Save Our Souls

Если бы я мог начать сначала, то ничего бы не поменял. Это не я выбрал ЦРУ херову дюжину лет назад, а оно выбрало меня ещё раньше. Это не я выбрал Кэрри Мэтисон, а она выбрала меня. Это не я выбрал Миру, а она выбрала меня. Это не я выбрал Куинна, а Дар Адал. Это не я выбрал Хайссама Хаккани, а он выбрал меня. Передо мной на столе папка, на которой вверху приклеено фото Евгения Громова. Этот хренов русский разведчик перевербовал мою подопечную. И теперь у меня нет в этом никаких сомнений. Значит, просто пришло время. Завтра я поверну русло мирных переговоров в океан Третьей Мировой. Америка будет сражаться с Россией. Николас Броуди мог обмануть полиграф, но он был морским пехотинцем, а Кэрри… Кем же была Кэрри Мэтисон? Я снимаю очки и вытираю глаза. Мне жаль. Мне очень-очень жаль. Сегодня я отстранил Кэрри. У меня не было другого выхода. Я больше не могу доверять ей. После того видео, что я получил вчера утром, я не могу думать ни о чём другом, кроме как о том, как Кэрри прижимается к Громову всем телом, сидя на полу его кабинета, и обещает ему рассказать всё-всё. Я пересмотрел его много-много раз. И картинка от этого не изменилась. Я не знаю, рассказала Кэрри Громову что-то или нет, но чувствую, что больше не верю ей. Я уже не уверен, что она служит Америке. Конечно же, Кэрри не проглотит это просто так. Теперь я знаю, что мне нужно быть во сто крат осторожнее, чем до этого. Но, с другой стороны, если меня не раскрыли за шестнадцать лет, то какова вероятность, что кто-то заподозрит что-то сейчас? Я знаю, что Кэрри может припереться ко мне в любой момент и начать задавать вопросы, но также я знаю, что она мне верит. Она верит мне уже шестнадцать лет, а это не мало. Я держал её возле себя все эти годы ради безопасности. Её. Себя. Страны. Я тоже верил ей. Верить кому-то — это основа, на этом всё держится. Ну и ещё на деньгах, нефти, наркотиках, оружии, рабстве. Вере. Тасним проходит в мой кабинет так, словно была здесь много раз. За её спиной три вооружённых талиба. Они все идут по ковру и без приглашения рассаживаются вокруг столика для чаепития. — Мистер Беренсон, — кривит она губы, — вам давали двое суток на предоставление ответа. Я медленно киваю, рассматривая её ногти, выкрашенные в агрессивный чёрный цвет. — Ну и что же? — женщина поднимает вверх левую бровь, — что передать господину Хаккани? Я снимаю очки: — Пусть идёт к Аллаху, — говорю я так же, как и сто раз до этого. Женщина кивает и поправляет хиджаб. — Господин Хаккани не будет делать вам одолжение каждый раз, так что не привыкайте. С этими словами она встаёт, и за ней как по команде поднимается её свита. Когда за ними закрывается дверь, я прошу секретаря не пускать ко мне никого. Я должен побыть один. Теперь у меня ещё меньше друзей и ещё меньше свободы. Кажется, мне верит только Дар Адал и Президент Кин. Но пока мы втроём остаёмся самыми влиятельными людьми в США, моя душа спокойна. А Кэрри, ну что же, как бы сильно мне не было жаль, я сумею пережить это маленькое недоразумение. Правда теперь она будет ещё больше подозревать всех в сговоре. Но мне не привыкать, ведь так? Кэрри стоит передо мной, и я вижу, как в её зелёных глазах отражаются блики от стёкол моих очков. У неё в руке заряженный пистолет, направленный мне прямо в грудь. — Ты не сделаешь этого, Кэрри, прошу тебя, опусти ствол. Я устал. Я так чертовски устал от этого всего. — Я знаю кто ты, Саул, — её лицо перекошено злобой. Да ни черта ты не знаешь. — Я выстрелю, ты же знаешь, что выстрелю, — она плюётся