет?       Голос парня задрожал вслед за губами, и Гай взял его руку в свою, желая успокоить. Поцеловал костяшки, оказавшиеся сбитыми, едва зажившими, потом запястье, и, зачем-то, большой палец. Миша смотрел на него глазами обиженного ребенка, но руку не отнимал, словно в этих простых жестах и нуждался всё это время. — Я просто хотел… — его голос сорвался, и он, всхлипув, упёрся в твердую грудь Гая, пахнущую чем-то химическим и инородным.       Гай глазами показал остальным присутствующим оставить их в покое, и удивленный Дионисий Тигранович с ещё более удивлённым Петровичем чуть ли не под ручку мелкими шажками отошли на другой конец зала, смиренно усевшись на диванчики.       Гай гладил парня по голове, пальцами перебирая его непослушные пряди, шептал что-то банально успокаивающее, и иногда касался его бледного разгоряченного лба сухими холодными губами. Миша плакал не долго, почти без слёз, всё больше дергаясь всем телом, потом наконец оторвался от груди Гая, по-детски растер оставшиеся слезы по щекам, сгорбился, пряча взгляд. — Вы извините, что я украл артефакт, — неожиданно тонким голосом произнес он, — Я не хотел бы красть ни у кого, знаю, что вы меня нашли по следам, которые я оставил. Я много их оставил, знаю, знаю, знаю, я ведь не вор, простите. — Я не злюсь на тебя, — спокойно произнес Гай, заправляя за ухо парня выбившуюся непослушную прядь, — И я действительно сюда пришел не ради наказания, а ради справедливости.       Где-то на улице завыла сирена, но пока слишком далеко и слишком тихо, чтобы кто-то обратил на это внимание. Миша вскинул голову, будто решился на что-то. — Раз вы за справедливостью, то её и получайте, — сказал он, и его окрепший голос звякнул металлом. Он прищурился, подался вперёд, — Одни сидят в тепле и уюте, пока их дети и внуки страдают на самых задворках. Пьют чай из маленьких чашечек с красивыми узорами, ходят на званые вечера, хихикают и веселятся, а их дети, их кровь и плоть, буквально зубами выгрызает себе кусок хлеба, чтобы выжить в этой нищете, а потом рожает в эту нищету себе подобных. Я знаю, кто вы, и я знаю, что смерть вас не пугает. Она и меня не пугает, Гай, я слишком много умирал, чтобы бояться. Всегда, каждый день, каждую секунду с самого моего рождения смерть идёт за мной по пятам, и я умираю каждый день, надеясь, что мир наконец кончится для меня, что оставит меня в покое, но каждый раз, снова и снова, я открываю глаза, поднимаюсь на ноги, и всё начинается по новой.       Гай дёрнул бровью, и уголки его губ несимметрично поползли вниз. — Хороший монолог, — с ноткой раздражения произнес он, — Спасибо за искренность, но, право, не пойму как это относится к нашему делу. — Напрямую, — Миша откинулся на спинку стула, натягивая на лицо деловитое выражение, будто никакой искренности между ними не было секунду назад, — Я украл ваш артефакт, но знаете ли вы о нем? Для чего он, откуда и почему?       Гай непонимающе подозрительно сощурился. Он не любил не понимать происходящее, но сейчас действительно не понимал, и это не давало ему планировать дальнейшие шаги. Миша улыбнулся, склоняя голову в бок, будто Гай его очень забавил. — Тащите всё без разбора? — усмехнулся Миша, подтягивая колени к груди, — Ну правильно, мало ли, когда что может пригодиться. Вы схватили то, чего сами не хотели — буквально олицетворение справедливости. Не буду грузить вас научными терминами, историческими справками и интересными фактами из жизни прошлого, скажу лишь, что много-много лет назад жили два брата, которых разлучили в детстве. Одному досталось всё, второму, по законам жанра, — дырка от бублика, плохое здоровье и все семейные проклятия за весь их славный род. И тогда, чтобы не сойти с ума, он начал собирать «сокровища»: блестящий камушек, красивый листик, коробочка, колечки и так далее о списку. Всё это он соединил в некую скульптуру, которая, по никому неизвестной магической причине, на одно утро превратилась в драгоценную, и привлекла своей драгоценностью не только мелких и не очень воришек, но и того самого счастливого брата, имевшего всё, но желающего иметь еще больше. Собственно, дорогую безделицу удачливый брат тиснул, и была бы эта история совсем уж грустной, если бы вместе с безделицей вороватый родственник не получил себе и все тяготы несчастного брата. В безделице оказался заточенным демон, превративший кучу мусора в драгоценный предмет, и, в наказание за воровство, накрепко присосался к неудачливому воришке, пока не свёл того в могилу после долгих и страшных мучений, и благополучно вернулся в уже известный вам артефакт.       Миша соединил кончики пальцев, и прислонил их к губам, внимательно наблюдая за Гаем, давая ему время переварить информацию. Гай недоверчиво смотрел на парня, то подаваясь вперед, то снова отстраняясь, будто обжигался обо что-то невидимое. Мысль вертелась у него в мозгу, но озвучить её он не решался, потому что тогда бы это значило… — Я и есть Морду. — прошептал Миша, наклонившись к самому лицу Гая, — и всё, что происходит с вашим коллегой — это лишь его плата за воровство без надобности. — То есть… — Гай отпрянул, — ты знаешь, что он твой…       Миша кивнул и откинулся обратно на спинку, спуская ноги на пол. Сирена с улицы орала оглушительно громко, но еще громче была тишина за спиной, где добрый и доверчивый Петрович изумленно оседал на пол, с ужасом наблюдая, как из тела его маленького мальчика медленно, но верно выходит тугая тёмная сущность. Дионисий Белдо, охнув, упал на пол, пытаясь на четвереньках добраться до выхода, но не смог пошевелиться, так и замерев в нелепой позе. Миша повернулся, и в его глазах мелькнуло разочарование. Не так он себе представлял разрешение этой ситуации. Он думал, что отомстит за брошенного отца, бабушку, которая так никогда и не вышла замуж, за постоянный риск смерти, ведь именно он был кровно связан со старым лукавым магом. Пока тот трескал пряники с чаем в квартирке на Садовом, Миша был вынужден работать с самого малолетства, чтобы иметь возможность не отличаться от сверстников бедной одеждой. Морду, преследовавший его за грехи деда, был, как не иронично, демоном справедливости, и, возможно, только поэтому Миша до сих пор оставался жив, демон знал, что встреча родственников состоится, знал, и взращивал в мальчике ненависть, жажду мести, чтобы тот направил эту убийственную демоническую силу на реального виновника всех своих бед. И Миша хотел направить. Мечтал направить. Но видел перед собой жалкого напуганного старика, чьи глаза были наполнены животным ужасом, жаждой жизни. Он встал, сделал нерешительный шаг к Дионисию Белдо, потом еще один, и ещё. Старик смотрел на него с ужасом, и слёзы, неподдельные холодные слёзы застыли у него в глазах. — Отпусти его, Морду. — жестко произнес Миша, не отрывая взгляд от старика.       Белдо тут же повалился, но Миша подхватил его за воротник в сантиметре от кафельного пола, не давай разбить лицо. Он сел перед старым магом на колени, коснулся рукой сухой щеки, и… не почувствовал ни капли ненависти. Он будто знал его всю жизнь, будто действительно любил. Белдо громко всхлипнул, позволяя липким слезам катиться по лицу. — Прости меня, прости, — лепетал старик, жмурясь и дергаясь.       Миша отнял руку. Он не мог понять насколько искренни слёзы Белдо. Вряд ли тот успел проникнуться к внучку за те пару часов знакомства, и всё-таки Миша медлил. Петрович не прекращал смотреть на своего подопечного круглыми от ужаса глазами, и Миша посмотрел на него как будто бы виновато. Вибрация прошлась по всему помещению, и сущность нетерпеливо задрожала. Сама собой у всех в голове возникла мысль, будто произнесенная кем-то другим: один Белдо сегодня должен умереть, и тогда демон справедливости Морду вернется в свой артефакт, пока кто-нибудь снова не потревожит его.       Петрович схватил младшего Белдо за плечо. — Ты заслужил нормальной жизни, мой мальчик! — воскликнул он, сжимая худое плечо почти до хруста, — Ты сможешь жить счастливо.       Совсем беззвучно со спины подошел Гай, и тоже опустился на пол рядом с парнем. На старого мага он не смотрел, и если его взгляд и натыкался на Белдо, то проходил словно сквозь него. — Это будет…справедливо, — тихо прошелестел он, и старый маг застонал, падая лицом в кафельный пол. — Успокойтесь, Белдо, вы хороший союзник, но и за свои поступки надо отвечать. Ничего личного, это просто жизнь.       Сущность нависла над головами, и воздух наполнился электричеством. Морду ждал лишь одного слова, кивка головы, мысли, хоть чего-нибудь. Но младший Белдо молчал, не отрывая грустного взгляда от старика, жалко рыдающего на полу. Никогда смерть не была к нему так близко, и сейчас между смертью и ним стоял тот, кто всегда брал её на себя.       Миша невидящим взглядом посмотрел на Петровича, потом на Гая, снова наклонился к Белдо, и, брезгливо кривя рот, поцеловал в седую макушку. — Папа очень на тебя похож, — произнес он, и будто выплюнул, добавил, — дедушка.       Петрович еще не успел осознать, но сущность начала возвращаться в тело Михаила Белдо, но на этот раз не бережно и аккуратно, а быстро, бесцеремонно и грубо. Мальчика подбросило вверх, его руки раскинулись, глаза распахнулись, губы застыли в безмолвном крике. — НЕТ! — хором крикнули Петрович и, почему-то, Гай, но было уже поздно.       Миша замер в воздухе под потолком на несколько мгновений, и черная неосязаемая дымка окутывала его, будто они сплелись в отвратительном убийственном поцелуе. Морду вырвался из бездыханного тела парня уже насовсем, на прощание оглушив всю базу нестерпимым звуком сирены. Петрович бросился к своему маленькому подопечному, но побоялся даже прикоснуться: нелепый и нескладный, Миша лежал на полу абсолютно белый, пустыми блестящими глазами глядя в потолок, но ничего уже не видя. Тонкие струйки крови стекали из его глаз, ушей и ноздрей, но засыхали, не успев добраться до пола.       Гай, поддавшись невнятному порыву, упал на колени перед мертвым телом, заключая его в объятия. — Знаешь, ты был бы ничем не хуже на посту своего дедушки, — прошептал он, — Рад был познакомиться с тобой, Михаил Белдо.       Он крепко поцеловал его, вытер кровь со своих губ, и, не глядя по сторонам, пошел к выходу.       Дионисий Белдо так и лежал на полу, вздрагивая и скуля. Смерть опять поцеловала не его, но это в последний раз.