ядом. Наверно, снова не выпила свои чёртовы таблетки. — Ты ничего не докажешь, — спокойно говорю я, сохраняя спокойствие на лице. — У меня есть доказательства, — она придвигается к моему лицу, её голос срывается на шёпот, — но как ты мог? Я выдерживаю её взгляд, полный ненависти и презрения. Говорю тихо и спокойно: — Тебе никто не поверит. Я хотел сказать ей, чтобы она выбросила всё из головы и забыла, но она, конечно же, не послушается. — Когда тебя завербовали, Саул? — она вскидывает руки к потолку и отходит от моего стола, — чем они тебя взяли, Саул, скажи? В её голосе — нотки страха и мольба. Она не хочет верить. Не хочет знать правду. Боится меня. Иногда я и сам себя боюсь. Вижу по её глазам, что она что-то вспомнила: — Это ты тогда позволил Айлин Морган наложить на себя руки! — она выкрикивает в тишину комнаты, — это ты передал лезвие Афзалю Хамиду! Я могу только поразиться, как она до сих пор помнит их имена. Но я тоже помню. — Биби Хамед тоже твоих рук дело. Я хочу сказать ей, что всё в руках Аллаха, но это спровоцирует её, поэтому я молчу. Если Кэрри сейчас не наломает дров, то все ещё могут выйти живыми из этой комнаты. Мы можем притвориться, что этого разговора не было. Но она больше не хочет иметь со мной ничего общего. В её вызывающей позе, в её глубоких глазах, да во всей её биполярной натуре пульсирует один-единственный вопрос: — Как ты мог, Саул? А я просто не мог по-другому. Я смотрю ей в глаза. Не отворачиваюсь. Мне нечего скрывать и врать. Да я никогда и не врал ей. Просто она никогда не спрашивала. Она никогда не подозревала меня. А потом она всё поняла. Сама. Я всегда считал её своей лучшей ученицей. И вот, она превзошла меня, своего учителя. Я произношу её имя, словно желаю протянуть между нами хлипкий мост, но Кэрри разъярённо машет головой, отчего волосы падают ей на лицо. — Нет, Саул, больше я тебе не поверю. Я складываю руки в замок перед собой и киваю. Хорошо, если она не хочет слушать меня, не надо. Мне есть о чём подумать в тишине. Но Кэрри сама прерывает эту тишину: — Броуди тоже ты приказал казнить? Я поднимаю взгляд, и мы встречаемся глазами. Я. Он был слишком опасным. Он мог тогда сорвать всю миссию. Но Кэрри и так об этом знает. — А Куинн? — её голос срывается на плач. — Нет, Питер погиб случайно. Я даже не знал, что он будет там. Я готов взять на себя вину за тех, кого приказ ликвидировать сам, но Куинна я не трогал. Не тогда, во всяком случае. — Фара! Астрид! Данте! Эллисон! Эстес! Айан! — она рандомно выкрикивает имена, смешивая в кучу людей по ту и эту стороны. Я так и не смог донести до неё, что у войны не может быть победителей. Только проигравшие. Завтра она сможет внести и моё имя в этот список. Кэрри смотрит на меня в последний раз. Её руки так дрожат, что пистолет колеблется с амплитудой не меньше восьми дюймов. Она любит меня. Я тоже любил её. Но родину я люблю сильнее. Я не мог подвести свою страну. Страну, которая дала мне образование, жену, дом, семью. Страну, которая устроила меня в американскую разведку, а потом и в правительство. Меня бы казнили, как вероотступника. Кэрри не смогла понять всего этого с Броуди. Не поймёт и со мной. Я смотрю на неё в последний раз. Я больше не знаю, что ей сказать. Кажется, нам не о чем больше говорить. Видимо, Кэрри думает так же, потому что сильнее сжимает магазин и прищуривается правым глазом. Я вижу, как приходит в движение спусковой механизм, и как из дула вырывается вспышка и пыль вперемешку с порохом. Я смотрю прямо на неё. Да упокой Аллах мою душу.